Когда до операции оставались считанные минуты, в палату к Берестову вошел врач, держа в руках листок бумаги и ручку. Это был хирург, проводивший обследование. "Надо же, как в воду глядел", подумал старик, невольно вспоминая его пророческие слова "Теперь мы будем чаще встречаться"...
– Здравствуйте, Николай Ефимович! – расплываясь в улыбке, произнес хирург.
– И вам не хворать.
– Спасибо. Сейчас подъедет каталочка, мы вас на нее положим и повезем в операционную…
– Да я, вроде бы, ходить могу…
– Не волнуйтесь, это такой порядок. А пока, Николай Ефимович, распишитесь-ка вот здесь…
Рыжов извлек из папки листок, удостоверился, что он именно тот, который нужен, и услужливо протянул его вместе с авторучкой Берестову.
– Секундочку, – сказал старик, не торопясь брать предложенные вещи. – Я плохо вижу. Извините, мне нужны очки.
Он извлек из кармана старенький футляр, неспешно открыл его. Берестов ко всему относился серьезно и тщательно и, уж тем более, в подобно деле. Ничего подписывать, не глядя, не собирался.
Управившись с очками, он с важным видом приступил к чтению документа, который следовало подписать. Если бы в этот момент, какой-нибудь случайный человек оказался рядом с ними, то, наверное, мог бы подумать, что главный здесь Николай Ефимович. Хирург, не спускал заискивающего взгляда с Берестова, словно, перед ним стоял инспектор из Минздрава, от подписи которого зависела вся его дальнейшая судьба. Но по мере того, как старик углублялся в чтение, менялся его облик. Казалось, с каждой прочитанной строчкой плечи Николая Ефимовича опускались ниже и ниже. Особенно «дожал» последний абзац в, так называемой памятке для больного: в нем говорилось, что он, Берестов, согласен на операцию… за свой счет!
С большим усилием, пенсионер взял себя в руки и, расправив плечи, сказал спокойно, но уверенно:
– Ничего подписывать не буду! Это, во-первых. А во-вторых, хотелось бы узнать, почему я должен платить из своего кармана? Конституция гарантирует бесплатную медицинскую помощь! И, в-третьих, скажите, откуда у бывшего рабочего, а ныне пенсионера такие деньги – две тысячи рублей?
Хирурга лишь повел плечами:
– Это не моя прихоть, Николай Ефимович. – Таково указание главврача Статенина…
– Мне, какая разница, чье это указание? У меня имеется страховой медицинский полис, значит, на лечение должны быть перечислены средства из его фонда. Требовать деньги за операцию – не что иное, как форменное безобразие и беззаконие. Мало того, что я платил из своего кармана за таблетки, так еще и должен платить за операцию!
Чудак – человек! Пока он говорил, Рыжов смотрел на него так, как будто перед ним стоял не язвенник, а сумасшедший. Терпеливо дослушав пациента, процедил сквозь зубы:
– Дорогой, посмотри вокруг! Сейчас не те времена, – хирург перешел на "ты".
– А чего мне глазами крутить? И без того вижу и знаю, какие сейчас времена – со злостью выпалил Берестов.
– Значит, подписывать не будешь? – еще раз уточнил хирург.
– Нет! – твердо ответил старик. Он до сих пор не вернул листок, и сейчас, опомнившись, подал его врачу. – Заберите. Хорошо, что еще не предложили расписаться во время операции…
Открылась дверь, на пороге показалась медсестра, она тащила за собой каталку, на которой должны были везти больного в операционную. Рыжов грубо остановил ее:
– Уходите!
Медсестра недоуменно пожала плечами и, пятясь, прикрыла за собой дверь.
– И ты собирай вещички, – бросил он Берестову. Нетипичная для пациента уверенность и упорство – обычно они особо не возмущались, когда речь заходила об их жизни и здоровье – вывели его из себя. – Просто так тебя здесь никто держать не будет!
– Что?
– А то, что в палате тебе больше делать нечего: операция отменяется.
Николая Ефимович бросило в жар, он почувствовал, что лицо его покрывается румянцем. На своем веку повидал он годы и страшнее нынешних лет. Сколько времени прошло, а в памяти до сих пор стоит военное детство, когда от зари до зари приходилось помогать матери на ферме; голод и холод долгими зимними ночами, болезни, унесшие сестренок и братьев. Много чего в жизни бывало. И люди всякие встречались, но так – бесцеремонно и по-хамски – с ним никто не обращался. И ведь ни кто-нибудь - врач!
Первые секунды он не проронил ни слова, затем с болью в голосе произнес:
– Говоришь, значит, времена другие… Времена, конечно, другие… Но люди-то остались прежними. Человек, он в тяжелую годину и в – светлую, всегда остается человеком, а вот сволочь, нутро ее, – вряд ли можно прикрыть даже медицинским колпаком.
Чтобы не показать своего внутреннего состояния – от подступившего комка к горлу, он готов был в любую секунду прослезиться, как мальчишка, – Николай Ефимович отвернулся и стал собирать вещи.
– Впрочем, мы можем Вам сделать операцию бесплатно, – словно издалека донесся до него голос хирурга. – Если вы заберете свою жалобу обратно...
Не сказав ни слова, Берестов сложил свои пожитки и покинул палату.
Вскоре старик уже спускался по лестнице. Неприятно защемило сердце, он машинально прижал руку к левой груди и, почувствовав, как слабеют, делаются ватными ноги, прислонился к стене…
Словно сквозь пелену услышал знакомый голос медсестры. Это была Вика Радужнова
Направляясь по делам в хирургическое отделение, она увидела на нижнем пролете лестницы человека, прислонившегося к стене. Тут же поспешила на помощь. Оказавшись рядом, узнала Берестова, который лежал в их отделении до перевода в хирургию. На изможденном лице старика отразилось страдание, на щеках и лбу блестели крупные капли пота.
– Что с вами, Николай Ефимович? – с тревогой спросила Вика. – Давайте, я подведу Вас к посту, там есть диванчик, посидите.
Берестов мягко, но твердо отстранил ее руки. Присел тут же на корточки.
– Не надо за меня беспокоиться, – хрипло произнес он. – Я уже в порядке. Немного посижу и пойду домой.
– Вам покой нужен, – не унималась она. – Какое там – «домой»! Вон весь лоб в испарине!
– Вы не обо мне думайте, Вика, – боль немного отпустила и Берестов, он, хоть и с трудом, встал, – я уже старик. Вы о себе позаботьтесь. Мы с вами не раз говорили, когда я лежал в вашем отделении, это платная медицина ни к чему доброму не приведет. Бастовать надо, иначе вы, медики, потеряете к себе уважение, погубите не только свое доброе имя, но и других.
– Какая «забастовка»? Вам покой нужен. Подождите меня, я мигом…
Вика посмотрела по сторонам, бегом взбежала по лестнице. В коридоре никого не было: пациенты ждали начала утренних процедур в палатах, а медсестры либо готовились к ним, либо болтали между собой. Она устремилась по коридору к дежурному посту. Когда вернулась с постовой медсестрой сестрой, Берестова уже не было.
.
Посидев в скверике на скамейке, Николай Ефимович направился домой. Незаметно вышел к покровским окраинам – так называли местные жители свои улицы. Было уже приблизительно два часа дня. Возле магазина, что находился поблизости от его дома, толпилось несколько человек – в основном, пенсионеры, они горячо обсуждали рост цен, обвиняя президента. Берестов в иной ситуации непременно включился бы в их разговор, но сейчас ему было не до этого. Не останавливаясь, поздоровался со всеми.
– Ефимыч, погодь минутку – из толпы окликнул дед Митроха.
– Чего тебе? – Берестов нехотя остановился.
– Говорят, ты в больнице лежал? – Митроха смотрел на него, словно на человека, вернувшегося с того света.
– Да, лежал…
– Ну и как там? Много денег заплатил за лечение?
– Ни копейки! – ему не хотелось распространяться, чувствуя ужасную усталость, было одно желание быстрее добраться до дома и лечь в постель.
– Ни копейки? – не отставал дотошный дед Митроха. – А говорили, что сейчас за все нужно платить в больнице.
– Так, я же – лежал. Лежал! А не лечился. За это денег не берут.
Дома его встретила супруга Антонина Ивановна и девятилетняя дочь сына.
– А ты баба переживала, – щебетала внучка, обнимая деда. – Вот он дед, живой и невредимый.
Старуха, на которой последнее время держалось все хозяйство, на лице застыли одновременно удивление, радость и испуг.
– Уже сделали операцию? А что так быстро отпустили? – растерянно спрашивала она, глядя на сурового и молчаливого мужа.
Чтобы не томить догадками жену, он устало опустился на диван, попросил ее сесть рядом и обстоятельно рассказал о случившемся с ним в больнице конфликте.
– И что же теперь будешь делать? – выслушав, спросила Антонина Ивановна. – Горе мне с тобой!..
– Пока не знаю… – ответил он задумчиво. – Но что-то делать надо.
– Нечего тут и думать! Иди к хирургу и проси прощения. Все равно правды не добьешься.
– Ты в своем уме?! Меня выгнали, как собаку, и я же проси прощения? Да я лучше умру, чем соглашусь на такое.
– Ой, ой! Какие мы вояки! Ну и загнешься, кому чего докажешь? В этом мире все равно ничего не изменить.
– Ты, старуха, совсем с ума выжила!
- Не дури! Делай, как я говорю.