На вопрос: «Как Вас зовут?», невысокая, полная, симпатичная, семидесятипятилетняя женщина с горькой улыбкой обычно отвечает: «Просто Мария…»
Выросла она в небольшом горном селении у деда Гаврила, которому с пяти лет пасла в горах коз. Голодной себя не чувствовала, так как приноровилась доить коз прямо на выпасе… Краюхи хлеба вполне хватало, птичьих яиц по склонам гор тоже, так что Маша приходила домой на сеновал довольная прожитым днем. Её не били, и это она принимала за счастье, ибо мать сразу после рождения дочери исчезла, и поговаривали, что сбежала на фронт вслед за женихом. Объявилась она вскоре после войны с отставным майором, и пухленькая маленькая Маша ей почему-то была не нужна. Она всегда устраивала свою личную жизнь. Дед Гаврила выдал пятнадцатилетнюю девчонку за рыжего племянника своей третьей жены, и уже в шестнадцать лет Маша стала мамою…
Жили с Иваном они плохо. Иван часто бил Марию, особенно когда напивался в стельку, а Машка не хотела с ним продолжать выпивать мутную самогонку вместо его собутыльников. Аборты делать Иван запрещал, ибо не доверял местным знахаркам, а до больницы было далеко, да и с малыми детьми он управляться не умел. Руки у мужа были золотыми, но и глотка луженая. Так или иначе, вскоре у них появился собственный домик с перинами и подушками…Только тогда Маша чувствовала себя на вершине счастья, когда Иван играл на гармошке, а она пела кубанские страдания…
Красивая повзрослевшая Маша родила восемь малышей, но двое умерли еще в младенческом возрасте. Дети росли, а невысокая округлившаяся мама хваталась за все работы, с которыми приходилось сталкиваться в жизни…
В сарае ютились две коровы, гуси, утки, куры. В сажке всегда хрюкали упитанные свиньи. Маша успевала работать техслужащей и вытаскивать мужа из всех пьяных компаний. С вечными синяками она умудрялась устраивать детей в техникумы и в институты, а потом учила их, не покладая рук…
Иван все чаще не приходил домой с шумных вечеринок, куда его приглашали, как заядлого гармониста. Поначалу Маша ходила всегда с ним, потому, что могла звонко, красиво и долго петь на свадьбах, чему научилась еще в горах, когда пасла белых и черных коз деда Гаврила. Казалось, что голос летит над горами, и от этого вершины становятся еще выше и величественнее. А потом ноги перестали слушаться, появилась одышка и давление…
Её никто не учил правильно одеваться, и она рада была любому пестрому цветастому новому платью, которым не так часто баловал муж…
Уже позади остались шумные сельские свадьбы четырёх старших дочерей, когда сразу после свадьбы старшего сына Иван вдруг объявил, что уходит к другой. Маша, вначале оторопев, заголосила. «Кто долги свадебные наших детей отдавать будет?»- причитала она. «Кто брал, тот пусть и рассчитывается…» - зло сказал её родной, но уже чужой гармонист. Все деньги занимала у родни и соседей Маша… Она тут же упала в обморок. Иван ушел в новую жизнь, даже не оглянувшись…
Десять лет Мария собирала по крохам деньги. И заодно учила в институте младшенького симпатичного кареглазого паренька. Душой она привязалась как-то к нему больше всех, то ли потому, что осталась в доме одна, то ли потому, что он был писаный красавчик, как она в молодости. С долгами рассчиталась только на одиннадцатый год.
После института, который младший сын окончил с красным дипломом, он получил очень удачное распределение и стал руководителем юридического отдела налоговой службы. Его быстро заметило не только районное начальство, но и дочь судьи…
На последней свадьбе своего последнего сына бывший муж сделал широкий жест, объявив всем, что дарит свою половину дома самому младшему сыночку, хотя дом уже требовал затрат на ремонт.
Маша тихо заплакала в углу, не зная, радоваться ей или плакать… Сын ушел в квартиру жены. Маша осталась в доме одна.
Жизнь шла своим чередом и довольно спокойно, пока дети жили хорошо со своими женами и мужьями. Маша даже стала редко ходить в хор ветеранов. Её любили слушать…
Начались скандалы сначала в одной, потом во второй семье детей.. Затем в третьей… Так и пошло…Стало не до пения…
Первые ночные звонки по телефону первый раз привели её в больницу. Мария не успела «очухаться», как начались и все следующие… Чудесные волнистые волосы Маши стали белеть с каждым днем, сердце учащенно забилось сразу после развода с Иваном, руки стали дрожать после ссор с зятьями…
Больше всего ей доставалось от младшей невестки. То Маша «куркульно» одета, то не так ест, то мало яиц от своих кур-несушек даёт сыну на питание, то купила не тот творог…
Дочь судьи не церемонилась в выражениях… Ругалась, как последняя базарная баба, особенно после смерти своих родителей. Мария отвечала тем же.
Невестку явно не устраивал супруг, получающий только зарплату. Когда сын среди ночи приезжал домой ночевать, Маша обливалась слезами: разве о такой невестке она мечтала? Положение усугублялось тем, что у неё вдруг пропали документы на весь дом. Они почему-то оказались у младшей невестки в комоде…
Остальные дети, недолго думая, подали в суд, желая отсудить весь дом при жизни матери. Не тут-то было! Младшая невестка – адвокат сделала всё возможное и невозможное, чтобы Маша поняла: она в этой жизни никто и звать её никак… Десять лет назад умирающий Иван попросил сходить за Марией и детьми. Слёзы текли по его впалым щекам, когда напоследок он каялся перед женщиной, с которой прожил сорок лет. Маша рыдала на кладбище за свою горькую судьбинушку… В самые последние минуты она простила своего непутевого мужа… Бог дал ей такую силу…
В поношенных кофточках своих устроившихся в этой жизни дочек, вспоминая их уютные двухэтажные дома в коврах и личные магазины на Черноморских курортах, а также милые улыбки двух взрослых сыновей, находящихся под каблуками своих жен, сидит просто Мария у домика с голубыми ставнями. Вот уже три года, опираясь на тросточку, она не в силах купить себе даже булочку хлеба. Дочки иногда передают ей свои недомазанные губные помады, незаконченные пудры и карандаши для бровей, а также телевизоры первых моделей семидесятых лет и старые истрепанные диваны. Но просто Мария ничему уже не рада. Заросший лопухами огород и завалившиеся сараи, слава Богу, не видит её прооперированный глаз, а на второй Маша до сих пор не купит очки, потому что в аптеку её везти некому…
Пробегающие малыши соседей иногда покупают ей хлеб потому, что она никогда не берет у них сдачу, чтобы они купили себе чупа-чупсики.
Бывшая подруга, с которой Маша когда-то пела в хоре ветеранов, дала ей сегодня тридцать рублей, чтобы она что-нибудь себе купила. Просто Мария перебирает в руках скомканные десятки и вспоминает время, когда на них можно было купить даже новые туфли к празднику… Конечно, не себе, а своей какой-нибудь из дочек.
Постоянно горланит рябой соседский петух, который сообщает Маше точное сельское время. Идти в дом Маше не хочется, потому что там одиночество и пустота, молчат даже три сломанных телевизора, которые некому починить…
«Все работают, всем некогда… Интересно, найдут ли время меня похоронить или переложат всё на подчиненных ?»- с горечью и со слезами спрашивает сама себя просто Мария и тяжело встает, держась за старый забор забытого дома, из-за которого столько вражды и грязи… Холодный ветер-непоседа бьёт её по заплаканным глазам, а первые желтые осенние листы устало кружат в пасмурном дне сентября, заметая следы многодетной матери-героини, еще хранящей в стареньком покосившемся шкафу потертое удостоверение об этом…
04.09.13