МОЛОЧНЫЕ ЗУБЫ
Доктор Хаус редко уходил с работы последним, но сегодня выдался как раз такой вечер. Важнейшая мысль вдруг посетила вне расписания, не считаясь с тем, что рабочий день подошёл к концу, потребовала сначала консультации в сети, потом нескольких минут любования самим собой, таким умным, таким памятливым и неординарно мыслящим — словом, гением медицины... В общем, кончилось тем, что именно ему пришлось запирать дверь и гасить свет. Прежде, чем проделать это, он добросовестно проверил, выключены ли электроприборы, заперты ли в сейф те документы, которым надлежало храниться в сейфе, и надёжно ли закрыто окно в комнате для дифдиагнозов— ночью обещали штормовой ветер. Сейчас, когда в отделе никого не было, не было и нужды прикидываться пофигистом, поэтому Хаус проделал всё спокойно и тщательно, выключил ноутбук и подошёл к окну, чтобы задёрнуть жалюзи и... замер с протянутой рукой.
Из соседнего кабинета на балкон падал неяркий прямоугольник электрического света. Выходило одно из двух: или Уилсон здесь, что маловерятно, или он забыл выключить свет, запирая кабинет, что вообще невероятно.
Мог быть, конечно, и третий вариант: космические прищельцы или захват кабинета завонкологией и самого завонкологией интервентами, или, наконец, то, что Форман решил: «министра без портфеля», каковым Уилсон являлся сейчас, работая без лицензии, логично оставить и без кабинета, а следовательно, выключением света распоряжается теперь кто-то другой.
Однако, Хауса не устраивал за стеной ни пришелец, ни гипотетический интервент, ни вполне себе реальный коллега-захватчик, поэтому он решил провести рекогносцировку тотчас же и, привычно поддерживая рукой больную ногу, махнул через перила на смежный балкон.
Ещё несколько недель назад он мог бы проникнуть в кабинет Уилсона, вообще не напрягаясь — просто приподняв движущуюся по принципу двери-купе смежную стену, но после того, как Уилсон едва успел заклинить стулом её край, опускающийся прямо на голову чёрт знает. как успевшего оказаться под ней шестимесячного Грэга, Хаус зарёкся пользоваться механизмом подъёмника — до сих пор стоит перед глазами молочно-белое лицо Уилсона, прижимающего сынишку к груди с таким видом, словно он, Хаус, мастер по гильотинированию младенцев.
- Да что я, виноват, что ли, что он у тебя везде лезет! - испуганно возопил Хаус, пытаясь трясущимися пальцами свинтить крышку с флакона с успокоительной настойкой — не суть, что там за травы, но, по крайней мере, на спирту. Воображение уже рисовало ему хрустяще-хлюпающий звук, с которым стена размозжила бы голову малыша, и он сам не знал, чего ему больше хочется — тоже, как Уилсону, прижать к себе ревущего мальчишку или дать ему, как следует, чтобы не лез, куда не надо.
-Чего ты его притащил? Опять нянька заболела?
- Притащил сделать прививку, - оскорблённо поджав губы, откликнулся Уилсон. - По срокам, как положено... Дай мне пульт!
Хаус послушно протянул кнопочник дистанционного управления, уже зная, что больше он его не увидит. Уилсон бросил пульт в окно.
- Не логично, - сказал Хаус, ничем больше не смея возразить.
- Заткнись. Дай мне тоже глотнуть. Уф, чуть сердце не разорвалось!
Свет настольной лампы мягко разливался по кабинету, освещая фигуру «министра без портфеля», сидящего за столом. Руки Уилсон сложил на столе, как примерный ученик, на руки щекой положил голову и тихо размеренно похрапывал, приоткрыв рот.
Несколько мгновений Хаус любовался идиллической картиной. Затем посмотрел на часы и лишний раз убедился в том, что время перевалило за восемь часов вечера. Учитывая, что нянька Уилсона-младшего уходит от своего подопечного в семь, ситуацию спящий Уилсон явно не контролировал. Хаус протянул руку и легонько хлопнул приятеля по плечу. Никакой реакции. Тогда, хмыкнув, он несильно взмахнул тростью и грохнул ею по крышке стола, справедливо ожидая, что уж после этого-то Уилсон подскочит, как ужаленный, и с вытаращенными от внезапного испуга глазами набросится на него, но не тут-то было. Уилсон не проснулся. То есть, звук удара он услышал, даже вздрогнул во сне. Но головы не поднял и глаз не открыл.
- Интере-е-есно... - протянул Хаус, заинтригованный таким странным поведением знакомого, как любой из пяти пальцев, Уилсона. - Ну-ка, спящая красавица, кто тебя заколдовал? - и он взялся будить друга уже всерьёз, на победу до результата. Дёрганье за ухо в сочетании с щипанием за шею, наконец, возымело успех — Уилсон поднял голову и, ошалело хлопая глазами, уставился на Хауса.
- Я заснул? - спросил он с изумлением, которое, учитывая силы и время, потраченное на приведение его в состояние бодрствование, Хаус готов был счесть за оскорбительное.
- Сведи меня со своим дилером, - попросил он. - Трава отменная. Что вообще с тобой?
- Я не спал трое суток, - сказал Уилсон, зевая. - Просто не могу уже...
Хаус смерял приятеля внимательным взглядом, пытаясь догадаться о причинах такого пренебрежения сном. Выглядел Уилсон уставшим, но вполне здоровым, и едва ли он собирался увековечить себя на странице книги идиотских рекордов, известных, как «книга гиннеса», поэтому Хаус в конце концов сдался и просто спросил:
- Почему?
- Зубы режутся, - со вздохом сообщил Уилсон.
- У тебя?
- У Грэга.
- Ну, ты знал, на что подписывался, - развёл руками Хаус.
- А я жалуюсь? - вызывающе вздёрнул подбородок Уилсон.
- А разве нет?
- Я не жалуюсь...
- Ты не жалуешься?
- Я не... Да, - снова вздохнул он. - Жалуюсь... Я выдохся, Хаус. Запланировал долгую карьеру отца-одиночки и сдох на седьмом месяце.
- Ты сказал про трое суток. Трое суток — это ведь семьдесят два часа. Что, твой спиногрыз может бодрствовать семьдесят два часа подряд, или тебе не хватает ума подстроиться?
- Ну... - замялся Уилсон. - Он, например, спит днём, когда я работаю, а он с нянькой. И ночью он тоже спит... на руках. Когда я ношу его по комнате.
- Сколько он весит? - деловито поинтересовался Хаус. - Просто интересно, какая у тебя грузоподъёмность в килограмм-часах.
- Ха-ха-ха, - ледяным тоном сказал Уилсон. - Очень смешно... Делать-то чего?
- Да просто не подходи к нему. Дай нареветься — и он уснёт, как миленький.
- Ему нельзя реветь — у него слабое паховое кольцо.
- Ну вколи ему успокоительное. Чтобы паховое кольцо не пострадало.
- Ты что?! - ноздри Уилсона затрепетали от праведного гнева. - Это же вредно!
Хаус завёл глаза:
- О, господи! Ладно, поехали домой — твоя нянька ждёт тебя уже два часа, если, конечно, не плюнула и не ушла, оставив твоего зубастика в одиночестве. Будешь ей теперь платить сверхурочные. Или она натурой предпочитает? Сколько ей лет?
От перспективы возможного ухода няньки и оставления Уилсона-младшего в одиночестве в пустой и тёмной квартире Уилсона-старшего кинуло в холодный пот. Он взглянул на часы и, даже не огрызнувшись на хаусово зубоскальство, лихорадочно заторопился, только перед дверцей собственной машины заметив, что Хаус почему-то продолжает присутствовать в непосредственной близости.
- А ты куда? - подозрительно спросил он.
- С тобой.
- Зачем?
- Ты же говоришь, трое суток не спал. И в таком состоянии собираешься вести машину? Хочешь оставить крошку сиротой? А ну, пошёл на пассажирское место, соня! Руки прочь от руля!
Примечательно, что Уилсон без возражений уступил водительское место. Значит, и правда вымотался — дальше некуда.
По дороге он, разумеется, предсказуемо дремал, то и дело роняя голову на грудь, и, пожалуй, вообще повалился бы с сидения, если бы не удерживающий его ремень безопасности.
- Слушай, - наконец, не выдержал Хаус. - Ты что, действительно, по ночам часами таскаешь его на руках? Я было не поверил — думал, преувеличиваешь, а сейчас гляжу на тебя... Похоже, ты и правда порядочно недосыпаешь.
Уилсон приподнял голову и длинно, сонно и укоризненно посмотрел на Хауса, но ничего не сказал.
Они свернули в переулок, до дома Уилсона оставалось несколько сот метров.
- Помочь тебе?
А вот это уже было что-то новое. Теперь он даже слегка проснулся и уставился на Хауса изумлённо и недоверчиво.
- Ты... хочешь помочь? - в его тоне проступила невольная благодарность, но тут он, видимо, спохватился, что имеет дело ни с кем-то, а с Хаусом, помотал головой, отгоняя непрошенное видение в стиле хоррор — Хаус, качающий Грэга, агукающий ему и делающий пальцами «козу» - и осторожно напомнил:
- Ты как-то говорил, что хочешь помочь мне полечить кошку, а предложил мешок и верёвку...
- Там случай был безнадёжный, - пожал плечами Хаус, не отводя взгляда от дороги. - А зубы всё-таки рано или поздно прорежутся... Смотри-ка, в окнах свет. Она просто образец терпения, твоя нянька...
- Спасибо, что подвёз, - Уилсон поспешно принялся выбираться из салона. - Пока, до завтра, машину утром пригони, ладно?
Но Хаус ухватился за дверцу и не пустил.
- Я серьёзно, - веско сказал он, гляда на Уилсона, действительно, очень серьёзно, даже проникновенно. - Ты — мой друг. Тебе трудно. Я предлагаю помощь. Друзья обыкновенно так и делают. Никаких подвохов.
Уилсон попытался проникнуть взглядом сквозь зрачки Хауса в его душу, но увидел в голубых чистосердечных глазах только собственное отражение. Тогда совсем по-детски, беспомощно и отчаянно, он спросил:
- Ты меня не обманешь? Действительно, никаких подвохов?
- О, господи! - второй раз за вечер непривычно воззвал Хаус. - Ты что, думаешь, я собираюсь навредить твоему сынишке? - он, кажется, обиделся.
Уилсону сделалось стыдно за свои подозрения.
- Да нет, конечно, я так не думаю, - поспешно отговорился он. - Просто... необычно... Ну, пойдём.
Приходящая нянька уже всерьёз нервничала из-за опоздания своего работодателя, но, безмерно уважая Уилсона — серьёзный человек, врач, и раз задерживается, значит так уж получилось — не позволила себе ни слова упрёка. Она ожидала у окна, держа Грэга на руках и слегка потряхивая, когда он начинал кукситься.
Уилсон-младший не был особенно пухлым, но крепким и довольно длинным для своего возраста. Его ярко-голубые при рождении глаза к семи месяцам потемнели и явственно отливали рыжиной, обещая со временем превратиться в красивые карие, на голове уже образовалась довольно густая, но всё ещё совершенно беспорядочная поросль, а вздёрнутая губа обнажала слегка припухшие дёсны. Весил он, должно быть, немало, да и вертелся порядочно, поэтому няньке приходилось удерживать его на груди, чуть откинувшись назад для равновесия.
- Ух ты! - восхитился Хаус. - Вам и правда идёт работать с детьми. Когда вы их вот так держите, им, по крайней мере, есть, на чём сидеть.
- Хаус, перестань! - сердито зашипел Уилсон. - Одну минутку, Лис, я только вымою руки и возьму его у вас.
Пока он совершал ритуал омовения, Хаус удивлённо оглядывался. Он не был здесь давно, и со времени его последнего визита в квартире произошли существенные перемены. Теперь комнаты были окрашены в светлые тона, все углы мебели обиты поролоном, двери снабжены двойными ограничителями, а ковёр под ногами усеивали игрушки: погремушки, мячики, волчки, неваляшки — словом, всё, чем может заинтересовать семиимесячного потребителя соответствующая отрасль промышленности. Отдельно привлекала взгляд игрушка, сделанная на манер лошадки-качалки, только вместо традиционного буцефала роль сидения исполнял чёрно-красный немного зловещий мотоцикл.
- Круто! - хмыкнул Хаус, протягивая руку с тростью и тыкая игрушку в бок из мягкого гипоаллергенного пластика. - Стоит не меньше твоей тачки — а, Уилсон?
- О чём ты? - Уилсон высунулся из ванной. - А-а, мотоцикл... Шикарный, правда? Ничего. Он ещё немного подрастёт — и оценит. Давайте, Лис, его сюда и простите меня за задержку — я вам возмещу потраченное время, на этот счёт не волнуйтесь.
Он подхватил Грэга на руки, и малыш заулыбался и ткнулся ему в лицо обслюнявленной мордочкой с каким-то приветливым, но нечленнораздельным звуком.
- Привет, мой сладенький! - разулыбался Уилсон. - Гадкий папа опять задерживается, оставляет цыплёнка одного. Цыплёнку без папы скучно.
- Думаешь, с тобой ему намного веселее? - скептически склонил голову к плечу Хаус. - Чего ты с ним сюсюкаешь — он не слабоумный. Просто ещё не вырос. И откуда, скажи пожалуйста, ты набрался этих пошлых куриных ассоциаций?
- Отстань, ты не умеешь с детьми, - обиделся Уилсон.
- Пока «с детьми» проблемы у тебя, а не у меня. Дай-ка его сюда, - он твёрдо, но бережно отобрал малыша у Уилсона и постарался заглянуть ему в рот. Грэг плотно сжал губы и издал недовольный звук, похожий на «м-мэк». Тем не менее, главное разглядеть Хаус успел:
- Да, пара уже режется, и третий на подходе. Соски на бутылках грызёт?
- А то...
- Смотри, чтобы не проглотил... Да не реви ты, не реви, никто тебя у твоего папы не забирает... Уилсон, возьми своё сокровище. Ему, кстати, нужно памперсы поменять.
- Так в чём будет заключаться твоя помощь? - кротко осведомился Уилсон, закатав рукава сорочки и меняя Грэгу памперсы на пеленальном столике, который становился Уилсону-младшему явно мал.
- Останусь у тебя...
- И?..
- Посижу с ним ночью. А ты поспишь...
Несколько мгновений Уилсон молча продолжал возиться с липучкой памперсов, очевидно, не находясь с ответом.
- Что-то мне не верится, что ты на это способен, - наконец, признался он. - То есть... пойми меня правильно, я не считаю тебя эгоистичным ублюдком... Да и как бы я мог считать тебя эгоистичным ублюдком после всего, что ты для меня сделал. Но... у тебя есть определённый предел бытового альтруизма, и сидеть ночью с чужим ребёнком — вне этого предела.
- Я изменился, - честно моргая, заверил Хаус. - Подожди, ты что это делаешь? Присыпка? Уилсон, как родитель ты — дремучий пень. Эти памперсы со смазкой, а с твоей присыпкой гремучая смесь получается. Не удивляюсь, что он ночи напролёт ревёт — сам бы ревел.
Уилсон замер с флакончиком присыпки в руках, не зная, чему больше удивляться - тому, что Хаус знает о взаимодействии смазки и присыпки или тому, что он вообще знает о том, что памперсы чем-то смазывают, учитывая тот факт, что его-то дети достались ему, так сказать, «в готовом виде».
Хаус правильно истолковал удивление друга и неохотно объяснил:
- Роберт после ранения почти год писался. Памперсы я покупал. Не забуду этого позорища — как в анекдотах с презервативами. Убери свой порошок — просто надень на него памперсы, и давай, пока он не начал концерт, хоть чаю попьём.
- Бдя-а... Кх-х! - сказал Грэг, едва на него надели памперсы, и покакал.
- Что означало: «шиш вам, а не чай». - прокомментировал Хаус. - Давай, Уилсон. Ремейк комедии «Сними с парня штаны».
Уилсон терпеливо повторил процедуру, добавив к ней ещё и обмывание попки сына слабым раствором марганцовки, для чего этот раствор пришлось приготовить. Хаус, покосившись на часы, заметил, что маленькая стрелка застыла на десяти, а большая подбирается к двенадцати.
- Простой водой бы обошёлся, - проворчал он. - Растят оранжерейные цветки, а потом удивляются, отчего ребёнок не вылезает то из простуд, то из поносов.
- У него опрелости. - миролюбиво пояснил Уилсон, снова поднимая переодетого Грэга на руки. Тот, правда, не ревел, но и спать, похоже, не хотел ни капельки. В отличие от Уилсона-старшего.
- Приготовлю чай, - коротко и безапелляционно сообщил Хаус и отправился на кухню. Но прежде, чем заняться чайником, воровато оглянулся и сунул нос в аптечку Уилсона. Мгновение - и пара снадобий перекочевали в его карман. Только после этого он добросовестно занялся приготовлением чая, прихватив из вазочки на столе жёсткое сухое печенье — занятый пациентом, он пропустил сегодня обед, и теперь ему попросту здорово хотелось есть.
Уилсон появился через пару минут — уже не в рубашке, а в растянутой толстовке и босиком. но Грэг по-прежнему восседал у него на руках, для надёжности положения зажав папины отросшие волосы в крепкие кулачки.
- У тебя еда есть? - без обиняков спросил Хаус.
- Манную кашу будешь?
- Издеваешься? - Хаус гневно сверкнул очами.
- Издеваюсь, - Уилсон устало улыбнулся его возмущению. - Давай пиццу разогреем...
Ужинали в гостиной перед телевизором за не слишком приспособленным журнальным столиком. Уилсон, держал Грэга на колене, а тот пытался стащить с тарелки пиццу, снова дёргал папу за волосы, опрокинул солонку и, наконец, неловко повернувшись и стукнувшись ногой о ножку стола, басовито заревел. Уилсон поспешно сунул ему бутылочку с молочной смесью, надеясь, видимо, что пищевая доминанта подавит болевую импульсацию, но Грэг только начал сосать, скуксился и, бросив соску, завыл уже всерьёз.
- А вот это уже зубы, - безошибочно определил Хаус. - Смотри, он порвал резинку.
- Сейчас заменю. Вот так... А-а... Не плачь, мой маленький, а-а... - измученный отец встал и принялся расхаживать по комнате, мерно покачивая постепенно стихающего малыша. Хаус внимательно следил за ним взглядом. Минут через пять Уилсон остановился и привалился плечом к стене. Грэг, который, казалось, уже засыпает, немедленно открыл глаза и хныкнул. Уилсон обречённо вздохнул и глубоко, до слёз, раззевался.
- Опусти ребёнка на пол, - вдруг властно приказал Хаус, - Уилсон, опусти его на пол — уронишь.
- Почему я должен его... - Уилсон осёкся и подозрительно посмотрел на Хауса. Его взгляд даже чуть оживился.
- Ты что... - возмущённо начал он. - Ты... ты меня...
- Опусти ребёнка на пол, - повторил Хаус. - Если ты его выронишь, он сломает себе какую-нибудь кость. Скорее всего, нужную.
На этот раз Уилсон послушался и, наклонившись, ссадил притихшего от удивления Грэга на ковёр. Но когда он попытался выпрямиться, его так шатнуло, что он чуть не упал прямо на мальчика. Хаус твёрдой рукой удержал его, развернул и направил в сторону дивана:
- Ложись и спи, доктор Спок.
- Зачем ты?.. - у Уилсона заплетался язык.
- Чтобы ты не путался под ногами, разумеется.
В засыпающих глазах Уилсона отразилась слабая тень ужаса:
- Хаус! - взмолился он. - Хаус, ты же не...
- Ты снова вспомнил мешок и верёвку? - усмехнулся Хаус. - Думаю, до этого всё же не дойдёт... - но, видя, что перепуганному, уставшему и одурманенному Уилсону чувство юмора изменяет, успокаивающе потрепал его по плечу. - Да не беспокойся ты, никаких чёрных замыслов я не лелею. Просто тебе нужно вернуть адекватность, а с этим ревущим авиадвигателем под боком ты бы всё равно дёргался и толком не выспался. Отдыхай, я справлюсь. Обещаю тебе. Неужели же ты думаешь, что я такой гад, которому ребёнка на несколько часов доверить нельзя? Спи, не бойся. В твоём распоряжении вся ночь до утра.
Внял ли Уилсон голосу разума или просто выдохся, но он прекратил бесполезное сопротивление и, рухнув на диван, отключился. Хаус не поленился даже подсунуть ему под голову подушку и укрыть пледом, после чего повернулся ко всё ещё молчащему Грэгу.
- Ну во-о-от, - многообещающе протянул он. - А теперь мы попробуем тебя на прочность, Уилсон-джуниор. Сдаётся мне, ты — порядком избалованное и эгоистичное существо, привыкшее доставать своего папочку изо дня в день. То есть, из ночи в ночь. Он тебя с рук не спускает, и тебе, конечно, это нравится. А днём ты спишь, и днём зубы тебе не мешают. Интересно, почему...
Грэг, уставший молчать, на пробу снова хныкнул.
- Сколько угодно, - добродушно разрешил Хаус, делая звук телевизора погромче. - Папа не проснётся, а дяде не верится, что ты наорёшься до ущемления грыжи прямо сейчас. Ори на здоровье, разрабатывай лёгкие.
Щедрое позволение пришлось кстати — Грэг набрал в грудь побольше воздуха и снова заревел. Вопреки ожиданию, терпения слушать этот громкий монотонный вой Хаусу хватило только на несколько минут. Сначала крик не очень мешал, потом он начал испытывать нарастающее раздражение, но всё ещё надеялся, что Грэг устанет кричать и в конце концов уснёт. Но время шло, конец концов не приходил, а Грэг не уставал. Хаус почувствовал, что ещё немного, и он будет готов задушить крикуна подушкой. Между тем, его подопечный сообразил, что сидеть на месте не обязательно, и под лежачий камень вода не течёт, встал на четвереньки и пополз к дивану. Вопить он при этом не переставал, явно рассчитывая привлечь на свою сторону отца. Но Хаус неплохо разбирался в фармакологии, так что Уилсона из списка действующих лиц на эту ночь смело можно было вычёркивать.
Что интересно, если бы кто-то спросил Хауса, чего ради он затеял эту игру в ночную няню, Хаус едва ли нашёлся бы с ответом. К Уилсону он напросился на чистой неоформленной интуиции, а теперь искал логику в своих действиях. Кадди с детьми гостила у сестры, одному в пустой квартире... да нет, ему даже нравилось оставаться одному в пустой квартире. Может быть, он просто пожалел измученного Уилсона? Да, пожалуй, и это тоже. Но всё-таки, в большей степени его влекло болезненное любопытство отца, не видевшего своих детей в младенческом возрасте. Грэг был для него существом другой породы, другой цивилизации, общение с ним походило на межрасовый контакт гуманоидов, а не такому любопытному человеку, как Хаус, отказываться от межцивилизационных контактов.
Грэг, пока Хаус отвлёкся на размышления, успел преодолеть расстояние до дивана. Он уже не ревел в голос, а жалобно подвывал — очевидно, процесс передвижения отнимал силы, не позволяя предаваться плачу самозабвенно. Уилсон спал ничком, свесив руку до полу. За эту руку Грэг ухватился, как за ствол дерева, и потянул. Уилсон заворочался, Грэг чуть не упал, но руки отца не выпустил. Он издал какой-то невнятный звук — не то «пх-хы», не то «кх-хы» и попытался встать на ноги. Попытка не удалась — оступившись, малыш тяжело плюхнулся на пятую точку. Хаус ожидал нового вопля, но на этот раз Грэг промолчал. Он только подполз поближе к руке отца и вдруг как-то очень по-взрослому горестно прижался к ней щекой, с опаской поглядывая на Хауса. В его глазах прямо-таки читался упрёк, адресованный Уилсону: «Что же ты меня оставил одного с этим мрачным типом, не любящим детей?»
Хаус засмеялся и с изумлением почувствовал вдруг, что уголки глаз пощипывает от близких слёз. Возможно, это было признаком начинающегося слабоумия, но факт оставался фактом: ему вдруг сделалось до боли жалко малыша.
- Иди сюда. - позвал он.
Грэг ещё сдал назад, к дивану.
Хаус шагнул к нему и довольно резко подхватил на руки. Грэг взвыл пожарной сиреной.
Уилсон снова зашевелился.
- Тебя нужно использовать вместо электроимпульсной кардиостимуляции, - сказал своему юному тёзке Хаус. - Мёртвого поднимешь. Пойдём-ка мы с тобой в другую комнату.
Однако «пойдём» оказалось не так просто претворить в жизнь. Без трости Хаус мог сделать несколько осторожных шагов, мог даже пройти метров пятьдесят-сто, тяжело дыща и обливаясь потом — он проверял это, но проблема в том, что проклятая нога имела привычку отказываться от опорной функции внезапно, вдруг с дикой болью предательски подламываясь, а рисковать упасть, имея на руках десять килограмм живого — и даже очень живого. активно сопротивляющегося — веса, Хаусу не хотелось. Поэтому он дотянулся-таки до трости, перехватил вопящего Грэга под мышку, как портфель, и заковылял с ним в соседнюю с гостиной спальню, которая когда-то была его.
Там он лёг на кровать на спину и пристроил ревущего мальчишку у себя на груди, одной рукой пресекая попытки последнего уползти, а другой поглаживая его макушку.
- Ну вот чего ты орёшь? - почти нежно спросил он, стараясь заглянуть в залитые слезами глаза малыша. - Посмотри, уже поздняя ночь, детям давно пора спать. У тебя что-нибудь болит? Бо-бо? Где у Грэга бо-бо?
- Бо-бо, - неожиданно повторил Грэг, перестав на мгновение подвывать, и резко дёрнув головой приложил Хаусу по переносице, после чего снова громко взвыл.
То, что вырвалось у Хауса после этого, уже слабо напоминало сюсюканье.
- Я не верю, что ты нечаянно, - угрожающе проговорил он, спихивая Грэга с груди на свободное место у себя под боком. - Вообще, мне кажется, ты куда умнее и хитрее, чем о тебе думают... - и тут он увидел на губах ребёнка кровь.
Хаус всегда считал себя человеком рациональным, даже жёстким. Он лечил детей и делал это хладнокровно, прекрасно понимая, что причиняет им боль, порой даже очень сильную боль. Это никогда не останавливало, не было хоть сколько-нибудь существенным аргументом против выбранного образа действий. Но увидев кровь на припухших от рёва губах семимесячного Грэга Уилсона, он неожиданно для самого себя испытал острый приступ ледяного панического страха и не менее острой жалости.
- Да ты мой малыш! - испуганно пробормотал он, поспешно садясь. - Ну, осторожнее же надо, маленький...
«Господи, что я несу! - мелькнуло где-то по краю сознания. - Совсем с ума спятил. Конечно, он разбил губы, ткнувшись так головой — ещё странно, что у меня кровь из носа не хлещет. Нужна перекись водорода».
- Подожди секундочку, - попросил он Грэга так, словно мальчик мог понять и выполнить его просьбу, и кинулся за перекисью к аптечке.
Он был на половине пути обратно, когда Грэг со стуком свалился с кровати, возвестив об этом кроме стука новой порцией рёва.
- О, боже, дай мне силы! - сказал Хаус.
«Отличный дебют, нянющка, - думал он про себя с досадой, поднимая вопящего Грэга с пола - Разбитые губы, шишка, килограмм рёва и... да, почти полночь. А утром Уилсон увидит эту шишку и эти разбитые губы и, в лучшем случае, убьёт меня, а в худшем поднимет на смех, как редкостного кретина».
Грэг явно чувствовал себя отвратительно — столько отрицательных эмоций подряд ему испытывать ещё не приходилось. Болела шишка на голове, болели разбитые губы, болели и чесались распухшие дёсны, от долгого рёва заложило нос, он устал, а вместо папы его держал на руках незнакомый тип с колючими щеками, жёсткими пальцами и непривычным запахом. Когда Хаус попытался обработать его губы перекисью водорода, он жадно схватил губами ватку, но тут же выплюнул и снова разразился воплем.
- Э-э, да ты пить хочешь, - сообразил Хаус. - Это можно устроить. Только на кровати я тебя уже не оставлю — нетушки. Пожалуйте-ка, сударь, на пол...
Он ссадил Грэга на прикроватный коврик и отправился за водой на кухню, ненадолго инспекционно заглянув в гостиную, но там было всё в порядке: телевизор работал, свет горел, Уилсон спал. Хаус выключил телевизор и свет, гордясь собственной добродетелью — мало того, что помогает Уилсону с ребёнком, но ещё и экономит его деньги за коммунальные услуги. Налив на кухне кипячёной воды в соску и прихватив из вазы ещё несколько печений, он вернулся в спальню... Грэга нигде не было. Хаус заглянул под кровать и остановился посреди комнаты, озадаченный. Если мальчик решил поиграть с ним в прятки, то он явно освоил на этом поприще мастер-класс. Прятаться в спальне было негде. Здесь находилась кровать, две прикроватные тумбочки, стул, платяной шкаф и зеркало в раме на стене. Была ещё настольная лампа.
- Чертовщина, - вслух сказал Хаус, чувствуя, что он в шаге от унизительного зова: «Ау, Грэг, где ты?» Уж не выпал ли пацан, чего доброго, из окна? Хаус кинул взгляд на окна, оценил высоту подоконника и успокоился — слава богу, стул отодвинут далеко, а с полу до окна мальчишке не достать, да и вскарабкаться на стул ему, пожалуй, слабо. Где же он? Уж не вмешалась ли добрая фея, спасающая маленьких детей от хромых монстров и других страшилищ?
«Ладно. Пусть он пока временно не ревёт, но дышать-то он во всяком случае, должен», - решил Хаус и, затаив собственное дыхание, прислушался.
И в этот момент Грэг заревел. Голос его — глухой, искажённый — шёл откуда-то из глубины стенки. Хаус вынужденно превратился в кладоискателя. Несчастный, обливающийся слезами клад кто-то явно замуровал в стену за те пять минут, во время которых он ходил за водой.
Тривиальное простукивание показало наличие пустоты — по всей видимости, внутри стены находилось какое-то коммуникационное устройство, вроде вентиляции или мусоропровода, но как туда попасть, было непонятно. Возможно, ответ на этот вопрос знал Уилсон, но Уилсон был жёстко выключен часов на шесть-восемь, и Хаус, откровенно говоря, даже не знал, огорчаться или радоваться этому обстоятельству: как попасть внутрь стены, Уилсон, может, и знал, а вот известие о том, что внутрь стены попал его сынишка, доверенный няне-Хаусу, могло подкосить не только психику любящего отца, но и отношения между старыми друзьями.
Учитывая это обстоятельство, Хаус решил справляться своими силами. Сообразив, что если входа не видно, но Грэг его всё же как-то нашёл, он решил уподобить своё поле зрения полю зрения Грэга и лёг животом на прикроватный коврик. Ход был правильный — вентиляционное отверстие обнаружилось в стене за кроватью, чуть выше плинтуса. Похоже, прежде оно было забрано решёткой, но - очевидно, во время ремонта - его расширили для каких-то целей, да так и не восстановили, поэтому решётка не была как следует закреплена, а только вставлена в проём и держалась на честном слове. Как это обычно и бывает, «честное слово» не устояло. Как мог Уилсон забыть об этой потенциальной угрозе для вездесущего ребёнка, оставалось загадкой. Но Хаус снова облился холодным потом — он представил себе вентиляционный колодец, уходящий в подвал, и с шорохом летящее по нему вниз головой с высоты десятка метров, как скоростной лифт в шахте, тело малыша. Летящее, чтобы завершить свой путь глухим ударом и тишиной. Ширина колодца, построенного, как Хаус знал, по индивидуальному проекту, видимо, это позволяла, раз уж Грэг сумел туда залезть.
Однако, плач раздавался рядом — видимо, ход имел какое-то колено или выступ, и Грэг в нём застрял. Насколько прочно? Не спихнёт ли он его сам нечаянно в процессе спасательной операции?
Светя телефоном, Хаус попытался заглянуть в отверстие — там копошилось что-то серо-голубое, в цвет комбинезончика Уилсона-младшего. Жалобный плач раздавался сипло и сдавленно — похоже, что мальчик завис вниз головой. «Слава богу, что я не задержался надолго, - подумал Хаус. - Слава богу, что мне не приспичило в туалет, никто не позвонил, и воду для соски не понадобилось подогревать».
Он быстро, но осторожно сунул в отверстие руку, ухватил какую-то часть тела Грэга — предположительно ногу — и сильно, но плавно потянул. Грэг пронзительно заверещал. «Хорошо, что когда мы принимаем роды, они ещё не могут так орать», - мелькнула у Хауса циничная мысль, но тут он почувствовал, что живой груз подаётся и воспрял духом.
«Слава богу, что Уилсон в отключке! - думал он продолжая выуживать за ногу Грэга из вентиляции. - Если бы он сейчас вошёл и спросил, что это я такое делаю, меня бы, наверное, инфаркт хватил».
Наконец ему удалось подтащить свою добычу к краю отверстия, он перехватил его другой рукой под грудь, перевернул и облегчённо выкатился из-под кровати, крепко, почти судорожно, прижимая мальчишку к себе, словно боясь, как бы он не вырвался и не нырнул обратно.
Грэг уже не плакал — он немо смотрел широко раскрытыми глазами и так же судорожно цеплялся за Хауса, как Хаус за него. «Идиот, - мысленно обзывал себя Хаус. - Кретин! Возомнил себя великим педагогом! Что бы ты делал, придурок, если бы мальчишка погиб или покалечился?»
- Ты зачем туда полез? - беспомощно спросил он Грэга. - Там кака, фу... там бум. Там бум головой — и совсем бо-бо, понимаешь ты что-нибудь, поросёнок? Совсем, насмерть бо-бо. А твой папа меня пиф-паф. «Даже не пиф-паф — голыми руками задушил бы», - мысленно поправился он. Его затрясло в запоздалой реакции.
Грэг, тихонько скуля и всхлипывая, уткнулся лицом Хаусу в шею. Он явно смирился с неприятным типом, у которого на руках всё же куда удобнее и безопаснее, чем в тёмном и тесном колодце. Его волосы перепутались с пылью и паутиной, но ни царапин, ни ссадин, слава богу, вроде не было.
- Маленький мой, - сказал Хаус, покачивая его на руках и сам чуть не плача от жалости к перепуганному и смертельно уставшему малышу. - Ну что ты, в самом деле... Всё уже хорошо, всё кончилось. Не плачь, мой... мой цыплёнок...
«Как бы не заболел от избытка впечатлений, - подумал он. - Взрослому после такой истории стоило бы предложить стакан виски, а тут что предложишь? Ах, да! Соска-то ведь есть».
Грэг припал к бутылочке, словно страдающий от жажды в пустыне, и почти сразу сонно засопел. Хаус уложил его на кровать к стене, отгородив от края собой и двумя подушками. Электронные часы на столике показывали четыре нуля, и когда они показывали ноль и три единицы, Хаус ещё не спал.
Они показывали два нуля по краям и две двойки посередине, когда Хаус проснулся от плача. Грэг снова обкакался, и пришлось его обтирать и менять памперсы. Ещё через час ему захотелось есть, о чём он известил энергичным протяжным «мня-а-а!». Пришлось вставать и тащиться на кухню разогревать молочную смесь. Причём, с половины пути Хаус торопливо вернулся, вспомнив, что ни на кровати, ни под кроватью оставлять подопечного небезопасно. Слава богу, Грэг успел только найти брошенное Хаусом на тумбочке жёсткое печенье и с восторгом чесал об него дёсны.
- Может, этого и достаточно? - с надеждой спросил Хаус.
- Мня-а... - не согласился Грэг.
Пришлось снова идти на кухню. Он готовил смесь одной рукой, другой умудряясь удерживать одновременно и трость, и Грэга.
«С этим номером я мог бы выступать в цирке», - решил Хаус, убедившись, что он в состоянии, прижав мизинцем к ладони бутылку со смесью, указательным и большим пальцем той же руки просунуть резиновую соску в пластиковое кольцо и навинтить всю эту конструкцию на горлышко. Теперь ему казалась смешной самоуверенная надежда на то, что он легко справится с малышом, если не будет потакать капризам. «Это не капризы, - внезапно пришло к нему понимание, от которого он прежде отмахивался. - Это — необходимое условие выживания для такого хрупкого, неопытного и беспомощного существа, как ребёнок. Если бы не плач, требующий постоянного внимания, они бы все падали в вентиляционные колодцы, разбивали головы об пол, умирали от голода и жажды, замерзали или перегревались. Плач вынуждает нас не спускать с них глаз даже тогда, когда нам кажется, что к этому нет оснований. А основания есть всегда. Минута без присмотра — и мальчишка разбивается насмерть в шахте вентиляционного колодца... А этому кретину нужно сказать, чтобы закрыл люк».
Что интересно, пока Хаус готовил смесь, Грэг, даже неудобно болтаясь у него под мышкой, не заявлял протеста. Он что-то своё лепетал, повторяя отдельные звуки, сливая их в слоги и зачатки слов, но не плакал.
Наевшись, он снова заснул, а Хаус лежал на спине, закинув руки за голову и думал о том, что многое потерял, не видя таким своего Роберта. Снова колыхнулась в душе старая обида на Кадди, скрывшую от него беременность. Но он постарался усилием воли подавить её — не стоило откапывать старых скелетов сейчас, когда всё вроде более или менее утряслось.
Мало-помалу он задремал и снова проснулся от толчка страха — приснилось, будто Грэг перелез через него и упал с кровати, а пол внезапно проломился. Да нет, не внезапно — там, внизу с гудением горел первый этаж. Хаусу нередко снились кошмары с огнём, но никогда ещё он не испытывал такого ужаса, как при виде сгустка пламени, выметнувшегося из пролома на том месте, где только что был Грэг. Он проснулся с криком и тут же почувствовал, будто ему на грудь что-то давит. Оказалось, это Грэг в беспокойном сне развернулся поперёк кровати, и теперь его нога покоилась у Хауса на шее. На часах было двадцать минут четвёртого, Хаус повернул малыша, как нужно, и собирался было снова спать, но почувствовал, что хочет в туалет. Несколько мгновений он потратил на волевое усилие пренебречь этим желанием и всё-таки заснуть, но потребность сделалась настоятельной. Делать нечего, Он нехотя поднялся и недоверчиво посмотрел на спящего Грэга — с ним ведь ничего не случится? Должно быть, нервы у Хауса за этот странный вечер совсем разболтались, потому что он уже дошёл до двери, но вернулся и поплотнее забаррикадировал постель подушками. «Конечно, где-то у него должна быть собственная кроватка и удобный безопасный манеж, - вдруг запоздало пришло ему в голову. - наверное, в той, дальней, комнате. Почему я сразу об этом не подумал? А, ладно, теперь уже не стоит затеваться с их поисками — дело к утру... Не исключено, что поросёнок больше и не проснётся...»
Плач раздался, когда он только-только настроил свой аппарат на работу. Хаус готов был побиться об заклад, что ещё никогда в жизни не справлял малую нужду в таком темпе, и всё же к тому моменту, как он вернулся, Грэг успел перебраться через подушки к краю.
- Я вот тебе! - погрозил Хаус.
- Мня-а!
- Что, опять голодный? А ты знаешь, что ожирение плохо влияет на потенцию? Нет?
- Мня-а!
- Ни за что больше не стану готовить тебе смесь. Я и так все рекорды чадолюбия сегодня побил, хватит...
- Мня-а-а-а!!!
Хаус сунул ему пустую бутылку. Обманутый Грэг зачмокал было, но тут же разоблачил обман и бутылку отбросил.
- Мня-а!
В этот миг Хаусу попалось на глаза очередное печенье.
- О, смотри, что у меня есть! - обрадовался он, демонстрируя находку Грэгу. - Хочешь печенку? У тебя же зубы чешутся, так? Вот и давай.
- Дай!
Кто сказал, что первое осмысленное слово должно быть непременно «мама»? Хаус отдал печенье, и Грэг увлечённо занялся им, совмещая питание, лечение и забаву в одном. Впрочем, довольно скоро измусоленная печенка упала на одеяло — Грэг Уилсон заснул. Было без пяти четыре. В четверть пятого Хаус понял, что не заснёт, хотя заснуть бы не мешало: нога противно ныла, в глаза словно песку насыпали, голова тяжёлая. В шесть двадцать пять Хаус понял, что засыпать смысла уже не имеет — в семь им обоим нужно было вставать на работу. В шесть тридцать он отрубился, как мёртвый, и проснулся от того, что всклокоченный и встревоженный Уилсон тряс его за плечо.
- Что ты с ним сделал? - голос Уилсона выдавал испуг. - Чем ты его накачал, скотина?
Хаус приподнял голову и осмотрелся. Грэг мирно спал на руках у отца. Пустая бутылочка и обсосанное печенье валялись на одеяле. Часы показывали девять часов.
- Няня не пришла? - спросил он, всё ещё приходя в себя.
- Наверное, приходила — кто бы ей открыл! Ты что сотворил, ублюдок, признавайся! Что ты ему дал?
- Отвяжись, параноик. Ничего я ему не давал, кроме молока и воды. Совсем ты спятил, Уилсон.
- Тогда почему он так спит?
- Как «так»? Здоровый детский сон...
Он ещё раз внимательнее посмотрел на бледного Уилсона и хмуро признался:
- Мы с ним почти всю ночь не спали — наверное, он просто устал. Чего ты вскинулся? Всё с ним в порядке, дышит ровно, температура... - он протянул руку и коснулся пальцами мягкой щеки младенца, - нормальная. Молоко я ему давал в полтретьего, водой поил, памперсы менял — чего тебе ещё?
Уилсон выдохнул и сел на край кровати.
- Прости, - пробормотал он, машинально покачивая Грэга. - Я, наверное, действительно, параноик, но ты с вечера накачал меня... А тут уже десятый час, он спит... ты, кстати, на работу опоздал...
- Ты тоже.
- Да я-то... - он махнул рукой. - Извини, Хаус, я не хотел... То есть... я... в смысле... спасибо тебе огромное. Я правда что-то совсем выдохся... - он виновато улыбнулся.
В это мгновение Грэг открыл глаза. Несколько мгновений бессмысленно хлопал ими, а потом тоже улыбнулся и укусил Уилсона за ухо.
- Ай! - Уилсон дёрнулся от щекотки, отстранил Грэга от себя на вытянутые руки. - Нельзя кусаться! Это ещё что такое? Ты что, собачка, что ли?
- Ба-ба-ба, - сказал Грэг, стараясь подпрыгнуть.
- Хаус, - испуганно проговорил Уилсон. - У него губы разбиты.
- Где? Где разбиты? Что ты болтаешь! - возмутился Хаус. - Ничего они не разбиты — просто прикусил.
- Чем он их прикусил? Ты же видишь, у него... Хаус, ты видишь?!
Грэг широко раскрыл рот и запрокинул голову, озоруя. Из десны торчали острыми кромками два молочно-белых резца.
- Ага! - возопил спасённый Хаус. - А говоришь: нечем! А это что, а?!
- Гы-гы-гх-х! - обрадовался и Грэг.
- Ну, слава богу, прорезались! Подержи его, Хаус, я няне позвоню — на работу-то нам всё-таки надо.
- Кстати, - небрежно проговорил Хаус. принимая вертлявого малыша у Уилсона, - у тебя за кроватью открытый вентиляционный колодец — ты знаешь? Если твой отпрыск туда залезет...
- О, чёрт! - Уилсон хлопнул себя по лбу. - Как же я забыл про него! Закрутился: Реми умерла, Грэг родился - вот ремонт так и не закончили. Как ты его заметил?
- Соска закатилась под кровать, - буркнул Хаус, чувствуя, как теплеют его щёки.
- Надеюсь, ты потом её помыл?
- Помыл... - вздохнул Хаус.
Без четверти семь, собираясь домой, Уилсон вспомнил о том, что неплохо бы подвезти Хауса — весь день шёл дождь, дорога могла оказаться небезопасной для мотоциклиста. В отделе Чейза он увидел в кресле неподвижную фигуру знаменитого диагноста. Выронив трость, Хаус крепко спал.
- Хаус, подвезти тебя? - окликнул Уилсон.
Хаус всхрапнул.
- Хаус! Хаус, проснись! Домой пора! - он потряс приятеля за плечо.
Хаус глубоко вздохнул, заворочался, заморгал заспанными глазами и, сев прямо, вопросительно уставился на Уилсона.
- Дождь, - сказал Уилсон, кивнув на окно. - Подвезу тебя.
- А, давай, - хрипло ответил, наконец проснувшийся Хаус. - Только тогда уж и утром заедешь.
- Конечно, - он наклонился и поднял трость. - А кстати, - тут он насмешливо улыбнулся, - как тебе мой дилер? Трава понравилась?