Карнэ Пьера Безухова - 18

Альтаф Гюльахмедов
Карнэ Пьера Безухова
карнэ (от фр. carnet — записная книжка)


‘’Синтезпьер’’


***

Я провел эксперимент и дал прочесть вслух один и тот же отрывок романа  товарищам близко  знакомым с литературой и с удовольствием рассуждающим по ее поводу. Все они сопровождали чтение удивительно схожими комментариями, которые были близки мне, потому что возникли и у меня с момента первого знакомства с этим безусловно гениальным произведением.

И получается, что хотя бы мужская часть читателей ‘’Войны и Мира’’ читает и оставляет в своей памяти именно вот такой синтез прочитанных строк и собственных мыслей. Естественно, у каждого в ходу свои собственные нюансы комментариев… в приведенном ниже отрывке я постарался облагородить усредненное, избавившись от чересчур сильных выражений и максимально придерживаться стиля первоисточника.



***

В тот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, дабы исполнить свое поручение, о котором он признаться подумал, мол, чего это я сам свое поручение исполняю? Не так бы надобно… надобно, чтобы я поручал, а крепостной какой или ординарец исполнял. А то, что ж енто такое получается – ежели я, к примеру, поручу конюшню убрать, али зайца изловить, так я сам и буду по буграм да кочкам  с лопатой скакать? Надо бы Льву Николаевичу написать, что не шарман вроде как получается.

С этими странными мыслями и рассуждениями о сути и роли слов в мирской жизни он и вступил в дом Ростовых.

Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие.

Весь в ожидании встречи с Марьей Дмитриевной он размышлял о том, что вот, к примеру, Наташенька уже в постели, али еще в постели? Равно как и граф – с вечеру в клубе или же с утра уж в нем родимом… и когда они встретиться да пообщаться успевают ежели одна все в постели, а другой в клубах… и кто ента Соня, которой он письмо передал… имя ето у ней, или же кличка… мол спать любит… прямо как Наташенька… только та значиться в постели спит, а ента сволочь на ходу… так ведь и потеряться письмо может! Обеспокоившись, он крикнул в пространство галереи

-Эй, ты, сволочь сонная! Подь сюда!

Никто не отозвался и он орал так еще некоторое время.

Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.

— Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, — сказала она.

- А кто это? – искренне удивился Пьер, но замечено сие не было и разговор продолжался.

— Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, — сказала Марья Дмитриевна. Пьер вслушивался со все возрастающим интересом и удивлением и хотел добавить, что Наташенька вроде еще и не одета… в постели.

— Нет, она оделась и вышла в гостиную, — сказала незаметно подкравшаяся Соня.

Пьер вздрогнул от неожиданности и с ненавистью поглядел на нее сквозь стекла очков.

-Сволочь сонная! – тихо, едва слышно, процедил он сквозь зубы.

Марья Дмитриевна только пожала плечами.
— Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, — обратилась она к Пьеру. — И бранить-то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!

Пьер в знак согласия кивнул, но тут же стал лихорадочно вспоминать всех знакомых графинь, которые могли сей дом мучить и приехать в такую рань. И чего ей говорить… тебе боле не обо всем… об чем обо всем? Как они в Смольном вчерась со Ржевским?!!

Пьер побледнел – а сама Марья Дмитриевна откуда об ентом знает? Откуда?!! Ая – я - яй! Никак донес кто! А кто донесть мог? Никак сволочь эта сонная!

Он еще раз с ненавистью поглядел на Соню как раз в тот момент зевнувшей, прикрывшись ладошкой, стоя у камина.

- Гадина! – подумал он и стал прикидывать а уж не вмазать ли ей каминными щипцами пока никто не видит… потом опомнился…сей час ведь графиня приедет… может и не одна, а с графином…тьфу… с графом… дать бы им всем графином по голове… мне бы графин… выпить… графин… мысли путались. Внезапно ощутив чье-то присутствие он замер, и медленно обернулся.

Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.

Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.

— Петр Кирилыч, — начала она быстро говорить — князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, — поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое).

 — Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…

Пьер, молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.

Она все стояла в той же позе, в которой обычно пела, но не пела, а только тяжело дышала.

Так они и стояли некоторое время… он сопел, а она тяжело дышала… руки у обоих были опущены. Пьер не знал, как ему быть дальше и не поднять ли хотя бы одну руку, чтобы пресечь возникшую неловкую паузу. Вместо этого он стал сопеть в задумчивой тональности и напоследок шумно высморкался…