Дерьмо. Три часа ночи это ужасное время. Еще слишком рано начинать что-то делать и слишком поздно что-то заканчивать. Заснуть снова я не мог. Песок был холодный и липкий. Я быстро скинул с себя всю одежду и кинулся в море. В отличие от песка вода была теплая. Но я все равно дрожал.
Нырнул. Согрелся. Захотелось писать, но я перетерпел. У меня есть правило: никогда не писать в воду. Может быть поэтому я не очень люблю купаться. Потому что у людей таких правил нет.
В воде мне было хорошо. Эффект от травы уже почти сошел на нет. Осталась лишь легкая эйфория или что-то вроде этого. Я лег на спину, раскинул руки и ноги в стороны и представил себя медузой. Мне было просто тепло и спокойно. Я ни о чем плохом не думал. И о хорошем тоже. Я вообще не думал. Я был полностью в настоящем. Лежал на воде и смотрел в звездное небо.
Когда я был уже почти на берегу в воде я случайно наступил на острый камень или осколок стекла. Оказалось, что я довольно сильно порезал ногу. Кое-как я выбрался на берег, на секунду остановился чтобы найти свою одежду в этой темноте, а после заковылял на одной ноге в направлении неаккуратно сложенных тряпок. Песок прилип к моей ране на ноге и мне было больно. Потрогав рану рукой я почувствовал у себя на пальцах кровь.
Недалеко от меня я увидел фонарик. Фонарик в чьей-то руке. Он приближался ко мне. Я стоял неподвижно и смотрел на свет.
¬– Ты что здесь делаешь?
Я немного подумал, что я здесь делаю и ответил, что купаюсь.
– Почему так поздно?
Это был патруль. Три человека и собака - немецкая овчарка.
Я сказал, что не знаю. Просто мне захотелось искупаться ночью. Патрульный спросил что-то еще, но я не ответил. Я быстро схватил с земли свою футболку. Она была вся в песке.
-- Эй, ты куда собрался?
-- Домой. Я уже накупался и хочу домой.
-- Мы должны тебя обыскать.
-- Я против. Вы не можете меня обыскивать без понятых.
Я более-менее разбирался в своих правах и решил их отстаивать. Но кажется им было все равно. Один из мусоров, самый низенький, подошел к моим вещам, взял с земли штаны и засунул руку в карман.
-- Руки убери от штанов! Какого хрена?
Я подошел и толкнул мусора, который рылся по моим карманам. Он вместе с моими штанами завалился на мокрый и холодный песок. Другой мусор, который держал в руке фонарик, схватил меня сзади за шею и начал душить. Я попытался вырваться, но мне не хватало сил. В этот момент, мент лежавший на песке, встал, бросил мои вещи на песок, крикнул какое-то ругательство и с размаху въехал мне ногой в живот. У него был хороший удар. Он попал мне как раз в солнечное сплетение. Мне перехватило дыхание, я начал задыхаться. Меня вырвало, кажется, на штаны патрульного, который мне зарядил. Я резко выгнулся, ударил затылком мусора державшего меня за шею. По-моему, попал в нос. Тот громко крикнул "Сука!" и отпустил мою шею. Овчарка громко лаяла. Я еще раз ударил его локтем в живот, но промазал. Его напарник снова врезал мне ногой, но на сей раз попал в бедро. Мою ногу как назло схватила судорога. Я упал на песок, закрыл голову руками, а ноги согнул в коленях. Первый удар пришелся мне как раз по голове. Вроде бы, ударили ногой. Потом меня били еще долго. В спину, в ребра, по почкам, по лицу, по затылку. Били дубинками, били ногами и руками. Я несколько раз попытался лежа уклониться от их ударов, но на песке было неудобно перекатываться и у меня ничего не вышло. В ушах у меня раздавались громкое прерывистое дыхание, какие-то слова, вроде "на те, сука" и громкий лай овчарки.
--Ладно, *** с ним. Пошли.
--Ща. Еще раз вьебу.
И он вьебал. Правда, промазал. На этот раз я вовремя откатился в сторону и мусор врезал ногой по песку. Песчинки плавно взлетели в воздух. А потом, сквозь оглушительный лай овчарки, я услышал звук быстрых удаляющихся шагов, шелест падающих на землю песчинок и приятное хлюпанье волн. На какое-то время я провалился в пустоту.
Когда я очнулся на пляже было уже тихо. Море успокоилось, а солнце уже было готово начать свое ежедневное восхождение. У меня все болело. Все тело было в синяках и следах от подошвы. Я потрогал затылок: нащупал какой-то кровоточащий бугорок. И не один. Меня хорошо отделали. Попытался встать. Ноги дрожали, а кости ломило. Но все же я встал. Уже слегка посветлело, так что я нашел свои вещи. Все они были в песке, а еще по ним кто-то хорошо потоптался. Я направился к морю, быстро окунулся в прохладной воде, смыл кровь с лица и еще со всяких разных мест. Мне стало легче. Я вышел на берег и подождал пока обсохну. Меня тошнило, голова кружилось, а во рту был ужасный привкус. Вскоре, когда я высох я поднял свои вещи с земли, отчистил их от песка, проверил карманы. Ничего не пропало - уже хорошо. Я надел влажную и помятую одежду, взял в руки ботинки и пошел к мосту.
Поднявшись наверх, я присел на ступеньки, отчистил ноги от песка, надел ботинки. Ступни были в многочисленных порезах и идти мне было крайне сложно. Я взглянул на часы. Было ровно пять. В воздухе чувствовалась приятная прохлада, а на улицах было пустынно. Мне это нравилось. Я аккуратно поднялся придерживаясь за перила и пошел. Идти было очень больно. У меня болели ноги, болели ступни, болели руки, болела голова, болела спина. Все болело. Но со временем боль стихла и я ее почти не чувствовал. С каждый шагом я специально говорил какой-то матюк, причем я старался выместить в нем всю мою боль и досаду. Нужно сказать, что у меня получалось.
По пути мне встречались лишь бомжи и рыбаки. Отличить одних от вторых можно было только по наличию удочек и прочих рыбацких снастей. Эти люди были одинаково загорелые, крепкие, небритые и носили майки. А еще они не смотрели прохожим в глаза.
Так я дошел до городского парка. Проходя мимо главных ворот мельком взглянул на пустынную аллею. Людей нигде не было и теперь многочисленные лавочки, выкрашенные в темно-зеленый цвет, выглядели особенно одиноко. Я зашел в парк. Недалеко от ржавых каруселей, которые уже лет пять не работали, находилась детская площадка. На ней были разные рукоходы, домики, качели и еще много чего. Но лично меня интересовал домик-паровозик. Морда у паровозика была страшная и улыбка жутковатая, поэтому дети обходили его стороной. Внутри было чисто и просторно. Я как раз помещался.
Залез внутрь и прилег на деревянный пол. Лежать было не очень удобно, особенно с моими синяками и ссадинами, но я все же каким-то образом умудрился довольно быстро уснуть.
Разбудил меня какой-то неприятный голос. Пискливый женский голос.
--Слушай, а как назывался тот фильм Тарантино, тот, который про ковбоев?
Я зевнул, протер глаза и посмотрел на часы. Было уже девять. Нужно было идти. Я встал, присел на корточки и аккуратно вылез из паровозика. На площадке играли несколько детей. Когда я вылез, они все разом прекратили играть, визжать, кататься на своих каруселях и уставились на меня. А я смотрел на них. Дети как дети. Хорошенькие, пухленькие, румяные. Я развернулся, перепрыгнул через невысокий забор, прошел через клумбу и вышел на дорогу. Недалеко от меня, на некрашеной лавочке сидела та самая женщина с писклявым голосом и еще какой-то парень.
--Ну как назывался этот фильм? "Джонни"? "Джеки"? Ну как? Скажи! Ты что не помнишь?
Парень молчал. Проходя мимо них я сказал:
-Фильм называется "Джанго".
Они ничего не ответили. Просто посмотрели на меня как-то с пренебрежением, а потом продолжили разговаривать. Я сказал: «Ну ладно», пожал плечами и пошел дальше.