Моя донна

Карина Черед
     Я слишком стар для подобных игр. В моем преклонном возрасте, когда тело просит разума и спокойствия – я нуждаюсь в циклическом развитии событий. Моя донна, простите меня, я покажусь Вам грубым, но я немочен и силы мои гаснут с каждым днем все быстрее. И вряд ли мне еще когда-нибудь удастся окунуться в юность и побежать за уходящим вдаль поездом.
Единственное, чем я могу упростить жизнь Вашу и наших детей, так это своим благоразумием, которое я искал на протяжении пятидесяти лет. И как хорошо, что я все же отыскал его среди эгоизма и хладнокровности  -  отрезвляющей, подавляющей, уничтожающей.  Как много боли я причинил Вам, моя Мадонна. Ваше учтивое и нежное сердце, конечно же, простило меня.
На моем  -  вся моя жизнь легла  тяжелым камнем.
И прощения за свои скверные поступки я буду вымаливать у самого дьявола, ласкочущего меня языческим пламенем. О поверьте, я даже не буду им сопротивляться.
    Вам стоило уйти от меня еще тогда, тридцать лет назад, когда я впервые бросил Вас, еще молодую, роскошно цветущую диву. Я отправился восвояси. Я искал себя на протяжении долгих двух лет, казалось бы, что такое два года, но для меня они были поистине нескончаемы. Я просиживал лондонские серые будни в борделях, среди оголенных грудей блудных девиц, а вечерами я утопал в нескончаемых стаканах с виски. Девицы, виски и сигары, виски, сигары и девицы. Можно менять их местами сколько угодно, только лишь в те редкие моменты, когда мою голову не сковывал алкоголь, в горле не стоял дым, а в руке не дрожало женское плечо – я рыдал, плакал, поджав под себя колени, словно маленький провинившейся мальчишка. Как мне хотелось тогда, проснуться в своей детской комнате в нашем родовом доме на Бэкстрел стрит. Окна моей спальни выходили в сад, прямо на альтанку, где суетилась, готовя завтрак, мама. Отец собирался на работу и мама, в суматохе завязывала ему галстук. Я уповался ими, мои родители были идеальными, я всегда так считал. Когда отец сходил с ума, мама, как подобает истинной женщине молча, сносила его бред и лишь целовала его. Они умерли в 95-м году, в один день, в их машину, припаркованную к обочине, врезался пьяный дальнобойщик. Я до сих пор считаю, что ни один из них не смог бы уйти позже другого, они слишком любили друг друга, они были одним целым. Я восхищался такой любовью,  но взрослея, созерцал только легкодоступность. Женщинам не нужно было петь серенады, водить в кино, переживать конфетно-букетный период – они сами приходили, сами добивались моего внимания.
Жить стало просто.