Стингрей, романтическая повесть

Юрий Агеев
   История эта произошла в конце прошлого века, в те времена, когда умели мечтать, любить и помогать друг другу, когда ещё околелые бандиты не захватили власть в России, похоронив надежды нормальных людей.


 Глава первая

 ДЖОАННА ЛЕТИТ В СССР

 Весной 1984 года молодая американская певица Джоанна Филс, измотанная переговорами о новом альбоме со звукозаписывающей фирмой, решила отдохнуть пару недель в какой-нибудь экзотической стране. Но телефонный разговор с сестрой заставил её переменить решение. Сестра, только что вернувшаяся из поездки в СССР, вовсю расхваливала загадочную северную страну, особенно восхищаясь её дешевизной и приветливыми жителями.

      Долго не раздумывая, Джоанна купила билет на рейс в Москву. Буквально перед самым отлётом Джоанну разыскала школьная подруга Даяна, вышедшая к тому времени за русского эмигранта Андрея Фалалеева.

 — Приедешь в Россию, — трещала возбуждённо Даяна, — обязательно познакомься с Борисом Гребенщиковым, это самый настоящий рок-гуру Ленинграда, сильнее его там и нет никого. Они большие друзья с моим мужем.

  — Рок-музыкант из России? — рассмеялась Джоанна. — Представляю себе медведя с электрогитарой.

 — Ты зря смеёшься, — обиделась Даяна. — Он к тому же ещё и красавчик.

 — Это обстоятельство заинтересовало Джоанну больше, чем встреча с невесть каким рок-музыкантом из России.

 — Ладно. Есть у тебя его адрес? Где мне его найти?

 Через несколько часов комфортабельный самолёт «Аэйрлайн компани» уносил Джоанну из прогретого солнцем Лос-Анджелеса в ещё заснеженную страну, где её ожидало открытие по значимости ничуть не меньшее, чем открытие Америки, - ей предстояло вытащить из-за железного занавеса Русский рок!


 Глава вторая

  В МАНСАРДЕ У БГ

 Телефон Бориса Гребенщикова, написанный подругой на бумажном клочке, не внушал никакого доверия. В стране, где могущественное КГБ швыряло тысячи невинных людей в тюрьмы и лагеря без суда и следствия, что мог значить этот набор цифр? Может быть, и самого рок-гуру уже не было на белом свете. Образ рок-гуру Джоанна представила себе с некоторой иронией. И, тем не менее, добравшись до Ленинграда, она позвонила из автомата, проверившись прежде — нет ли слежки. Любой случайный прохожий мог оказаться агентом, терпеливо следящим за её передвижением. По-русски она не знала ни слова, и то, что Борис находился сейчас дома и откликнулся на хорошем английском, разом подняло её дух и отогнало чувство опасности.

Спустя некоторое время она звонила в дверь квартиры Гребенщикова, находящейся на последнем этаже, условным звонком.

 Дверь, обитая оцинкованным железом, неслышно приоткрылась на цепочку. Джоанна не услышала шагов. «Вот она — конспирация по-советски! — тут же подумалось. — Что же будет дальше?»

Знакомый по телефонному разговору мужской голос что-то спросил на незнакомом языке, потом повторил по-английски:

 — Это вы мне недавно звонили?

 — Да, звонила я, — заторопилась Джоанна, — вам привет от Андрея и Даяны. У вас здесь такие старые дома...

 — Дома старые, но идеи новые, — широко и немного застенчиво улыбнулся высокий молодой мужчина, скинув, наконец, цепочку и гостеприимным жестом приглашая войти. — Что же мы тут стоим? Входите, вас ждёт горячий чай. Сумку и пакет можете положить сюда.

Говоря о новых идеях, Гребенщиков кривил душой. Идей не было. Сейчас, помогая снимать американке тонкий кожаный плащ, ледяной на ощупь, Борис думал о том, как вовремя прилетела к ним эта заморская птица. Не было ни идей, ни денег. Рок-музыкантов обложили настолько плотно, что впору было сматываться из страны.

 По узкому коридорчику, где было несколько дверей, ведущих в какие-то комнаты, они прошли в кухню, служившею, судя по всему, и столовой, да и гостиной тоже. И, всё же, несмотря на скудость интерьера, было уютно.

За столом, накрытом яркой цветастой клеёнкой, сидел длинноволосый парень с красивым задумчивым лицом, прихлёбывая чай.

 — Давайте, наконец, знакомиться, — сказал Борис. — Сева Гаккель — музыкант из моей группы, Джоанна — наша гостья из Лос-Анджелеса. Это о ней звонил Андрюшка. Ну, ты в курсе. Выбирайте место, где понравится. Чай моего приготовления. Вы любите чай?

Джоанна кивнула. Сейчас ей необходимо была любая горячая жидкость, лишь бы согреться.


 Глава третья

 «ПАВЛИК МОРОЗОВ — БОЛЬШОЕ ЧМО...»

      Гребенщиков и Гаккель удобно расположились на табуретках напротив, помешивая сахар в чашках.

В прихожей снова раздался условный звонок. Борис мягко сорвался открывать, неслышно ступая по линолеуму.

Послышался весёлый голос гостя:

— Хай галиберду! — гость был плотным разбитным парнем среднего роста в кожаной куртке-косухе и такой же кепке. — У тебя гости? Плащик женский... Что за герла?

- Заходи, сейчас я тебя с ней познакомлю, — голос Бориса стал неразборчивее. — Певичка из Штатов, наша надежда и денежный мешок. Смотри, не испорти нам обедни.

— Так, может, я пойду? — обидчиво спросил гость.

— Ни в коем случае, — возразил Гребенщиков, — проходи, она на кухне, по-русски — ни бум-бум.

Гость просунул голову в кухню.

— Всем привет. Борис, знакомь.

Гребенщиков ловко протиснулся между косяком и встал рядом.

— Знакомьтесь. Джоанна — американская певица из Лос-Анджелеса, Гарик Сукачёв — один из столпов питерского рока.

Сукачёв замешкался, собираясь приложиться к ручке дамы, но, видимо, передумал, плюхнувшись на крайнюю табуретку.

— Хау дью ю ду, мисс? — бросил он как можно небрежнее.

 — Всё отлично, — ответила Джоанна, внимательно разглядывая гостя, так похожего на городского хулигана.

Гарик мотнул головой в сторону стола.

— Чай пьёте, джентльмены?

— С сушкою, — ответил Гаккель. — А что это за книжка у тебя из кармана выглядывает?

Из кармана куртки Сукачёва действительно виднелся уголок книжки-малоформатки
 Сукачёв оживился.

— А, эта, — он достал книжку. — Повесть о Павлике Морозове. Представляешь, нашёл в букинистическом. Забористая вещь.

— Повесть о Павлике Морозове, — перевёл Гребенщиков. — Павлик Морозов.

— Что есть Павлик Морозов? — заинтересовалась Джоанна.

— Павлик? — откликнулся Сукачёв, хитро прищурив глаза. — Павлик Морозов — это большое чмо!

— Что есть «чмо»? — снова спросила Джоанна.

 — «Чмо», — усмехнувшись, перевёл Гребенщиков, — это очень плохой человек, жаргонное слово, арго.

— Учите наши слова, мисс, — сказал ей Гарик, — я их много знаю...

Компания добродушно рассмеялась, вместе с ними засмеялась и Джоанна, но ей всё время казалось, что смеются не столько над шуткой Гарика, сколько над ней самой.


 Глава четвёртая

 ДЖОАННА РЕШАЕТ ПОМОЧЬ

Гребенщиков вытер вспотевший лоб довольно измятым платком. Уже битый час он пел желторотой американочке, от которой, как объяснил ему Андрей, зависело всё будущее питерского рока. Ретировавшиеся друзья выпали в осадок, методично уничтожая содержимое принесённых бутылок. Никто сейчас не мешал сосредоточить всю силу своего обаяния на одном слушателе.

Вначале свои таланты демонстрировала Джоанна, вытянув из плёночного пакета пару дисков со своими песнями.

Борис доброжелательно кивал каждому взвизгиванию, вырывавшемуся из динамика электрофона, затем резюмировал:

— Отличный уровень!

Ободрённая Джоанна сделала широкий жест в сторону гитары: давай, мол, теперь ты.

Скрыв улыбку уголках губ Гребенщиков начал со своих коронных вещей, с удовлетворением отмечая, как с юной рокерши сползают её амбиции, а сама она превращается в слух.

На одной из песен американка подняла руку с поднятым большим пальцем и сказала:

— О, это грандиозно!

Тревожно вглядываясь в излучающую энергию фигуру Бориса, виртуозно рассыпающего рок-аккорды из довольно старенькой гитары, она думала о том, в каких условиях создавались шедевры, которыми сейчас с такой лёгкостью одаривал её Борис. И ей, не знавшей в своём заокеанском далеке материальных проблем, стало щемяще жаль этого русского, ничуть не похожего на медведя в ушанке и с самоваром под мышкой.

— Ну-ка, дай сюда свою бандуру! — раздался хриплый голос. В дверном проёме стоял довольно нагрузившийся Гарик, с тем решительным выражением лица, которое бывает у людей, перебравших свою меру спиртного.

— Я сейчас сыграю этой... гёрл... Любимую... Давай!..

Спорить с Гариком в таком состоянии не было никакой возможности. Он выхватил инструмент у смущённо улыбающегося Бориса и, привалившись к стене, начал бить по струнам ладонью наотмашь, выкрикивая:

— Моя маленькая беби, я твой плейбой!..

Неизвестно, сколько бы это всё продолжалось, но на втором куплете у Гарика не заладилось. Раздался резкий хлопок лопнувшей струны.


(Продолжeниe слeдуeт)