Друг семьи

Владимир Пясок
Главное, сильно разбежаться и не думать, тогда есть шанс пролететь над зелеными от водорослей "хиппи" - камнями, уродливой, ржавой арматурой и уйти на сиреневое дно.

Вафельные плиты мола обжигают ноги, цемент, которым бесcмысленно пытаются запломбировать дыры, откуда после шторма чайки выклевывают мальков, весь выкрошился и разбег удается с трудом. Толчок, спешащая где-то внизу за мной тень, искры Солнца, рассыпанные в зеленом берилле моря и сжатые кулаки, пробивающие грань между двумя мирами.

Восторг и страх, который приходит с опозданием, уже напрасно нашептывающий: "Не делай этого, не прыгай". Здесь все иначе, отсюда только один выход - наверх, и здесь мы - случайные, отчаянные гости. Неспеша, стиснутый давлением совсем малой глубины, начинаю всплывать, ориентир ... может тот самый коридор, на который любят ссылаться те, кто не хочет верить, что потом - НИ-ЧЕ-ГО.

Как все относительно. Там, с мола, казалось, что пятно омута далеко, что это даже опасно, а отсюда - вот они, камни, лохматые и мягкие на вид, вот она, арматура, за нее удобно держаться, а вот притихшие пацаны и мои. Высунувшись, я, машу рукой. Мне в ответ - жена Рита, младший Андрюша и друг семьи - Резник. Старшая, Марина, решительно направляется к поручням, откуда с малыми интервалами шлепаются в воду пацаны, а те, посчитав, что она посмотрит, чуть ли не все сразу сигают вниз. Нет, она не смотрит, она сама разбегается и с грацией речной выдры уходит в воду. Мальчишки посрамлены и ждут, когда она покажется над водой. Но я-то знаю, что во-первых, ей надо поправить детский лифчик, сползающий после прыжка на живот, а во-вторых, она всплывет вовсе не там, где ее ждут.

Кто-то дергает меня за ногу. Это дочка. Целую ee в соленые, упругие щеки. С мола машет нам, уже двоим, жена Рита, младшенький Андрюша и друг семьи Резник. Он даже на пляж умудряется приходить в костюме, всегда сером, как и сам. Про таких говорят - "друг семьи", подразумевая, что никакой он не друг, а неизвестно когда прилепившийся спутник, всегда успевающий уйти за пять минут до того, как надоест окончательно. Мы с дочкой делаем нeбольший круг в полную силу и плывем к отполированным пятками, вечно мокрым, ступеням. Наша одежда в машине, Рита протягивает полотенца. Когда-то и она прыгала с этого мола, сводя с ума не только мужиков и их не напрасно ревнивых жен, но даже чаек, теперь она только ждет. Время быть пацанкой, время - красивой женщиной, придет время, и я повзрослею.

Дочка, кутаясь в полотенце и тяжело дыша, не перестает улыбаться. Маленькая женщина уже знает, сколько сердец она разбила сегодня навсегда, а вот младшенький, к сожалению, как всегда, взирает на мир как бы издалека. Расшевелить его - задача трудная и мне иногда кажется, что он вообще не наш ребенок. Друг семьи - Резник, одной рукой протирает платочком мокрую лысину, другую сует для пожатия. Кого же он мне напоминает? Жму его горячую и мягкую руку. Кого же он мне все же напоминает? А Резник, словно извиняясь, говорит: "Чудный день (словно этого не видно), у нас сегодня банкет по случаю (мне все равно по какому случаю, а ему тем более, банкеты он не пропускает) ... здесь, в рeсторане, на берегу, вот, увидел вашу машину на стоянке, подумал, что увижу вас, давно не виделись"...

Интересно, почему так бывает, что вроде и человек неинтересен, и от моджахедов вы вместе в одном окопе не отбивались, и даже не родственник, а он - всегда рядом. Стареет вместе с вами, выпивает, поздравляет вас, а вы его, и вас совсем не заботит, почему, когда приходит он, ваша дочка уходит из кухни, демонстрируя, что ей с вами "не в кайф". Он что-то говорил, как всегда не интересуясь, слушают ли его, они шли впереди, держась за руки, Резник, Андрюша и Рита, а мы с Мариной намеренно плелись сзади, радуясь, что друг семьи проводит нас только до машины, что так славно искупались ... да просто - радовались.

***

Пока не начались вечерние новости, я решил съездить в центр, за табаком, который кончился, как всегда неожиданно. Воскресенье, вечер, плотный поток машин со строны взморья, запах уходящего зноя, стрекот кузнечиков с жухлых, стриженных газонов. Я снова вспомнил ушедший день, свой прыжок, дочку с сияющими глазами, Риту, прижимающую к груди полотенца, сына ... Резника... Кого-же он мне напоминает?

В какой-то момент мне показалось, что я сошел с ума, но если начал разбег, раздумывать уже нельзя, надо - прыгать. Я проскакивал на красный, свистел резиной на поворотах, загонял стрелку тахометра в красный сектор, рисковал. Зачем? Зачем? Я был без костюма, без пригласительного и цветов, но видимо так посмотрел на охранника, что тот молча посторонился. Нашел его сразу по серому костюму, серей не бывает. Резник был навеселе, не глаза, а черные маслины. Без лишнего вступления, взял его, слегка придушив, за галстук и прямо в лицо спросил: "Говори, Андрюша ... твой?" Я знал ответ, врать ему было бесполезно, да и опасно.

- Андрей ... мой сын. Мы давно, когда Рита еще на мои лекции ходила ... но ты не подумай...

Я не знал заранее, как его убить, и только это спасло его. Убивают или продумав заранее, или не думая, а я задумался. Он так и стоял, руки по швам, раскачиваясь на галстуке, стараясь освободиться, что-то говорил, на нас смотрели, а я слышал только "The Righeous Brathers", которая неслась из динамиков. Мир обрушился и сполз вниз, смешав все цвета и оттенки в один-единый, серый, как его костюм.

Куда теперь бежать, чтобы прыгнуть? Я душил его, а воздуха не хватало мне. Что ж, теперь пусть ... теперь я буду ... друг семьи.