Он, как всегда, вышел на балкон закурить сигарету. Напротив через улицу пульсировали яркие неоновые буквы "Риа новости". Он знал, что это вредно, но только усмехался. Усмехался только уголками губ, еле заметно. Он много чего делал вредного, чего, по-хорошему, не стоило бы делать вообще. Пил вечером в субботу текилу. Три маленьких стопочки, нужно знать норму. А потом сидел в кресле в тишине ночи и думал о ней. Он о ней теперь часто думал. После того, как познакомился с ней в интернете. Стал ловить себя на том, что опять думает о ней.
Ее звали Мэгги. Имя как колокольчик, как шум горного ручья, как поток воды с вершины в пенную глубину водопада. Мэгги! Конечно, это было ее не настоящее имя.
Она тоже сидела в ночном полумраке и думала о нем. Что-то изменилось в ее жизни с появлением ЕГО. Мерное течение жизни было нарушено чужим разумом, чужой волей, чужой мыслью. Чужие глаза как-бы заглядывали ей в душу и видели там что-то, недоступное другим, слишком личное и тайное, слишком только ее. Ей теперь часто было удивительно хорошо. Без причины. Глупо и необъяснимо, какой-то бесконечный полет заполнял все, делал каждый день, час, каждое мгновенье переливающим через край ощущением полноты жизни. И непонятно было, что теперь делать с собой, как справиться, как вернуться туда, где была.
Среди множества чашек на кухне у него была одна любимая чашка. Он пил из нее кофе со сливками с наслаждением. Ранним утром, только проснувшись, будил себя порцией крепкого кофе с кусочком горького шоколада. Горечь и сладость соединялись в один вкус, как и все в этой жизни. Тонкий полупрозрачный дорогой английский фарфор, он купил эту чашку в "Азбуке вкуса", рисунок экзотических цветов радовал его эстетическое чувство. Приятно было держать чашку в руках, прикасаться губами к полупрозрачному краю. Было бы преступлением изменить что-либо в этом английском фарфоровом совершенстве, нарушить гармонию тончайшего фарфорового чуда. Гармонию в себе и даже во всем мире, где был он и только "ночь, улица, фонарь, аптека". Конечно, он пил кофе и из других чашек. Даже иногда из простого стакана. Но разве ЕГО ЧАШКА переставала быть для него единственной в мире?
У нее тоже была особенная фарфоровая любовь с тонким золотым ободком. Она купила ее в той же Азбуке. Также она прикасалась губами к тонкому краю, когда пила кофе. Свою единственную чашку в мире она ни на мгновенье не готова была променять на простой стеклянный стакан. Даже если очень хотелось пить и просто умирала от жажды.
Никогда не видя друг друга, они одновременно , разделенные домами, улицами, скоростными магистралями и самим огромным городом, пили кофе из преданно любимых ими, единственных для них в мире фарфоровых чашек. Каждый из своей.