Когда Отто Квангель проходил мимо квартиры Персикэ, оттуда доносились аплодисменты в перемежку с «зигхайлями». Отто торопился поскорее проскочить это место, чтобы ни упаси господь, ни с кем из них не столкнуться. Семья проживает здесь уже 10 лет, и Квангель с самого начала, когда хозяин ещё был маленьким и довольно плюгавеньким владельцем пивнушки, избегал с ними сталкиваться. Теперь же Персикэ стали большими людьми, старик перезанимал всевозможные посты в партии, а оба его старших сына были в СС; деньги, похоже, водились у них в избытке.
Ещё большее основание их избегать, потому что в таких позициях, все они должны были быть любимчиками партии и для этого кое-что для неё делать. Например, доносить, что тот или иной слушает иностранную станцию. Отто Квангель уже давно бы упаковал и отнёс своё радио в подвал, но Анна была против. Она считала, что ещё действует поговорка:»У кого чистая совесть, тот спит спокойно.» Хотя это давно уже было не так, если вообще когда-нибудь соответствовало жизни.
С этими мыслями спустился Квангель по лестнице, пересёк двор и вышел на улицу.
У Персикэ стоял такой тарарам, потому что светочь семьи — Бруно, которого теперь называли в честь Ширака Балдур*, и который, если отцу это удастся устроить, попадёт даже в Напола**, нашёл в только что принесённом журнале одну интересную фотографию.
На ней были изображены фюрер и Гёринг, под фотографией надпись :
«При получении известия о капитуляции Франции». Так они оба на фотографии и выглядели: Гёринг смеётся во всё своё тонкое лицо, а фюрер бъёт себя от удовольствия по ляшкам.
Семья также , как на фото, радовалась и смеялась, а Балдур тут их и спросил:
» Ну, и ничего примечательного вы не заметили на этом снимке?»
Все уставились на него в ожидании, потому что были полностью уверены в духовном превосходстве этого 16-ти летнего члена семьи.
«Ну! Подумайте же! Фотография была сделана спец. фотографом прессы. Оба стоят в саду одни и радуются...»
Родители Балдура , его братья и сёстры сидят молча, уставившись на брата. Их лица напряжены, почти глупы. Старик отец больше всего хотел бы пропустить ещё стаканчик, но пока Балдур говорит, не осмеливается. Он знает по опыту, что Балдур не выносит, когда во время политических выступлений его перебивают, и может тогда сделаться очень неприятным в обращении.
Сын продолжает:»И так, мои дорогие родные, фото подтасовано, оно не было снято, когда пришло сообщение о капитуляции, а до него. Вся картина — спектакль. Это же дуракам пыль в глаза!»
Теперь все уставились на Балдура, как эти самые дураки. Если бы такое сказал чужой, они бы донесли на него в гестапо.
Балдур продолжает:» Посмотрите, в этом ведь вся мощь нашего фюрера: он не допускает никого, подсмотреть в его планы. Все думают, что он радуется победе
над Фрацией, тогда как он, м.б. уже обдумывает ходы подступа к острову. Этому мы у нашего фюрера должны поучиться: не раскрывать всем свои карты, не рассказывать, кто мы и чего хотим! Семья кивает, наконец, до них кажется дошло, куда Балдур клонил.
«Вот вы киваете», - говорит Балдур сердито, «а ведь не прошло и полу-часа, как отец почтальонше высказывал свои планы по поводу кофе с выпечкой у этой старухи Розенталь ...»
«Ох уж эта старая еврейская свинья!» - говорит отец, с извиняющимся тоном в голосе.
«Ну, много шуму не поднимется, если с ней что случится. Но зачем об этом всем сообщать? Вот Квангель, например, этот молчун, живущий над нами. Я уверен, что он всё слышит и может донести. Если он донесёт, что Персикэ не умеют держать язык за зубами, что они ненадёжные, тогда пиши пропало. Особенно для тебя, отец, и учти, я пальцем не пошевельну, если тебя посадят.»
Все молчат, но хвастун Балдур замечает, что он в этом не у всех находит понимание. Поэтому быстро добавляет, чтобы хотя бы братьев перетянуть на свою сторону:» Мы же все хотим достичь большего, чем отец. А это возможно только с помощью партии! И поэтому мы должны поступать, как фюрер: пускать людям пыль в глаза, делать вид, будто мы дружелюбны, а позже, когда никто не подозревает, обстряпать дельце и концы в воду. В партии должны считать, что на нас во всём можно положиться.»
Ещё раз он смотрит на фотографию, кивает и разливает всем шнапс, в знак что политическое выступление окончено. «Не хмурься, отец, на мою откровенность!» - добавляет он.
«Тебе всего 16, мой сын», - с обидой в голосе замечает отец.
«А ты мой старик, которого я много раз видел вдрызг пьяным, чтобы тебя особенно то уважать» - быстро парирует Балдур и вызывает этим даже смех своей, всегда всего боящейся матери.
«Нет, отец, подожди, наступят ещё денёчки, когда мы будем разъезжать в авто, а ты будешь пить шампанское, пока пузо не лопнет!»
Отец опять хочет возразить, на этот раз против шампанского, которое он не жалует так, как свой любимый шнапс. Но Балдур не даёт ему встрять:»Идеи у тебя не такие уж и плохие, отец, только не стоит ими с кем-то кроме нас делиться. У Розенталь, действительно, есть чем поживиться, и не только кофе с выпечкой. Дай мне это обмазговать, за это нужно приниматься осторожно. Может, и другие уже унюхали жаркое, и м.б. другие поважнее нас!»
Его голос стал тихим, в конце почти неслышимым.
Опять Балдуру Персикэ удалось перетянуть всех на свою сторону, даже надувшегося было отца. «За капитуляцию Франции!» - говорит тот и, смеясь, хлопает себя по ляшкам. Все теперь понимают, что при этом он думает о другом, о старухе Розенталь.
*Балдур Ширак был высоким функционером в национал-социалистической партии. Познакомился с Гитлером в 1925 году, в возрасти 17-ти лет. Долго отвечал в рейхе за воспитание молодёжи в духе гитлеризма. Добился закона об обязательном вступлении молодых людей в организацию дойче-югенд.
** в ней ковались кадры нацисской элиты