Постоянный предмет воспеванья

               

                То, куда мы спешим,
                этот ад или райское место,
                или попросту мрак,
                темнота, это все неизвестно,
                дорогая страна,
                постоянный предмет воспеванья,
                не любовь ли она? Нет, она не имеет названья.
                Иосиф Бродский       « От окраины к центру»


Вечер сегодня непонятный. Вроде и пасмурно,  небо низкое, серое, спать хочется. Но вдруг налетает порыв восточного ветра,  разрывая облака, и тогда солнце просвечивает.  Яркий такой свет, резкий.  Сонливость – как рукой…  А потом снова мгла, вялость, дрёма. И опять – бац – свет…  Ну ничего.  Ещё часок – и стемнеет. 
У нас в потёмках на улицу не ходит никто. Всякое может случиться.  Из темноты вылазит какая-то нежить и бродит везде, слоняется.   В принципе, они не страшные, для меня, во всяком случае, и вреда от них никакого, но всё-таки. Потом, ближе к полуночи, филин прилетает на большой тополь. Это  гораздо хуже, чем нежить.
Вообще, сов у нас много.  К концу августа совята вылетают из гнёзд, и родители учат их охотиться. Но этот филин никого не учит, у него нету совят. Он один живёт на  старой водокачке и сюда прилетает просто посидеть и посмеяться. Гнусно так смеётся, зараза,  с холодной, презрительной тоской.   Послушаешь – и неловко так. За него, за себя, за всех.  Стыдно становится, тревожно и утомительно. Закрыть, закрыть скорей окошко, не слышать чтобы… Не буду на улицу глядеть, работать буду, хоть и неохота, конечно.
Вот я сегодня подналягу, завтра ещё тоже и послезавтра, и скоро закончу. Деньги за работу получу и к тебе приеду. Ты там, у себя, будешь чего-то делать, занята будешь, и меня сразу не заметишь. А я подойду близко, но не вплотную, стану, и буду на тебя молча смотреть и ждать, когда заметишь всё-таки, что я приехал.
Там у тебя хорошо сейчас, наверное. Там никакой ночи ещё и близко нету, ясный день у тебя. Солнце высоко над лесом стоит. Лес-то там наверняка есть. А за лесом – озеро с очень прозрачною водою. Прямо заплывёшь на середину, и дно видно, и видно, как там плывёт в глубине какой-нибудь, скажем, карась, золотой весь от солнца. А на берегу лошадь стоит и смотрит, и думает чего-то тихое. И если уж ночь приходит, то тоже тихая: никакой тебе нечисти, никакого филина -  одни звёзды, роса и еле слышные сверчки.
Мы с тобой никогда окна на ночь  закрывать не будем, пока холода не настанут -  а они и не настанут никогда. Ну долго ещё, во всяком случае.  Разговаривать по ночам мы станем шёпотом – но не от страха, нет. Нет, что ты! Просто шёпотом уютнее, понимаешь?   Пошемчемся, засыпая, и сны придут лёгкие, без тревоги.
Здесь-то я плохо сплю. Кота приглашаю на ночь специально, так он, паршивец, хорошо спит, а я плохо.  Снится всё время, будто бегу куда-то, с кем-то ругаюсь, дерусь даже.  Сердце начинает болеть, воздуху не хватает. Я вскакиваю и потом боюсь засыпать снова. Боюсь, умру во сне и не замечу.   Ерунда, конечно, сам знаю.  Куда ещё умирать – больше-то, чем сейчас?  Но это я просто никак привыкнуть не могу. Да и не собираюсь, если честно.    По большому счёту – что изменилось?  Меня не стало?  Бред…
Небытие не может быть таким.   Ну, таким, как мой нынешний, эммм… статус.  Небытие вообще никаким не может быть – это ещё Парменид сказал, надо только уметь его верно понять.  Извини, я понимаю, что  всё это отдаёт грёбаной попсовой эпистемологией, но посуди сама:  по каким вообще критериям можно определить, есть человек на свете или нет?  И давай сразу снимем вопрос о физиологии – тут  у меня всё в порядке, уверяю тебя.  Дышу, двигаюсь, ем, пью и всё остальное. Организм, хоть и подержанный, но вполне функциональный, даже не без претензии на свежесть.  Речь не о нём. Организм – это ещё не человек.   И вполне бывает так, что организм живой, а человек в нём умер, как вот я,  -  кучу примеров можно привести.. Но он же всё равно есть, этот человек, правда? Никакого небытия! Я – есть. Вот он я! 
А если так – то почему бы и тебе не быть? Какого, спрашивается, хрена?  Мир довольно велик, и в нём найдётся всё, если поискать.  И я поищу тебя, уж будь уверена. И найду.
Я  решил, что найду тебя, ещё когда маленький был. Тогда на тебя всё время нападали злыдни  разные, а я тебя  собирался спасти.  Я всё собирался, а они всё нападали – пираты там всякие, фашисты, хулиганы.  Очень неприятно, наверное. Ты уж прости – глупый был.
Потом, много позже, мне несколько раз казалось, что я тебя нашёл. Но нет, конечно, нет… Это были другие женщины. Тоже хорошие, кстати, я даже счастлив бывал.  Но всё равно – другие.  Годам к тридцати, примерно, я перестал, наконец, ошибаться: просто сходился с другими женщинами и знал, что они – не ты. За это тоже прости, если получится, но это, думаю, всяко лучше, чем те мои детские злодеи. 
Потом я, как ты понимаешь, - того…   Некоторым образом скончался. Усоп.
Женщин, правда, от этого меньше не стало, даже, пожалуй, наоборот. На радость организму.  Где-то читал, не помню,  - смерть, мол, самый сильный афродизиак.   Это звучит довольно абсурдно и слегка, по-моему, пошловато, но доля правды тут есть.  С тех пор, как я начал таскать повсюду за собой морозное тёмно-лиловое  облако собственной смерти, я почему-то стал больше нравиться девушкам. Ну и пользуюсь, чего там - отпускаю тело попастись, ему полезно.
Оставим это, впрочем.  У нас стемнело окончательно, ни зги на улице.  Рано стало темнеть, осень скоро.  А может, и уже – уж больно вечер странный был сегодня,  я говорил - не подходящий к лету.  Я вообще осень люблю,  но эта кажется уже лишней. Поторопиться бы мне, ага.  Потороплюсь, обещаю. Пара дней, неделя максимум - перевод закончу, деньги получу и поеду к тебе. Вот честное слово. Очень постараюсь.  Не представляю, правда, сколько он может стоить -  один билет туда, где ты есть, и я ещё живой. Должно хватить. Не думаю, что это особенно далеко.