Уважаемый Владислав! Вы хотите справедливости о Сталине? Однако Ваши постоянные поклоны вождю в день его рождения и день смерти говорят о том, что чувство меры Вы потеряли. А истина есть прежде всего мера. Как-то один из Ваших товарищей по «любви» к тирану высказал такое: «Один тот факт, что Путин – ставленник Ельцина, побуждает меня нажать на гашетку», то есть выпустить очередь из пулемета. А Вы немало сказали добрых слов о Путине и наверняка отвечать за них придется, если настанет черный день для России. Мне представляется, что Вы пойдете по статье «Замаскированный троцкизм», как приспособленец и тайный собиратель контрреволюционных сил. Эти люди, поборники смерти, не прощают ничего и никому. Вы во всем признаетесь и выдадите сообщников. И сто раз пожалеете о словах: «Я облавы не боюсь!» Очень они мне напомнили слова одного пионера: «Я укола не боюсь, если надо – уколюсь!»
Одним из первых Фельдблюма приволокут на Лубянку, в камеру пыток: все-таки профессор, много знает, немало пишет. Я хорошо себе представляю, как все это будет выглядеть. Следователь Вошкин усадит его на табурет с противоположной стороны стола и начинает допрос. Присутствовать при сем будут его писарь Гнидин и экзекутор Бейвсех.
– Фамилия, имя, отчество? – как обычно, начнет следователь.
– Вы же знаете. Чего спрашиваете? – Последует удар кулаком в нос с горбинкой (Вошкин сам неплохой драчун). Кровь потечет двумя струйками по бороде подследственного. – Будешь говорить или еще разок смазать?..
– Простите, буду говорить. Фельдблюм моя фамилия, а зовут Владислав Шуньевич.
– Вот так-то. Сразу поумнел! Назови участников вашей тайной организации, кажется, «Месть» она называется. Гнидин, пиши!
– Не знаю никакой организации. Это недоразумение.
– Товарищ Бейвсех, профессор не понимает, куда он попал! Теперь спроси ты. – Бейвсех, сидевший в сторонке без дела, подходит к столу допроса, берет Фельдблюма левой рукой за ворот пиджака, а правой бьет его в челюсть. Единственный зуб выбит, протезы сломаны. У поклонника великого вождя на лице слезы, он вытирает их рукавом и смешивает с кровью. Выглядит он жалко, его достоинство как ветром снесло. «Буду жаловаться!» – от него не слышно.
– Фамилии участников!!! – кричит следователь Вошкин. – Фельдблюм мнется, потом выдавливает из себя.
– Бузгалин.
– Еще!
– Колганов!
– Еще!
– Першин… Лебедев… Корягин… Некто из Казахстана, фамилии не помню.
– Дальше!
– Лебедев!
– Был уже! Не дурачь меня! Пока я еще раз Бейвсех не попросил об услуге! – Фельдблюм трясется от страха и называет своих детей, родственников, знакомых. Все, оказывается, готовили покушение на великого вождя (товарища Зю, товарища Жи или товарища Ги, кто-то из них придет к власти).
– Продолжай! Всех давай сюда! – Жертва не знает, что сказать. Колеблется. Наконец выдавливает из себя:
– Лекторы МГУ.
– Фамилии! Гнидин, пиши!
– Не знаю фамилий.
– Кто знает?
– Может быть, Бузгалин.
– Бейвсех! Сегодня же проверь, кто это такой!
– Хорошо, Николай Иванович.
Пауза… Похоже, Вошкину процедура допроса надоела.
– Бейвсех! Брось троцкиста в камеру похолоднее, да чтобы с крысами – живыми и дохлыми. Завтра продолжим разоблачения.
Уважаемый Владислав, все это может вернуться, и Ваше кликушество этому поможет. Поднимитесь как человек на ступеньку выше! Вы скажете, что надвигающаяся война требовала жестких и даже жестоких мер. Такое в политике бывает. Однако здесь не надвигающаяся война была их причиной, потому что после победы все продолжилось: Ленинградское дело, Дело врачей-вредителей, Дело еврейского комитета, Дело генетиков, давление на литераторов и музыкантов… Вереницу злодеяний оборвала лишь смерть Вашего любимца. В конечном счете, правители сами не вынесли напряжения, Хрущев – освободил страну от состояния страха… Я выбрал негативный эпизод из той жизни. Но в ней было и то, что называют счастьем. Люди играли свадьбы, работали и воспитывали детей, напивались и крепко спали, пели и плясали, кричали «Ура!» и «Да здравствует..!» Хотя большинство из них ничего не знало о том, что происходит за кулисами власти. Однако даже одна капля опасного яда в стакане воды делает ее непригодной для употребления, как ничем не ограниченный произвол правителя делает его власть неприемлемой для общественной жизни.
Сталин жизнь человеческую не ставил ни в грош, он сеял вокруг себя смерть. Нет человека – нет проблемы. Нет класса – нет проблемы. Нет народа – нет проблемы. И дело тут не в сказанных (или не сказанных) им словах, но в проводимой им политике. Обследовав вождя, академик Бехтерев кому-то неосторожно обронил: он психически болен; после этого ученый недолго жил. И опять же дело не в том, быль это или легенда, а в психическом отклонении, которое, судя по поведению, «великий вождь» имел. Есть такая, отнюдь не на поверхности лежащая, психическая установка – самоубийц и убийц – (называют ее некрофилией), когда ценность смерти, неосознанно или сознательно, ставится выше ценности жизни, когда хозяйкой в душе является смерть. Неразделенная любовь стала причиной того, что юноша выпрыгнул из окна десятого этажа на каменную мостовую. Гитлер, увидев свой конец, велел метро затопить водой: пусть умрет как можно больше немцев – они не оправдали доверие фюрера. Известны и некрофильские лозунги: «Родина или смерть!», «Мы на гибель всем буржуям мировой пожар раздуем!» Их смысл? Все должны сгореть в огне, если идея не победит. Или: пусть упадет небо на землю, но справедливость восторжествует! Небо падает – и все гибнут.
Умереть, чтобы жить, то есть умереть, чтобы жили другие, – это одна установка, ее берут себе на вооружение жизнефилы. Жить, чтобы умереть ради вождя, ради идеи, абстрактной справедливости, – совершенно другая, ее исповедуют и используют некрофилы. Перегородка между ними порой бывает очень тонкой, и потому жизнефилы иногда выглядят некрофилами, а некрофилы – жизнефилами. И потому массы нередко идут за теми, кто ведет их к смерти. Так немцы пошли за Гитлером, русские – за Лениным и Сталиным. «Все, как один, умрем в борьбе за это!» За что? За тот идиотизм, который принесли России марксисты, включая Фельдблюма. Который, однако, внешне был очень похож на истину, на установку жизнелюбия. Или вот такая сомнительная формула: ввяжемся в бой, а там посмотрим. То есть захватим власть, начнем строить социализм, а там видно будет. Погибнет страна? Ну, что ж, политическое искусство требует жертв – ведь хотели, как лучше! А могли бы «экспериментаторы» и предупреждение Бисмарка принять во внимание: «Хотите построить социализм? Выберите страну, которой не жалко». Воскресенье, 1 сентября 2013 года