Он заснул беспокойным горячечным сном с вкраплениями удушливых кошмаров. Мне пришлось следить, чтобы он не переворачивался, а спал на больном боку — иначе его душил кашель и мучали боли даже во сне. Я ругательски ругал себя за то, что пал жертвой собственной невнимательности и его скрытности и не обратил внимания на его состояние раньше. Возможно, виной ухудшению был ещё и постоянный холод в нашем «карантинном посёлке», а возможно и — что греха таить — постоянное чувство опасности и уязвимости. Я и сам ощущал его недоверие, необыкновенную подозрительность, не то, чтобы высказываемую в мой адрес, но несомненную. От этого мне было больно, и отголоски апрельской обиды снова шевелились в глубине души.
К утру стало немного легче — температура спала, его сон углубился, и я тоже вздремнул под шум вновь поднявшегося ветра. Погода начинала портиться — похоже, в «Тышланд» шла осень.
Когда я проснулся, было уже поздновато, но я порадовался тому, что Холмс спит, слава богу, спокойно и крепко. Он сильно вспотел — волосы прилипли ко лбу — и дыхание было глубоким, ровным. Я вышел к роднику набрать воды в ведро — приходилось обходиться без слуг ради сохранности и так изрядно издырявленного бюджета, но старался не выпускать нашу дверь из поля зрения. Отсюда, сверху, отлично виден был фасад санатория — дальше тропинка, ведущая от него вверх, скрывалась за каменными уступами, но аккуратно подстриженные газоны и клумбы, и солнечные часы, и значительная часть озера, примыкающая к кладбищу, были видны. Возле кладбищенской ограды я увидел миниатюрную всадницу, которая остановилась и, придерживая нетерпеливо переступающего коня, говорила о чём-то с человеком в плаще-альмавиве — совсем таком же, как у Холмса. Отсюда их фигуры казались игрушечными, и я не мог различить, кто это, но потом догадался, что всадница, наверное, та рыжеволосая девушка, что периодически появляется здесь, навещая сестру Мур, а мужчина показался мне похожим на Аль-Кабано, но я не мог бы поклясться. Пока я наблюдал за ними, моё ведро наполнилось водой, я взялся за дужку и совсем было собрался вернуться в дом, как вдруг увидел в нескольких шагах от себя человеческую фигуру. Мужчина лет сорока или около того стоял, сутулясь и безвольно опустив руки, сходный этой позой с большой обезьяной. Его глаза были пусты, словно у напившегося до потери сознания или безумца, одежда напоминала бесформенный пыльный мешок. Я почувствовал определённую робость при виде этого странного существа. А он вдруг поднёс руку к голове и сделал себе «рожки».
- Куккольд гаффен, - сказал он, хотя не могу ручаться, что правильно расслышал. - Ауфгешпайстин!
- Эй, любезный! - окликнул я. - Может быть, вы...
Но он проворно метнулся к краю тропинки и исчез. Я вспомнил рассказ Холмса, и мне стало любопытно, куда он делся. Оставив ведро, я подбежал к тому месту, где он стоял, и заглянул вниз — почти отвесный склон, каменистый и неровный был пуст. Я лёг грудью на камень и посмотрел вниз, но так ничего и не увидел.
- Вы ловите Стража Водопада? - услышал вдруг я за спиной насмешливый голос. - Неблагодарное занятие — ещё никому не удавалось.
Я обернулся: это был доктор Морхэрти — лечащий врач моей жены.
- Что вы здесь делаете? - невольно вырвалось у меня.
- Совершаю моцион, а попутно ищу новые экспонаты для своей коллекции.
- Коллекции?
- Коллекции минералов. Здесь, в горах, попадаются очень любопытные экземпляры. Молодая кора...
- О каком ещё страже водопада вы говорили? Не первый раз слышу это словосочетание, да всё недосуг узнать подробности. Что это, местная легенда?
- О, да. Особенно приятно её рассказывать, сидя перед камином, когда за окном завывает ветер. Такие вещи называютсяч модным словом «фольклор». Хотите?
- Хочу.
- Ну так вот. Некогда — в не слишком давние времена — в селении Мейринген жили два друга, близких, как братья. Но случилось так, что оба они полюбили красивую девушку из того же селения, и между ними началось соперничество. Были забыты и клятвы, и дружба, и никак один из них не мог одержать верх над другим. Вот однажды отправились они как-то в горы, к самой вершине Рейхенбахского водопада, и решили, схватившись там, на узкой площадке над бездной, драться насмерть до тех пор, пока один не упадёт в водопад и не разобьётся о камни, а другой тогда возьмёт в жёны красивую девушку. И вот они начали драться, но узнала об этом девушка и опрометью бросилась она в горы, чтобы помешать им. Увы, было уже поздно: один из двух одержал верх, сбросив бывшего друга, а ныне врага и соперника в кипящий котёл. Вот только едва он сделал это, вся злобная ревность его тотчас прошла, и он вспомнил, как прежде близок был с убитым, как они любили друг друга и как хорошо им было вместе. И вот красивая девушка встала между ними, и он, не помня себя от ревности, убил друга. Воистину, всё зло от любви, решил он, и едва красивая девушка, задыхаясь от бега, появилась там, на скале, он схватил её и тоже швырнул в бездну. А уж третьим бросился туда сам.
Но если убитый юноша и девушка попали в царство мёртвых, то их убийце и самоубийце не было туда пути. Одиноким стражем водопада остался он, не живой и не мёртвый, между этим миром и тем, и видеть его в горах — дурной знак, предрекающий смерть.
Я не без удовольствия выслушал легенду — доктор Морхэрти, надо отдать ему справедливость, оказался неплохим рассказчиком — но придавать ей какое-то реальное значение мне показалось, странным, и я пожал плечами:
- Но ведь это же просто сказка...
- Очевидно, не просто сказка, потому что иногда его встречают пациенты санатория незадолго до своей смерти.
- Видят незнакомого человека в горах и пугаются до полусмерти?
- Человек не может шагнуть в бездну и пропасть.
- Но, Морхэрти, вы же врач, естественник — неужели вы склонны верить в подобную чепуху?
- А вы? - спросил он, чуть улыбнувшись. - Вот сейчас, например, за кем вы охотились там? - и он махнул рукой в сторону края обрыва.
- А вы сами его видели? - спросил я.
- Сейчас или вообще?
- Ну... скажем, сейчас?
- Нет.
- Нет? Тогда откуда знаете, чем я занимался?
Морхэрти рассмеялся:
- Вы говорили с пустотой, называя её «Эй, любезный!», а потом чуть не сверзились с обрыва, стараясь рассмотреть, куда он мог деваться. Слишком знакомые симптомы... Кстати, если вам интересно, ваша супруга провела ночь хорошо, и кровохарканья больше не было. Это тоже симптом — не будь вы так ошеломлены встречей с призраком, вы бы сами спросили об этом у меня.
- Вы правы, - удручённо пробормотал я. - Скажите, доктор Морхэрти, могу ли я вас просить об одолжении? Мой друг, мистер Шерлок Холмс, не так давно был ранен — мне бы нужно сделать хирургическую ревизию раны. Сами понимаете, в наших условиях... - и я выразительно указал глазами на строение, служившее нам жильём.
- В санатории найдётся помещение и инструменты, - недовольно нахмурив брови, ответил Морхэрти. - Но вы уверены, что его пребывание здесь, в таком случае, не повредит его здоровью? Туберкулёз заразителен, особенно для ослабленного раной человека.
- Холмс знает об этом, и он достаточно взрослый, чтобы принимать решения самостоятельно. Моё дело — просто помочь ему, насколько я могу.
- Ну что ж. После десяти часов вы можете прийти с ним и всё сделать, что сочтёте нужным, в нашей чистой перевязочной. Не то, чтобы это было по правилам, но «Тышланд» допускает некоторые вольности, а я, - он снова засмеялся, - фактически, хозяин «Тышланда».
Показалось ли мне, или его смех, действительно, звучал несколько нервозно?