Блюз осеннего вечера.
«Dura lex, sed lex»
«Закон суров, но он закон» (лат.)
Тучи за окном, днём бывшие пепельного цвета, потемнели – с наступлением вечера пришла непогода, и вот ветер злобно и безжалостно сорвал с деревьев желтую и красную листву, закружил, и швырнул на землю. Сперва по стеклу забарабанили редкие капли, потом чаще и чаще, и, наконец, мощным крещендо хлынул ливень, и по мутному стеклу потекли потоки воды.
Следователь Жилкин с неудовольствием бросил взгляд на буйство стихии за окном, погасил окурок в пепельнице, отхлебнул кофе из захватанной кружки, и снова несколько раздраженно застучал клавишами компьютера (буквы «п» и «р», к его великой досаде, залипали).
Документ, над которым корпел Жилкин, был, в общем-то, типовой - постановление о привлечении в качестве обвиняемого и об объявлении его в розыск. Жилкин полистал «формы 133» - требования в информационные центры главка и МВД – биография обвиняемого была впечатляюща. Восемьдесят шестой год – «бакланка» (хулиганство) по малолетке, срок три года, из них один – на «взрослой» зоне. Восемьдесят девятый – как раз по выходу на свободу – грабеж (отнял у гражданина жутко дефицитный продукт, а именно бутылку водки) – срок пять лет. Девяносто шестой - разбой под угрозой применения тяжелого тупого предмета (в скобках - бутылки), восемь лет особого режима, признан ООР (особо опасным рецидивистом). Словом, нелепая жизнь фигуранта очередного уголовного дела гражданина Гончарова…
Следователь вздохнул, исправил подчеркнутые Вордом опечатки, закурил. Если вдуматься, то и в его жизни мало хорошего – бесконечные совещания, начальнические нагоняи, горы писанины, постоянные выезды на места происшествий, допросы, экспертизы, выезды в СИЗО… Дома же ждал неустроенный быт – жена, забрав сына, ушла три года назад, не выдержав жизни с вечно пропадающим на работе мужем, поэтому дома ждала загодя, ещё позавчера сваренная пачка пельменей, которые необходимо разогреть в микроволновке, нестиранное бельё и толстый слой пыли на мебели – всё недосуг, дела, дела… По ушедшей супруге Жилкин не особо горевал - всегда под рукой находилась пара-тройка душевно отзывчивых и раскрепощённых в половом отношении женщин, удовлетворявшем его нехитрые сексуальные запросы, только когда вспоминал о сыне – тянула, тянула с надрывом зеленая грусть, и он уходил в запой – пил день, три, пять, глуша проклятой водкой давящее одиночество и волчью тоску, потом приводил себя в относительный порядок – и снова зарывался в работу.
Нынче в судьбе замаячил некий просвет – Фортуна повернулась противоположным седалищу местом, и начальник подписал его рапорт на должность старшего следователя, значит, в перспективе и получение погон с одной большой звездой вместо регалий с четырьмя маленькими звездочками. Кроме того, он с большим прогрессом въезжал в новый роман с секретаршей начальника РУВД – полноватой и не обремененной особым интеллектом блондинкой Алиной, с которой, собственно, он и собирался нескучно провести вечер. И теперь его карьера, казалось, устроилась – начальник следственного отдела требовал как можно больше «палок» - дел, переданных в суд, даже не намекая, а открытым текстом информируя о том, что от плана зависит, его, жилкинское, благополучие. Что за пресловутым «планом» стоят жизни и судьбы людей, его волновало мало. «Лес рубят – щепки летят», как гласит народная мудрость.
Жилкин затушил сигарету в пепельнице, полной окурков, тут же закурил ещё одну, допил остывший кофе. Это дело для него, в общем-то, самое простое, всё ясно, как в морге: на сухом языке протоколов особо опасный рецидивист Гончаров после совместного распития спиртных напитков тайно похитил у находящегося в состоянии сильного алкогольного опьянения потерпевшего гражданина Кривых ботинки стоимостью одна тысяча восемьсот шестьдесят рублей ноль-ноль копеек, чем причинил потерпевшему материальный ущерб на указанную сумму. Сумма ущерба, в принципе, особой роли не играет – субъект преступления, будучи пожизненно с аббревиатурой ООР для суда заведомо виновен и подлежит немедленной изоляции от общества сроком на несколько полновесных лет ,проводимых ,как правило, отнюдь не на курортах Коста-дель-Соль и Майами, а значительно севернее.
Сперва не совсем понятно было, почему так настойчиво опер Благинин, заискивающе глядя в глаза, умолял не давать делу ход, но эта загадка вскоре разъяснилась: гражданин Кривых (псевдоним «Серый») был у опера на связи, будучи прихваченным им на чем-то неблаговидном. Жилкин было вник в проблему, но на вопрос, имеются ли у Благинина личное и рабочее дела этого агента, тот замялся, и ответил отрицательно… «Понимаешь, старик, - вполголоса тараторил он. – У нас тоже план, план, представляешь, по вербовкам! А этот кое-какую информашку в клювике приносил, только при знакомстве сразу предупредил: «Командир, никаких корочек!», вот я вместо него и «вербанул» одного торгаша с рынка… А «барабан» он рабочий, сегодня забегал, обещал дать информацию по двум гастролёрам, что у него на квартире дохнут, по окраске – опасная группа, наркоманы, ориентированы на разбои, сам-то он живёт, где ночь застанет, деньги за аренду жилья пропивает, да я ему кое-что подкидываю периодически…». Впрочем, данный случай был не исключением – так поступали многие опера, поскольку начальство требовало гнать план по «веркам» (вербовкам), из-за чего они были вынуждены оформлять абсолютно левых «людей». Кроме того, информация из милицейских кругов текла, как из дырявого решета – не столь давно у задержанных бандитов изъяли уж совсем секретные распечатки на заведенные в отношении их и конкурентов дела, и с данными агентов, задействованных в разработке. Итог – одного агента нашли болтающимся в петле, второго застрелили на глазах у безоружного опера, пришедшего к нему на встречу, а третий неудачно сходил на рыбалку, и его труп, потерявший весь товарный вид, через два месяца выловили коллеги в Истринском районе Подмосковья. В общем, сплошная мафия, каморра и якудза, вместе взятые…
Жилкин тогда ответил отказом. Заморочки оперов, его, в общем-то мало волновали, закон нарушил – будь любезен в цугундер, и безо всяких! Тем более план… Нет личного дела – и что я начальству скажу? Что сыщик Благинин клянётся мамой, что это «его» человек? Смешно!
Он ещё раз пробежал глазами документ, поставил пару недостающих запятых, и отправил на печать. Опять он засиделся – часы в правом нижнем углу экрана монитора показывали «21.50». За окном всё также свирепствовал ветер и остервенело хлестал дождь, но нужно было собираться. Завтра он соберет необходимые автографы и печати, и направит материал разыскникам – пусть ищут, коль скоро Кривых, падла, на звонки не отвечает (телефон отключен за неуплату), и по повесткам не является (почтовые ящики уже несколько раз жгло «племя младое, незнакомое»)!
Жилкин выключил компьютер, убрал бумаги в сейф, потушил свет в кабинете, и закрыл дверь. Закурив, он спустился в дежурку, кивнул дежурному капитану, и вышел на улицу, где бушевала непогода.
Он поднял воротник плаща, и раскрыл над головой зонт. Ветер, как будто решив в очередной раз поиздеваться, рванул зонт из руки, вывернул его наизнанку, предсмертно хрустнули спицы. Жилкин, зло выматерившись, сунул зонт в урну, добежал до своей «тойоты камри», распахнул дверь и плюхнулся на сиденье. Он сунул ключ в замок зажигания, безотказный до сегодняшнего вечера, как-то подозрительно заскрипел и заглох. Жилкин ещё раз разразился порцией мата. Очевидно, ушлые водители служебных машин, как уже неоднократно случалось, втихаря слили бензин с его машины.
Он раздражённо вышел из машины. Придётся к Алине идти пешком! А там его ждал и домашний обед, точнее, ужин, и гладкое, налитое тело под полупрозрачным пеньюаром… Следователь пошёл пешком, поминая недобрыми словами водителей, начальство, свою судьбу, а заодно уж и рецидивиста Кривых. Он шёл под завывание ветра и плеск дождевых струй, и не знал, что рецидивисту Кривых до его проклятий было всё равно – он лежал на заплёванном и покрытом сигаретным пеплом и окурками полу своей комнаты, агонизируя и зачем-то пытаясь окровавленными руками запихнуть перламутрово-сизые петли кишечника в распоротый живот – гостевавшие у него «гастролеры» узрели его выходящим из здания ОВД…
* * *
Жилкину осталось пройти тёмной подворотней, чтобы приблизиться к теплу квартиры и тела Алины, когда - случай классический! – две тёмных тени встали перед ним.
- Мужик, поделился- бы денюшками! – раздался грубый хриплый голос, как-то особенно нежно и ласково произнесший это «денюшками».
- Я сотрудник МВД! – гаркнул Жилкин, знавший, что раньше бандиты не связывались с ментами, за преступления в отношении которых светили солидные сроки вплоть до «вышки».
- Ааа, ты ещё и мусор! – прохрипел второй, при тусклом свете уличного фонаря блеснул клинок ножа, и Жилкин почувствовал, что его внутренности как будто обожгло раскалённым железом. Он схватился за распоротый живот, руки моментально залило горячей и липкой жидкостью, очертания предметов при неверном свете фонаря стали всё более размытыми, и он упал на бок, пытаясь зажать страшную рану…