Cube - yes! Yankee - no!

               

Наступил август далекого 1962-го. Служба моя гладенько катилась к завершению. Но, к сожалению, не так быстро, как этого хотелось. С 25 на 26 - е октября я дежурил на командном пункте управления полетами нашей авиационной дивизии. Все было спокойно. Пришла смена, и мы с механиком дизельной электростанции, питавшей нашу аппаратуру, Петей Сивокозом, отправились к себе на сопку, возвышавшуюся на окраине города Уссурийска. На ней стояла наша радиолокационная станция и казарма, где мы жили, откуда мы каждый день ходили в штаб дивизии на дежурство и обратно.
Правда, в этот раз мы немного задержались из-за каких-то дел и вышли из штаба далеко после обеда. День был теплый, идти было приятно, настроение хорошее. И тут у меня появилась мысль:
– Петь, а не обмыть ли нам мою покупку?
Дело в том, что незадолго до этого дня я купил себе тренировочный костюм. Ведь предстояла демобилизация. А ехать домой в форме как-то не хотелось. Решили обмыть. Зашли в Гастроном, купили бутылку черносмородиновой наливки, нашли место в каком-то скверике. Посидели. Выпили бутылочку и пошли дальше. По дороге на нашу станцию располагалось общежитие Уссурийского сельскохозяйственного института, в котором учился парень из предыдущего призыва. С парнем этим, Васькой Фроловым, мы дружили. Петя вдруг вспомнил, что у того сегодня день рождения. Хотя время уже было позднее, решили зайти его поздравить. Я, помню, сопротивлялся. Что такое день рождения в студенческой общаге я знал не понаслышке. Да и Петю я знал очень хорошо. Что-что, но выпить он очень любил. Я предупредил, что пить не будем, а только поздравим и уйдем.
Пришли в общагу, а там дым коромыслом. Пьянка в полном разгаре. Попробуй тут уйти, если на тебя вешаются хорошо поддатые парни! Остались. У меня хватило выдержки, чтобы не пить, а Петя... В итоге, когда уже начало темнеть, я категорически заявил, что ухожу. Петю  еле-еле уговорил пойти со мной. Оставить его я просто не мог. Вышли.На улице приморский дождь с хорошим ветром. Настоящая штормовая погода. Хлещет так, что дышать трудно. Вода в рот попадает. Петя качается и распевает песни. Кое-как доплелись до сопки. А по склону, довольно крутому, подняться он никак не может. Скользит и падает. Да и мне трудно. Еле его на вершину доволок.
Смотрю – станция работает. Я еще удивился. Что такое? Дождь проливной, темно, а станция работает. Я ведь точно знал, что на этот день, именно из-за штормового предупреждения, никаких полетов быть не могло. Значит, что-то случилось. Или отслеживают какую-то воздушную цель... На японском острове Хоккайдо в те времена стояла американская армия, и ее авиация постоянно доставляла нам хлопоты из-за полетов разведывательных самолетов "Нептун" и "Орион" вдоль наших восточных границ, то подлетами к нашим границам истребителей или бомбардировщиков..
Пошли к казарме. Ребята, стоявшие на крылечке, нас увидели:
– Ну, парни, вы крепко залетели! У нас боевая готовность N1. На Кубе война с Америкой! Идите к дежурному офицеру. Я мгновенно осознал всю серьезность происходящего. А Петю вдруг стал смех распирать. Заходим в кабинет. Дежурил в этот вечер старлей Слава Молодцов. Вначале он и не заметил, что Петя хорошо поддавший. Ибо он молчал. Я доложил по всей форме:
– Рядовые Модель и Сивокоз с дежурства явились!
Молодцов повышенным тоном и, как всегда в случаях волнения картавя, начал выговаривать:
– Что, от штаба надо тги часа идти! Где болтались?! Тут Година, панимаешь в опасности, бгатская стгана Куба в опасности, а они где-то шатаются? Все было бы ничего, он бы поругался и успокоился. Но тут случилось непредвиденное. Петя Сивокоз, до этого момента тихонько сопевший за моей спиной, вдруг счастливо засмеялся, вышел вперед, сложил пальцы правой руки в виде пистолета и, делая вид, что стреляет в Молодцова, начал скандировать:
–Кх-кх-кх! Куба си, янки но! Кх-кх-кх! Куба си, янки но!
И ведь он не выдумал. Кубу с ее революцией и вождем Фиделем Кастро мы тогда искренне любили. Молодцов вначале оторопел. А потом истошно заорал:
–Так вы еще и пьяные!! В такое вгемя и пьяные?! Вы что, под тгибунал захотели?!
Рванул трубку телефона и доложил начальнику станции:
– Модель и Сивокоз явились со смены пьяные. Сивокоз точно, а Модель не пойму. После этого подошел ко мне и велел дохнуть. Но что можно было выдохнуть после стакана черносмородиновой наливки спустя три часа после ее употребления и хорошо заеденного? Ничего.
Петя после этого еще долго куражился, материл американских поджигателей войны и милитаристов и на всю казарму распевал на мотив известной песенки "По улице ходила, большая крокодила":
 Один американец, засунул в ж-у палец
И вытащил оттуда г-на четыре пуда...

Потом мгновенно и мертвецки заснул. А я сидел и выслушивал причитания Молодцова:
– Как ты, Модель, мог позволить этому газгильдяю напиться? Да еще в такое вгемя и в мою смену. Тепегь ни вам, ни мне жизни не будет...
Все мы прекрасно знали, что он к ноябрьским праздникам ждет капитана. Минут через двадцать примчался начальник станции Реснянский. Все началось сызнова. Правда, без спящего Сивокоза. Реснянский сразу сделал вывод о том, что тот, известный пъяница, пытался склонить меня к выпивке. И на мое заявление, что это я купил на свои деньги пол-литра черносмородиновой, твердо заявил, что отличник Советской Авиации ( а у меня был такой значок)и солдат, ни разу за службу не замеченный (не попавшийся - прим. автора) в выпивке, такого сделать не мог. И хватит мне выгораживать отъявленного пьяницу. Ну, а потом доложил в штаб батальона о пьянстве Сивокоза в условиях боевой готовности.
Экипаж притих. Все понимали, что дело может обернуться большой неприятностью не только для нас, но и для дежурного офицера и для начальника станции. Но случилось так, что Сивокоз получил две недели гауптвахты (губы) и обещание демобилизации 31-го декабря. С губы он вернулся очень довольный и отъевшийся, поскольку кормили там с кухни Уссурийского автомобильного училища. По сравнению с нашей кормежкой это был ресторан. Меня наказали переносом дембеля на начало декабря. Конечно, было обидно. Но я понимал, что виноват сам. А Молодцов-таки стал капитаном и начальником другой РЛС.
Боевая готовность из-за Кубинского кризиса продержалась еще несколько дней, а потом  сошла на нет. И только спустя много лет стало известно, как близки мы были тогда к ядерному конфликту.