В ожидании лифта

                П ь е с а   в   д в у х   д е й с т в и я х               


Действующие лица

Арно, бывший рок-певец,45 лет
Гуго, фотограф, 35 лет
Луиза, монахиня, 38 лет
Анна, 30 лет
Леон, 22 года
Пери, профессор, 65 лет
Симон , инвалид, 50 лет
Анжела, его жена, 50 лет
Человек в черном
Лейтенант
Сержант

                Действие происходит сейчас.








Д е й с т в и е   п е р в о е               

На стуле перед  опущенным зановесом  сидит Л е о н  и тихонько перебирает струны гитары. Сзади подходит А н н а  и ладонями закрывает ему  глаза. Не оборачиваясь, он целет ее руки, палец за пальцем. Потом она уходит.
Голос Анны читает стихи.  Леон тихонько подбирает мелодию.
 
Былое было белое,
Белее, чем  белила.
Былое было бледное,
Как будто и не было.

Былое было белое,
Как мел. И омертвело.
А как, бывало, бегало,
А как, бывало, пело...

Былое было белое,
Как боль. И отболело.   
Былое темью бредило,
На том и потемнело.

Былое  наше беглое
И не вернется вспять.
Душа бы не хотела
Отбыть его опять.


                Занавес подымается.
Захламленный вестибюль небоскреба. Выброшенная канцелярская мебель, папки, бумаги. Посредине сцены, в глубине, –  три лифта. На двух из них криво  написанное на картонке от руки объявление: «Лифт временно не работает». Входят А р н о  и  Г у г о.
Арно небрит, погружен в себя. Гуго - невысокий тучный человек с камерой на шее, фотограф средней руки.
 
А р н о.   Тот же бардак... За неделю не удосужились починить... Сволочи...
Г у г о. Теперь это такой стиль. (Вызывает лифт). Когда-нибудь нашу эпоху назовут стиль-бардак. Был стиль-ампир, был стиль модерн, будет стиль-бардак.
А р н о.  Впрочем, какое мне дело...  Пусть называют, как хотят...
Г у г о.    ...А ты что – был здесь неделю назад?
А р н о.    Был... Три часа проторчал на крыше...
Г у г о.    (После некоторой паузы).  Не решился? (Арно не отвечает). Знаешь, что? Давай-ка я тебя щелкну, вот что. Неделю назад тоже кондиционеры не работали?
А р н о.    Тоже. Да не суетись ты... Щелкнешь... Наверху...
Г у г о.      И здесь не помешает.   Все-таки жутко жарко сегодня. (Фотографирует. Потом достает бутылку воды и жадно пьет. Арно делает то же самое. На протяжении всего действия все герои пьесы время от времени пьют воду – кто принсенную с собой, кто из автоматического поильника в глубине сцены. ). Ты не думай, я тебе очень благодарен. Очень.
А р н о.    Целый день... Как дурак... Жара дикая, хуже, чем сегодня, а я без шляпы.. Еду вниз и думаю: вот смеху будет, если получу тепловой удар... Представляешь?..Ни хрена..
Г у г о. Представляю.... Слушай, Арно, может, не надо, а?  Может, плюнешь на это?
А р н о.   Я решил.
Г у г о.    Ну и что? Мало ли кто что решил. Тем более, кроме меня, никто не знает.
А р н о.    Я решил!
Г у г о.   Ну, смотри.   Чтобы не говорил потом, что это Гуго  меня подговорил.
А р н о.    «Потом»? «Потом»?  (Хохочет). Тебе надо было в юмористы идти, а не в фотографы.
Г у г о.   Ладно, ладно тебе...
А р н о.   Где этот чертов лифт? Ты вызвал его, Гуго?
Г у г о.   Конечно, вызвал. Как пришли. Его и вызывать  не надо было: кнопка и без того горела. Но я, конечно, нажал еще раз...  Я же сказал: стиль-бардак.
А р н о.  Ладно... Подождем...Не к спеху... (Поднимает брошенный стул и садится сбоку, в сторонке, спиной к зрителю. Гуго снова фотографирует его. Потом, подумав, фотографирует лифт и вестибюль. Входит П е р и.  Это больной человек лет шестидесяти пяти. Увидев объявления на неработающих лифтах, он издает неясный звук, как человек, с трудом сдерживающийся, чтобы не выругаться. Пьет воду. Входит Л у и з а, монахиня. У нее тонкое интеллигентное лицо. Она на ходу говорит по телефону).
Л у и з а .  Я уже здесь, в вестибюле...  Из клиники вряд ли, там наверняка запрещено пользоваться мобильником... Когда спущусь. Ну, пока. (Подходит к лифту. Входят А н н а  и  Л е о н  с  гитарой).
А н н а. Ну что ты ходишь за мной, как хвост?
Л е о н. Я? За тобой? У вас, милая девушка, мания величия. Я сам по себе. Захотелось в небоскрёбе на лифте покататься. Люблю высоту. Причём, бескорыстно. Всем куда-то надо, но не мне. Меня манит высота как таковая. Особенно, когда неожиданные препятствия – например, неработающий лифт.
А н н а. Трепло.
Л е о н. Что да, то да.
П е р и. ( У него звонит мобильный телефон - мелодия  арии «Тореодор, смелее в бой»).   Алло!.. Очень плохо слышно, здесь плохой прием. (Отходит в сторону к краю сцены.  Анна смотрит на него, пытаясь вспомнить, где она его видела). Алло! Сейчас слышите? Я уже здесь, внизу, жду лифта... Со мной ничего,  просто опять теракт и нас пустили в обход...  Не надо, через две минуты увижу сам. (Отключает телефон, вытирает пот  и возвращается к лифту. А н ж е л а вкатывает инвалидную коляску с  С и м о н о м.  Им обоим около пятидесяти.).
А н ж е л а.  Почти не опоздали. Он сказал, с двух до шести. Ничего. Примет, никуда не денется!.. Ну и жара...Какое-то проклятье, и здесь кондиционеры не работают.
С и м о н.   Я тоже думаю, что примет. Тем более, мы не виноваты. Хорошо еще, что вышли с запасом. Сейчас оцепят весь район, шиш, кто войдет. Повезло, что успели.
Г у г о.    Где этот чертов лифт? (Колотит по двери).
А н н а.   А вы давно ждете?   
Г у г о.    Час!
Си м о н.    (С испугом).  Ну да? В такой жаре?   
Г у г о.     Ну, не час, а пятнадцать минут – точно.
С и м о н.   Это что ж  такое? Пятнадцать минут ждать лифта? Как это называется?
Г у г о.    Это называется стиль-бардак! Стиль бардак – вот как это называется.
С и м о н.    Какие-нибудь две сучки наговориться не могут и держат лифт.
А н ж е л а.  А на других им начхать. (Пери  отходит к краю сцены  и набирает номер. Гуго подходит к Арно, который  сидит к нему спиной и погружен в себя).
Г у г о.   Арно...
А р н о.   Не мешай.
А н н а.  (Обращается к Гуго). Слушайте, надо что-нибудь сделать. Обратиться куда-то...Я не знаю... Что-нибудь!
Г у г о.  Куда? К кому? К папе римскому?
С и м о н. Папа так и ждет, где бы  ему лифт починить...
Г у г о.   (Анне)  А я вас, между прочим, видел. По телевизору.
А н н а.   Возможно. Это старая запись, год назад.(Идет к автопоилке в глубине сцены. Гуго и Леон за ней).
Г у г о.  И стихи  ваши мне понравились.  И этого... как его... Карл?...  У него такая поэтическая внешность, никогда не подумаешь, что полицейский.
А н н а.   Он пресс-секретаь министра полиции, но не полицейский.
Л е о н.  Полицейская у него только должность, а душа тонкая и нежная.
А н н а.  Не твоё дело!
Г у г о.    Какая разница? Стихи его мне тоже понравились, а брату моему нет.  «Полицейская позия».   А ваши – очень. Брат у меня много чего знает и много чего понимает.У него дома в библиотеке три полки под поэзию. Он стихи с одного раза запоминает. Потом раз двадцать повторял, я тоже запомнил (выразительно декламирует):
               
                Не ад страшит, не дьявол и не черти,
                Не суд людской, пусть даже и неправ.
                Но ужас, что удушит прежде смерти, -   
                Уйти, так ничего и не поняв...

Здорово  у вас это получилось.
А н н а.    Спасибо на добром слове.(Пьет). Не хотите? В такую жару надо много пить.
Г у г о.     Это верно.  Я ведь тоже это... иногда... Не серьезные, конечно,  стихи, а так ... экспромты.... (Пьет).
А н н а.     Все-таки это безобразие – красть у людей столько времени.

 ( Анна, Гуго и Леон  возвращаются к лифту).

П е р и. (По телефону)    Это я. Черт знает, что! Лифта уже нет двадцать минут!... Я надеюсь, включены все кондиционеры? Не дай Бог нам еще и это. ....А почему вы раньше... Где Клаус? Найдите немедленно!...  Так где же он, черт побери?... Хорошо! Выясняйте! Но быстро! (Возвращается к лифту).
Л е о н.   Чтой-то вы все такие скучные?
С и м о н.   А с чего веселиться? Лифта этого уже полчаса нету!
Л е о н.  Полчаса? Невероятно... что за день такой...И жара, как в аду... Мне вот  струну порвали.
Л у и з а.  Кто? И зачем?
Л е о н.   Кто – неважно. А вот «зачем» - понятно: сам не умею, так хоть другому не дам.... Но я и без нее смогу. (Симон, воспользовавшись тем, что Анжела смотрит в другую сторону, достает плоскую бутылку и прикладывается). Может, случайно есть у кого фломастер?
С и м о н.   Фломастер???
Л е о н.   Ага. Я бы написал, что исправный лифт в доме напротив. А кондиционер за углом..
А н ж е л а.  А нам-то что за радость от этого?
Л е о н.  Ну, поддержать у людей настроение, внушить оптимизм, порадоваться, что не все и не везде так плохо... Жутко жарко сегодня.
С и м о н.   Как в аду...
Л е о н.   А может мы уже в аду? Только еще не знаем?
А н ж е л а.   Типун тебе на язык.
Л е о н.     А что? Гипотеза не хуже других.
Г у г о.   Брат у меня,  между прочим, философ. Он говорит, что есть такие профессии - кто, например, на конвейере или разносчик... Он еще не умер, а уже в аду.
Л  е о н. Правильно.Хоть и философ. 
А н н а.   Заткнись. И без тебя дышать нечем.
Л е о н.    Как грубо... Ни ритма, ни рифмы, ни лада, ни склада. Нет, чтобы  выразиться поэтицки: «Заткнись, мой друг! Мой нежный друг, заткнись! И без тебя жара невыносима...»
С и м о н.  Красиво, верно, Анжела?
А н ж е л а.  Да.
Л у и з а.   Все-таки ужасно долго...
А н ж е л а. (Луизе)  И как вы в этой одежде да в таком пекле – это просто героизм.
Л у и з а.    В жизни бывают вещи труднее.
Г у г о.  (Внимательно смотрит на Луизу, потом с индифферентным видом   отходит и приближается к ней сзади. Тихо).  Луиза...
Л у и з а  (Оборачиватся). Да...
Г у г о.    Не узнаете?... Не узнаешь?
Л у и з а.    Что-то очень знакомое...Но...
Г у г о.  А кто вас... кто тебя познакомил с Арно? Помнишь?
Л у и з а.   Брат Генриха?!
Г у г о.   Я. (Видя, что она затрудняется вспомнить его имя).  Гуго меня зовут. Гуго.
Л у и з а.    Да-да, конечно. Но ты же был тощий, как щепка! Поэтому я...
Г у г о.    Ты тоже не была монашка, и я тоже не сразу....Думаю: Луиза  - и вдруг монашка? Не может такого быть!
Л у и з а.  Как видишь, может. Но ты.... Был кожа да кости и вдруг...
Г у г о.   Диета, черт бы ее побрал!  Понимаешь, прописали мне диету набрать вес.
Набрал. А теперь остановиться не могу. Раньше мог торт целый слопать и ничего, вес ни с места. А теперь только посмотрю на него –  на полтора кило минимум, даже взвешиваться не надо... 
Л у и з а.    Ну что Генрих?
Г у г о.   В порядке. Профессор. Преуспевает. Даже знаменит. Ты в газетах....
Л у и з а.   Я их не читаю.
Г у г о.  Женился, правда, только совсем недавно.  И дочку единственную свою Луизой назвал... Он меня чуть живьем не съел тогда - за то что я тебя с Арно познакомил. И, как в воду глядел: «Не будет у нее с ним   счастья».
Л у и з а.   Все к лучшему.   Зато я обрела веру. Это стоит всего. Всех страданий... А ты ...  ты Арно давно видел?  Что ты смеешься?
Г у г о.    Я и сейчас его вижу.   Вон он сидит.
Л у и з а. Арно? Не может быть...
Г у г о.   А кто это, по-твоему... Арно! (Арно не оборачивается). Арно! Ты что, оглох?
А р н о.  (Не оборачиваясь).  Ведь я ясно сказал: не мешай!
Г  у г о.  Да ты погляди, кто здесь.
А р н о.  (Не оборачиваясь, сквозь зубы:).  Я тебя прибью. ( Луиза подходит и встает перед ним. Он не подымает глаз). Я атеист. В ваши игры не играю. (Луиза продожает стоять перед ним, не говоря ни слова). Оставьте меня в покое.У меня с вами ничего общего!Уходите! (Она не двигается. Наконец, он подымает глаза. Долгая пауза взаимного узнавания)... Ты?.. В  этом наряде...(Он встает. Они молча смотрят друг на друга).
А р н о .   Не ожидал. Прости.   (Луиза продолжает смотреть на него молча. Гуго деликатно отворачивается)
Л е о н.   Скучно ждать так, а?... Ладно, чтобы развеять скуку, вопрос на засыпку.
А н н а.  Помолчи, Леон.
А н ж е л а.    А чего? Все равно ждем.
Л е о н.   Вопрос такой: какой орган человеческого тела собладает самым сильным мускулом.
А н н а.  Я сказала тебе!
Л е о н.    Успокойся, Анна, это совсем не то, о чем ты подумала.
А н н а.  Я тебя когда-нибудь пристрелю!
Л е о н.  Валяй. Сгораю от любопытства увидеть, как ты это сделаешь.
А н ж е л а. (Анне)  Вы бы выбирали слова, девушка. За слова в наше время можно хорошо загреметь. Подаст он на вас в суд и...
Л е о н. Ну! Думайте. Кто первый?
А н н а. Какое же всё-таки ты трепло, Леон.
Л е о н.   Сударыня, вы повторяетесь и, более того, скатываетесь к банальности. Что для поэта непростительно. Но мы отвлеклись. Итак: какой орган обладает самым сильным мускулом?
А н ж е л а.   Рука. Правая рука. Или сердце.
Л е о н.  Нет.  Сердечная мышца очень сильна, бесспорно, но... Греза души моей, твоя очередь... Молчит. Гордая.  Вы не думайте, она только с виду такая свирепая. (Анна пытается его ударить, но он с легкостью увертывается.  Анна отворачивается и яростно стучит по двери лифта).
С и м о н.   Либо ноги, либо брюшной пресс.  Может быть, и спина. У кого как. Хотя в такую жару – какие могут быть мускулы?
Л е о н.    Нет. Ни то, ни другое, ни третье. (Обращается к Пери). А вы что скажете?
П е р и.    Язык.
Л е о н.     Точно! Как вы узнали?
П е р и ( У него звонит телефон, и он снова отходит в сторону).   Алло! ... Клаус? Говорите в трубку!Я вас почти не слышу.
С и м о н.    Они всегда все знают.
А н ж е л а.   Язык??  Не может такого быть!
Л е о н.   Медицинский факт.  Прочел в Интернете.
А н н а.   (Цедит сквозь зубы). И чего удивляться? Чтобы перемолоть тонны глупости...
П е р и.    Теперь лучше. . Послушайте, мы уже говорили об этом пять раз. Но сегодня последний!...
С и м о н.   Они всегда все знают. Их хлебом не корми,  дай только показать, какие они умные и образованные.
П е р и. ...Меня не интересует, в чьем ведении эти проклятые лифты! Меня интересует только одно: чтобы они работали! Я говорил вам это десять раз, но сегодня последний!...
А р н о.   Что ты молчишь?
Л у и з а.   Смотрю, как ты изменился...Вид у тебя... Много выступаешь?
А р н о .    Совсем не выступаю.
Л у и з а.. Что так? Ты же был... Гремел... Сколько фанатичных дур с ума по тебе  сходили.
А р н о.     Был.  Гремел. Сходили с ума. А сейчас гремят другие. И с ума сходят по другим.
Л у и з а.   А я и не знала... Как-то далека от всего этого... Так что же случилось?
А р н о.   Новое время, новые песни. Мода на меня прошла. Ты еще не забыла это понятие? Были модны узкие воротнички, а теперь широкие. А на узкие уже никто и не глядит. Ну и с рок-певцами то же самое. Раскрутили новую звезду, а меня... Вот такие мои дела...
Л у и з а.   Понятно... И давно ты с ним (кивает на Гуго) в друзьях ходишь?
А р н о. «В друзьях!»....  В наше время что друзья, что стервятники... Поди отличи...
(Помолчав, Луиза отходит к автопоильнику.  Гуго идет за ней).
Г у г о.  Ты знаешь... Странная у меня все-таки жизнь.
Л у и з а.   Если подумать, то у всех. Просто по-разному.
Г у г о.    (Не слушает).   Вот встретились мы здесь через столько лет... Ты даже имени моего не помнила. «Брат Генриха». Всю жизнь я не сам по себе, а «брат Генриха».
Л у и з а.  Просто ты бал еще маленький.
 Г у г о.  Да... Пацан... Вертится под ногами и норовит войти в неподходящий момент.
Л у и з а.   Оставим это.
Г у г о.   А ведь я был в тебя влюблен! Первая любовь, если хочешь знать. И любил тебя в сто раз больше, чем Генрих.
Л у и з а.  Я не знала. Ты иногда даже грубил мне.
Г у г о.   Не иногда, а всегда....Любовь – такое дело... в медицине,  я читал, считается психоз... Ты не  думай, я не к тому. У меня все в порядке, семья дети, даже трое.
Л у и з а.   Я рада за тебя. (Оба возвращаются к лифту).    Ну где же этот лифт, наконец?
С и м о н.  Отдыхает.
А н ж е л а.  Теперь с лифтами везде проблема. Вчера к дочке поехала. Захожу в лифт – хорошо, на пол посмотрела, сама не знаю почему, – а там три таракана! Я, конечно, сразу захлопнула, дождалась другого.
Л е о н.  Значит, было у них рабочее совещание, вы правильно сделали, что не стали мешать. Кстати,  какое живое существо может долго жить без головы?
А н н а.   Ты.
Л е о н.   Моя радость имеет в виду,  что, если головой не пользоваться, то ее как бы и нет. Но я ставил вопрос не в фигуральном, а в самом прямом смысле. Ладно, в жизни не догадаетесь... Таракан! Может прожить без головы девять дней.
А н ж е л а.  Ну да?
Л е о н.   Факт. И умирает-то он только потому , что ему есть нечем.
А н ж е л а.   Можно инфузию сделать.
Л е о н.    Изумительная мысль. Представьте себе, входите вы с комнату или в тот же лифт, а там  таракан. Без головы, но с капельницей.
А н ж е л а.  Да ну тебя! Я их и без капельницы боюсь.
С и м о н.   Чего их бояться? Безобидная тварь. Кровь не из кого (смотрит в сторону Пери) не сосет. Бояться, Анжела, надо тараканов в белых рубашках с галстуком.

(У Анны звонит телефон, она отходит в сторону. Леон искоса напряженно следит за ней).

А н н а.   Алло!!!... Послушай, Карл!Я же тебе ясно сказала: не смей мне звонить!..  Потому что ты лживый подонок, вот почему!.. Дешевка! Вот ты кто! Дешевка!!! Все!!!... (Обрывает разговор и, отвернувшись, чтобы никто не видел, вытирает на глазах слезы.  Леон приближается к ней, ему хочется ее погладить, но в последнюю минуту он отдергивает руку. Анна чувствует это спиной). Не смей ко мне приближаться!
Л е о н.   Я  за тысячу миль отсюда. Тысячу сто двадцать девять, если точнее.
А н н а.  Ду-р-р-ак!
П е р и. (в телефон)  ... То, что всюду бардак, я знаю без вас! Но у меня бардака не будет! Поняли? Не будет!...
Л е о н.  А что дурак, так ты это верно...  Что да, то да... Дурак...  Мне и отец говорил то же самое: «Дурак ты, Леон.. Но дураков Бог жалеет. Пожалеет и тебя. Так что не дрейфь: выдюжишь».
А н н а.    Откуда ты только взялся на мою голову!
Л е о н.    От цыганки. Мне цыганка нагадала – очень, между прочим, симпатичная и достойная уважения женщина. Она мне нагадала, что я буду любить стервозную особу, имя которой начинается на «А».
П е р и. (В телефон). Значит так. Прежде всего выясните, почему застрял этот паршивый единственный, мы здесь ждем уже час!...Значит, ножками! Дайте креслу отдохнуть! И быстро! Я не намерен здесь торчать в этом пекле! (Обрывает связь).

(Гуго фотографирует Арно, сидящего к нему спиной, издалека, так что в кадр попадают ожидающие лифта).

А н ж е л а.   Вы бы, молодой человек, хоть предупредили бы!
Г у г о.   Насчет чего?
А н ж е л а. Надо же причесаться, привести себя в порядок.
Г у г о.   Поверьте, вы выглядите ослепительно и без этого. Но, если хотите причесаться, – пожалуйста! Кто бы стал возражать, но не я. (Анжела причесывается, мажет губы, Гуго фотографирует снова).
А н ж е л а.   Что же вы делаете? Назло?
Г у г о. Как можно? Как вы могли подумать? Просто, когда женщина причесывается или там красит губы... В этом есть отблеск тайны, как говорит мой брат Генрих.
А н же л а.   Какой еще такой тайны?
Г у г о.  Он говорит, что тайны мироздания.
А н ж е л а.   Он у вас что...  заговаривается?.
Г у г о.   Нет. Я же вам сказал: он у меня философ. Профессор философии, если хотите знать.
Ан ж е л а .    Оно и видно.
С и м о н. Ну и что, что профессор? Тем более философии? Великое дело.
Г у г о.    Великое или не великое, но не каждый может.
С и м о н.  Зятя  раз вызвали кран  на кухне починить. Квартира  - книги до потолка, даже в коридоре. А зять наш хитрожопый. Он сразу раскусил, что хозяин дурак. Там всего-то надо было резинку поменять, а он этому болвану впарил, что кран никуда не годится, «а у меня, мол, в машине есть новый, самой лучшей модели». Ну и всучил ему по полуторной цене. А потом этот идиот еще попросил картину повесить, гвоздь вбить то есть. Так он и за гвоздь заплатил. Чаем угостил с пирожным. Оказалось, профессор философии.  «Ну, а конкретно, что вы делаете?»...Оказалось, не поверите, он книги пишет, да не просто так, а о смысле жизни.  А сам гвоздя в стену вбить не может, не говоря про кран. Какой может быть смысл жизни, если  не знает, как в стенку гвоздь вбить?
Г у г о.   Мой брат не такой.  Генрих не только гвоздь, он и вас вобьет в какую хочешь стенку.  У него по карате черный пояс.
С и м о н. Чего же он тогда  всякими глупостями занимается?
Г  у г о.   Нравится ему. И платят хорошо.
С и м о н.  То-то оно и есть.  Я бы, может, тоже... если бы...
А н ж е л а.    (Дает ему воду) Симон,  попей!  Жара - это тебе не философия...
П е р и. (У него звонит телефон. Отходит в сторону). Да?... Что вы ей дали?... Хорошо... Где Макс? Он в курсе?... Дайте мне его... Макс, голубчик, бросьте все  и к  Марте! Держите ее за руку, за левую руку все время, у вас прекрасная, энергетика, редкостная, держите и не  отпускайте... Как только этот проклятый лифт, я сразу же... Вдвоем мы ее вытащим, вам надо продержаться. Своими ногами мне просто не доползти. Ну,  с Богом! (Обрывает связь).
Г у г о.    Если не повезет, так не повезет.
Л е о н.   Мудрость жизни в том, чтобы не торопиться. Я сам это читал, своими глазами. На меня это произвело сильное впечатление.
С и м о н. Где читал?
Л е о н.   Как где?  В Интернете! В Интернете, в Интернете обо всем на белом свете... Спешка – это от Сатаны...
Г у г о.    Если бы была справедивость в мире, никакого везения не надо. Но ее нет.
С и м о н.   Это точно.
Г у г о.   Луиза! Ты можешь  это объяснить? Это же по твоей части.
Л у и з а.  Что? Прости, я прослушала.
Л е о н.     Почему в мире справедливость распределена несправедливо?
Л у и з а.   Не знаю. Это Господь решает, что справедливо, а что нет.
Г у г о.    Тогда пусть хотя бы разъяснит нам. Раз уж Он нас создал, если кто в это верит.
Л е о н.   Многие считают,  что на самом-то деле верят все, только одни осознают, а другие нет.
Г у г о.    Вот у меня есть коллега. Не верит ни во что, ни в Бога, ни в черта.  А везет ему так, что самому-самому верующему не снилось. Всегда он оказывается в нужное время  в нужном месте.
С и м о н.   Есть такие. Нюх у них. В науке говорят - шестое чувство. А может, седьмое, не помню.
Г у г о.  Месяц назад едем мы с ним  вдвоем на прессконференцию. Давай, говорит, пораньше, носом чую,  что-то будет, займем позицию. И проезжаем мимо венгерского ресторанчика. Я говорю, давай остановимся, здесь готовят потрясающий гуляш, все успеем.  А он – «нет». Ну, вылез я, а он дальше. И что вы думаете? По дороге у него – теракт! Перед  самым его носом! Эти самые три министра,  вы наверняка помните.
А н ж е л а.  Еще бы.
Г у г о.    Он выскочил, камера у него всегда наготове, - он без камеры на унитаз не сядет и к жене не ляжет, - и давай снимать. Помните этот кадр: оторванная голова улыбается? Это он снял. Пока полиция, пока оцепление, он сотню кадров сделал, все пенки снял.. Другим только и осталось что лужи крови да как носилки в амбуланс засовывают. А он уже в редакции, уже с материалом... А вы говорите везение, справедливость. Я после этого на гуляш смотреть не могу. Такой шанс упустил.
Л у и з а.   Какой ужас! Даже просто видеть этот ужас, не то что снимать...
Г у г о.   Это наша профессия. Без стальных нервов у нас делать нечего. 
П е р и. Да... невезучий вы человек... Столько смертей профукать. Там и конечности оторванные были, не только улыбающаяся голова. И ранененые. Все в крови и  все без вас.
Г у г о.     А я что говорю? А вы говорите – справедливость!
П е р и. (У него опять звонит телефон. Отходит к краю сцены)    Алло! ...Здравствуй... Ну что?...
С и м о н.   Да кто говорит-то? Кто ее видел хоть раз справедливость эту? Сказки для взрослых, верно, Анжела?
А н же л а.   Если бы она была, где бы мы были сейчас!
Л е о н.   Не скажите. Справедливость - вещь очень даже не простая. Вот, к примеру. Сколько по-вашему длится оргазм у свиньи?
С и м о н.  А при чем здесь справедливость? Не пойму.
А н н а.  Ты что, Леон, - совсем слетел с нарезки?
Л е о н.    Даже если слетел, то что? Запрещено?  Это ты меня довела. Не жара. Ты!
А н ж е л а.     У свиней бывает оргазм?!
Л е о н.   Еще какой!..  Полчаса!....Представляете?
А н ж е л а.  (Потрясена).  Не может быть....  Не может быть...
Л е о н.    Может. Медицинский, то есть ветеринарный факт. Ученый измерили.
С  секундомером. Тридцать минут. Тютелька в тютельку.
А н ж е л а.     За что это им?
Л е о н.    На первый взгляд – несправедливо, верно? А на второй – все правильно. Если угораздило тебя родиться свиньей -  в лужах валяться и ждать, пока пойдешь на бекон, так хоть какое-то утешение должно быть у бедной твари?
А н ж е л а.   Все равно несправедливо!. Про бекон она не знает, а в луже – ей одно удовольствие.
Л е о н.   Кроме того, этот факт объясняет нам, почему в мире столько свинства.
С и м о н.   Не понял.
Л е о н.    Да потому что многие чувствуют – интуитивно, подсознательно –  если буду свиньей, может, и мне перепадет что-нибудь такое этакое.
С и м о н.   Ты что – ты это... намекаешь?
Л е о н.   Как можно? Как вы могли? Так ни за что обидеть человека! Я дал вам повод? По-моему, я со всеми был вежлив, никого не тронул. Ни словом, ни делом. 
С и м о н.   Да нет, я ничего такого...
Л е о н.  Вот я и думаю: если  этот любопытный ветеринарный факт был бы известен Фрейду... Какую бы он теорию наворотил!
С и м о н.   Еврей?
Л е о н.   Кто? Фрейд? Венский еврей. В Интернете про него миллион страниц. Хотя евреи, по правде говоря, его не любят. Со мной в общежитии жил один израильтянин, так он его прямо-таки ненавидел. Совратителем человечества называл. Все его теории, говорит,  оказались ложными.
С и м о н.   Еще бы! Только вот, что они против своего – не поверю.
Л е о н.   И напрасно. Я ...
С и м о н.   Меня никто не убедит, не старайся.. Если я говорю, значит, знаю. А вот скажи: про свинью - ты тоже в Интернете?
Л е о н. Конечно, где же еще.  «Вся огромная планета в паутине Интернета». Там не только  про свиней, оторванные головы и смерть. В Интернете много можно почерпнуть, если не лениться. Если бы, например, одна женщина прочла там то, что я прочел, то поняла бы, что сопротивляться бесполезно.
Г у г о.   Иногда мне кажется, что сопротивляться действительно бесполезно. Что тебе написано на роду, то и будет.
С и м о н.  Ну и что ты там прочел в этом Интернете?
Л е о н.   Прочел я, что любовь сильна , как смерть.
А н н а.  (Издевательски смеется) «Сильна, как смерть любовь», оказывется, тоже  «истиной из Интернета»! Ха-ха!.
А н ж е л а.   Да уж! Такая ерунда – уши вянут!
Л е о н.   И чего это они у вас вянут?
А н ж е л а.    Потому что вранье! Сильнее смерти ничего нет!  Придет твой час - и смерти плевать, любил ты или не любил.
Г у г о.     Это верно.
С и м о н.   Да уж. Такая чушь... Какой дурак выдумал...
А н н а. Соломон его звали! Соломон.
С и м о н. Я так и думал: еврей. Кроме них, некому.  ( У него звонит телефон). Алло!...Доченька? Очень плохо слышно... Подожди , я ... (Отъезжает от лифта, Анжела идет за ним. Сейчас Симон  с Анжелой  и Пери - по разным краям сцены). Теперь ты слышишь меня?..
П е р и. (В телефон)...Наконец-то ты это осознал, сынок.. Но дело не в том, что ты  ничего не понимаешь в женщинах...   Да я не о том! Как их обмануть или использовать, это понимают многие, ты, слава Богу, не из их числа. Сынок, меня гораздо больше беспокоит, что ты вообще не понимаешь людей...
С и м о н. Доченька, не плачь, я не могу, когда ты плачешь. Я сейчас сам зареву...
П е р и.    ...Не потому что ты глуп, а потому что, в сущности, ты равнодушен к людям.  . Твоя проблема в том, что тебя по-настоящему  не интересует ничего в мире, кроме твоих дрозофил. Вот что  скверно....
С и м о н.   Не плачь, я поговорю с ним, как мужчина с мужчиной и он...
А н ж е л а. Симон, дай мне!  (Вырывает у мужа трубку). «Мужчина с мужчиной» - много от них проку. Слушай меня, и все будет хорошо!.. И не реви! Последних мозгов лишишься! (Симону). Да не стой ты над душой! Держи лифт, если придет. Ну! (Симон послушно  возвращается к лифту и снова украдкой прикладывается к бутылке). Если бы не твоя дурость, ничего бы не случилось!..
П е р и.   .... Кто она такая, ты можешь мне не рассказывать. Когда ты первый раз привел ее в дом, это было написано у нее на лбу огромными буквами....
А н ж е л а.   Ты разъяснишь – спокойно, без слез – что, если он уйдет, дом останется тебе,  что у меня в целости и  сохранности все документы, на чьи деньги он куплен. И что от алиментов  ему не отвертеться, что я его где угодно найду, он меня знает...  И что он будет нищим...
П е р и.  ...Да потому что ты бы все равно не послушал нас! С твоим патологическим упрямством. Я уж не говорю о том, как ты был влюблен! Она тебя намазывала на хлеб вместо масла.
А н ж е л а.  Кого он подцепит? Миллионерши прямо так и бегают: не завалялся тут  случайно разведенный водопроводчик с алиментами? Я сказала: перестань реветь! Мой первый муж был бабник еще почище, а я была дура еще глупее тебя, ничего в жизни не понимала, в голове розовая дурь, а он ни одной юбки не пропускал, я переживала жутко. И погиб он, я уверена, из-за этого... Полиция написала, выпал пьяный из окна, а я думаю, что помогли ему выпасть...   Тоже мойщик стекол....   Я с твоим отцом на его похоронах и познакомилась... Так что жизнь  - наука сложная, это тебе не в школе штаны просиживать. Жизнь надо понимать! И не воротить нос, когда мать учит уму-разуму.
П е р и.    ...Это, конечно, очень неприятно – обнаружить, что на голове у тебя не корона, а женин каблук. Но в жизни...
А н ж е л а.  ...Потому что брак держится на том, что дом должен быть полная чаша, не хуже, чем у других, и что муж им  доволен. Включая жену!
П е р и.   ...Я бы не только квартиру и машину ей оставил, я бы такой стерве еще приплатил, лишь бы освободиться!
А н ж е л а.  ... Ты хочешь, чтобы он вернулся? Тогда слушай внимательно! Сразу же после нашего разговора ты купишь дюжину самого сексуального белья. Разных фирм. Плачу я, денег не жалей! И каждый день – меняй . Потом в парикмахерскую. Хотя нет, в парикмахерскую со мной, а то еще изуродуешь себя, родная мать не узнает ... Пойдем в самую лучшую. Изменишь прическу и будешь менять ее каждый месяц... 
П е р и.   ...Послушай меня, сынок! За ошибки надо платить. И деньгами - дешевле всего.  ...Соберем как-нибудь. Подумай об этом....Ладно, закончим потом. Не вешай носа. (Отключает и набирает другой номер).
А н ж е л а.  ... И еще: я видела у этой идиотки...какой-какой – с верхнего этажа! – я видела у нее две полезных книжки. «Как удержать мужа», а вторая «Как свести мужчину с ума». Купи обе и изучи.
П е р и. (В телефон) Клаус!  Ну что?... Что значит «обедают»? Люди здесь ждут битый час в адской жаре,  а они обедают?.. Вот что. Если завтра – сейчас сколько? Четыре...- если завтра в 16.00 все три лифта не будут в порядке, ищите себе другую работу!.. Я знаю, что у вас давление... У меня еще выше, а когда я вижу это безобразие изо дня в день, оно вообще зашкаливает... Это меня не интересует: от качества вашей работы  зависит жизнь людей, я пытаюсь вам вдолбить это  пятый месяц! Если вы не в состоянии, найдется другой...  Как заставить  - это ваша проблема. У меня есть свои и не меньшие. Но я их решаю сам. Сам! Все! (Отключает связь и возвращается к лифту).
А н ж е л а. Да! Самое главное! Запишись к сексологу! К двум, к мужчине и к женщине, я заплачу! И расскажи все начистоту, без утайки, не стесняйся. И заруби  себе на носу: мужчина не любит однообразия  -  ни в тарелке, ни в постели. Если ты будешь  в соответствии, никуда он от тебя не уйдет, необходимости не будет, поняла? А если  и позволит себе разок-другой на стороне, это не  конец света. Как говорила моя бабка-покойница, «не мыло, не смылится».
П е р и. (Присоединяется к остальным)  Скверная новость, друзья мои.  Лифт наш испорчен. Какое-то  реле, черт бы его побрал.
Л е о н.    Реле не тросы. Реле починят. Или заменят.
С и м о н.    Да... дела... Сколько же времени нужно, чтобы починить реле?..
П е р и.     Не знаю.
С и м о н.   Надо же... А я думал, вы все знаете... Даже удивительно.
П е р и.   Вы правы, причем даже не понимаете, насколько: человеческое невежество - вещь очень и очень прискорбная. ( У него звонит телефон). Алло! (Отходит в сторону).
Л е о н.   Один ноль.
С и м о н.  Что?
Л  е о н       Челси, говорю, вчера выграла.
С и м о н.  Да ты что – с луны свалился? Продули три-два!
А н ж е л а. Наконец-то ты вспомнила! А я думаю, вспомнит про отца или не вспомнит...... Что я тебе скажу – ничего не ясно. Сидит у него внутри какая-то гадость, сидит. Днем он очень даже ничего, а ночью... Анализы непонятные, врачи в растерянности.....  Да были мы! Сегодня у пятого! Профессор Пери. Говорят, у него глаз, как алмаз, вернее, как  рентген: посмотрит и сразу видит, что у тебя внутри... Ладно, иди. И делай, что велела. (Возвращается к лифту).
С и м о н.   Ну, что она тебе сказала?
А н ж е л а.   Все будет в порядке. Симон, тебе нельзя волноваться.
С и м о н.  Да как тут не волноваться! Лифт этот единственный – испортился. Реле какое-то. Мы не успеем.
А н ж е л а.  Успеем.  Примет, как миленький. Пусть попробует не принять!
С и м о н.   Реле  - это хреновина такая, электрическая... А когда починят, неизвестно...
П е р и. (В телефон)   Ида, я  только что с ним говорил...Что такого страшного -начать все с нуля? Даже интересно. Может, научится, наконец, хоть немного чувствовать людей... 
С и м о н.   Наверно, и не чинят вовсе. Наверно жрут и пиво пьют. Или в карты. Кто их там проверит на верхотуре?... В прежние времена за такое  отношение к работе... 
П е р и. Я ничего не преуменьшаю и не преувеличиваю. Просто, когда человек знает, что ему остался  год жизни, многие вещи выглядят иначе... И перестань плакать, Ида, мне от твоих слез только хуже. ...Это же не новость для тебя, верно?.... А ты  чего ожидала? Что я буду рвать на себе волосы и биться в истерике?... Потому что смерть - не самое страшное, что может с человеком приключиться. Особенно с тем, кто видел столько смертей...  Ладно, договорим дома. (0тключает телефон).
Л у и з а. (Подходит к Арно). Ну и чем ты теперь занимаешься?
А р н о.    Ничем. Жду. «В ожидании Годо». Пьеса такая есть. Двое ждут кого-то. То ли Бога, то ли еще кого. Как мы лифта. Не помню.
Л у и з а.   Скажи... Ты хотя бы  раз  в год... бываешь на могиле...
А р н о.    Нет.
Л у и з а.   Я так и думала.
А р н о.  Пойми ты, я же не успел к нему привязаться. Ты носила его девять месяцев! Ясно, что привязалась. Инстинкт
Л у и з а.   Конечно, что ж тут не понять... Гастроли, девки... Блестящая жизнь. Как эти твои рубашки с блестками...А больной ребенок - помеха для творчества. Ты ведь свою профессию иначе как творчеством и не называл...
А р н о.   Я тебе тогда говорил и сейчас повторю: тебе надо было в прокуроры! У тебя бы,  из твоих когтей,  ни один обвиняемый не выскочил. А ведь у вас где-то там сказано: не судите, да не судимы будете!
Л у и з а.  Ты прав...  Ты прав.... Ладно...  Все к лучшему, все к лучшему, все к лучшему... (Отходит к лифту).

                С лы ш е н   о т д а л е н н ы й   в з р ы в

А н ж е л а.    Опять!
Л е о н.   А вы до сих пор не привыкли? Пора бы.
А н ж е л а.  Привыкла. Но каждый раз в животе ёкает.
Л е о н .   Километра полтора отсюда. 
С и м о н.  Не меньше...Я ведь начинал работать в этом здании, его тогда год, как построили. Но окна загрязнялись быстро, а хозяева очень следили, не то, что нынешние.
Л е о н.   А вы кто по специальности?
С и м о н.  Мойщик стекол. В высотных зданиях. Видел – в люльках?... Здесь я начинал.
Л у и з а.   Наверное, это ужасно страшно?
С и м о н.   Поначалу, врать не буду, страшно. Даже очень. А потом привыкаешь. Висишь себе между небом и землей,  вернее, асфальтом,  а внизу все такое мелкое...
Л у и з а.   Я бы умерла со страху.
С и м о н.   Кто такой Реканатти, знаете?...
Г у г о.     Что-то такое слышал.  Знаменитое ограбление?
С и м о н.    Сам ты ограбление!...Эх, вы... Великий футболист   был! Великий!..Я даже разволновался.  Великий человек – а кто его помнит?
Г у г о.   Хорошо, великий. А дальше что?
С и м о н.   Он попал в аварию и лишился обеих ног. Как я.  Только у меня раздроблены, а ему отрезали.  Ну и забыли его.  Вот мы с ребятами сидим там на крыше, готовимся люльку  спускать, а напарник мне говорит: посмотри направо. Гляжу: Реканатти! В инвалидной коляске, как я сейчас. Мы даже обалдели. Подумали, что захотелось ему видом полюбоваться. А он к парапету и, не долго думая, перемахнул – руки-то у него сильные... Мы бросились, да поздно... Я еще видел, как он летел....
Л у и з а.     Какой ужас! Какой ужас! Что  он с собой сделал!
А н н а.     Иногда бывают в жизни обстоятельства... когда ужас жизни   ужаснее, чем ужас смерти... Вы не задумывались об этом?
Л у и з а.   Я это пережила.
А н н а.     Так не надо его осуждать.
Л у и з а.    Я не осуждаю. Мне его жалко.
С и м о н.  Да... Реканатти... Великий человек... а что с ним стало...
Л е о н.     Так  это с футболиста  пошла  мода  на эту крышу?
С и м о н.   Ну! Газетчики, радио, телевидение... Казалось бы, какая разница,  с какого небоскрёба? Но если с другого - три строчки на тридцатой странице.  А сиганешь отсюда – совсем другой коленкор. «Роковая крыша»... «Кровавый конец»... «Разбитые мечты»... Даже с других стран приезжают, чтобы, значит, только отсюда. С другого места это у них как бы и не считается...  Да... Хорошая была работа... Когда окна моешь...Такого насмотрелся, можно в кино не ходить. Один раз спускаюсь я в люльке...
А н ж е л а. Симон!
С и м о н.   Ладно, молчу.
С и м о н.  А один раз помню – вообще потеха! Рассказать – не поверят. Я...
А н ж е ла.  Симон!!!
С и м о н.   Что Симон? Сама, небось, слушала, глазки горели.  Ну, ну, молчу...
Л е о н.   А с ногами у вас что? На работе?
С и м о н.  Можно сказать да, можно сказать нет. Пять лет назад толчок был, помните? Вроде как землетрясение?
Л е о н.  Еще бы!
С и м о н.  Я в это время как раз в контору пришел. А тут этот толчок. Ну и железный шкаф упал мне на ноги. Выше колен ничего не пострадало, ты не думай. Но колени, и голени, и стопы...И что интересно – у нас дома тоже шкаф упал, но мне повезло, что в конторе. Их, то есть, ответственность. Если бы дома, шиш бы мы что получили.
А н ж е л а.  А благодаря кому получили?.. Мне брат сразу сказал: возьми хорошего адвоката. Еврея. А он (кивает на мужа) - ни в какую. «Еврей? Ни за что!». А я говорю: «Ты свое дело сделал. Лежи и не рыпайся. Еврей–не еврей, лишь бы дело свое знал.». Нашел мне брат этого Гринберга и завертелось. Он с них содрал в три раза больше, чем мы рассчитывали.
С и м о н.   Он что? Ради твоих красивых глаз?
А н н а.     Скажите, а вы окна бесплатно мыли?
С и м о н.   Бесплатно? Бесплатно только птички какают.
А н ж ел а.    Гринберг еще и из больницы выколотил! Доказал, что допустили небрежность. Что одну ногу можно было спасти.
С и м о н.    А если бы хирург был не Роджер, а какой-нибудь Розенблюм? Твой Гринберг  тоже  бы так старался?
А н ж е л а.   Если бы да кабы.   А денежки он нам выбил, чего говорить. Хоть и еврей.
Л е о н.   Что вы так ополчились на евреев? Их   и не осталось почти, а мы что – лучше живем?
Г у г о. Тише! Тише!... Слышите? Лифт идет! (Все напряженно прислушиваются).
Арно! Лифт идет!
А н ж е л а.    Наконец-то.
С и м о н.  Я уж отчаялся. А отчаиваться никогда нельзя. Люди правильно говорят.
( Они идут к лифту. Лифт приходит, но, не открыв двери, снова уходит вверх).
А н ж ел а.   Да что же это они с нами делают?
А н н а.   Возмутительно!
С и м о н.  За такое морду бьют.
Г у г о.   Это издевательство! Форменное издевательство!
Л е о н.   Н-да...  Но... Хорошо хоть, что дело сдвинулось с мертвой точки. Значит, починили  они это дурацкое реле.(Надувает щеки и двумя кулакми схлопывает их).
С и м  о н.     Ты чего?
Л е о н.   Пантомима. Называется  «Несбывшаяся надежда». Или «Лопнувшая иллюзия».
А н ж е л а.     Ты лучше скажи, почему  дверь не открылась?
Л е о н.     Тайна сия велика есть. 
С и м о н.. Это ты тоже в Интернете вычитал?
Л е о н.   А где же еще.  Если нету в Интернете, значит нет на белом свете. Бездна полезных сведений. Бездна. Вокруг нас тайны, о которых мы даже не подозреваем.
С и м о н.  Вранье. Я, например, подозреваю.
Л е о н.   Значит, вы единственный. Или наоборот. Совсем не единственный. Как посмотреть.  (Луиза идет к поильнику, Арно за ней).
А н ж е л а.   Странно все это. Странно. Не нравится мне это. Не нравится.
Г у г о.   А знаете, что мой брат говорит? В мире, говорит,  столько странного. Даже странно, говорит,  что я до сих пор  не перестал удивляться.
А н ж е л а.   Это у него от философии. Сколько ему лет, твоему брату?
Г у г о.  Пятьдесят стукнуло.  Он меня на  пятнадцать лет старше.
С и м о н.  Надо же, как мне.
А н ж е л а.  В пятьдесят лет, я считаю, человек повидал все. Чему там можно удивляться в пятьдесят лет? Я и в сорок уже не удивлялась.
А р н о. Ты прости меня... Я имею в виду, не держи зла.
Л у и з а.  Не держу... В конце концов я обрела веру.
А р н о.    А я вот ничего не обрел. Только потерял. Положение, друзей, деньги...
Гляжу назад – ничего... пусто... Как будто и не жил... Смешно... ( Уходит)
Г у г о.  Арно! Ты куда?
А р н о.   Отлить. 
Г у г о.  Мне тоже не мешает. Надеюсь, что хоть сортир у них в порядке.
А р н о.   А ты что – испугался, что я  сматываюсь? Не дрейфь. Все будет о-кей. По крайней мере, для тебя. (Выходят. Луиза остается на том же месте).
А н ж е л а.   Странно, что никто не спускается вниз. Лифта нет, но ведь можно ногами.
С и м о н.  Чего тут странного? Во-первых, сегодня воскресенье. А во-вторых, выйдешь и как раз в теракт попадешь.  Каждый думает, как бы ему живым до дому добраться.
А н н а.   У меня мозги плавятся.
Л е о н.    (Наигрывает на гитаре).

                Моя любовь не помнит обо мне.
                Моя любовь опять со мной сурова.
                Мои надежда, может быть, бредова,
                Но ей не суждено сгореть в огне.

Ну, Анна? Как стишок?
А н н а.   Бездарный и лживый.  «Моя надежда, может быть, бредова». Какое здесь «может быть»? Бредова и точка. Насчет «не суждено сгореть в огне» не стану спорить. Она может окачуриться и как-нибудь иначе.
Л е о н. Так жестоко! Грубым солдатским сапогом растоптать нежный росток моего дарования... Но мелодия, признайся хоть, что мелодия!...
А н н а.   Мелодия лучше, не спорю. (Леон снова надувает щеки  и схлопывает их).
Л е о н.  Еще одна.
С и м о н.    Ты это в газете или сам сочинил?
Л е о н.  Сам.
А н ж е л а.   Надо же... А с виду - не подумаешь...
С и м о н.     А как ты это делаешь?
Л е о н.   Это просто. Проще простого.   Берешь слово. Рядом пишешь другое. Потом третье. Глядишь, получилась строчка. Потом тем же манером – следующую. Ну и так далее.
С и м о н.   Ну а эти... как их там...
Л е о н.  Рифмы?   Это не обязательно. Не только не обязательно, но даже  не модно.Сейчас большинство без рифм. Сейчас считается, что если строчка длинная, значит проза. А вы пишите короткими – будет поэзия. Не хуже, чем у других. Только вот грамматические ошибки... Грамматические ошибки не приветствуются... Хотя – вы напирайте, что я, мол, из народа. В академиях не  обучался. Они в редакции сами поправят. А, может, наоборот. Оставят для аутентичности.
С и м о н.  Чего?
Л е о н.  Неважно. Такое красивое и внушительное слово.  Знать не обязательно.
С и м о н.   Но о чем писать?
Л е о н.  О чем писать – вот в чем вопрос...  О чем хотите. Ну, например...Вот вы вернетесь  домой. Сразу куда? К холодильнику.  Супруга - ужин на плиту. Ну и пишите:
 
               Холодильник мой белый, как снег,
               На плите моей греется ужин...

А н ж е л а.   Холодильник наш не белый, а кремовый.    А ужин не на плите, а в микроволновке.
Л е о н.   Правда жизни и правда искусства...  Слышишь, Анна? Ты не одна болеешь за правду на этом лживом свете...Что ж, это надо уважать... Тогда так... э...

                Мой холодильник цвета крем-брюле,
                В микроволновке греется наш ужин.
                Ах, сытный ужин! Как ты нынче нужен!
                Еще минута  -  вот он! На столе!

С и м о н.   Как это ты так быстро? Прямо сходу? У тебя талант! Редкий талант.
А н ж е л а.   Здорово... Прямо на глазах... И про крем-брюле красиво...Большие деньги можешь зарабатывать.
Л е о н.    Учтите, что это еще в такую жару, когда мозги плавятся. (Анна отходит, Леон идет за ней.) Ну что ты?
А н н а.    Скажи мне, чего ты ерничаешь? Для чего этот стихотворный треп? Эта дурацкая профанация?
Л е о н.  Все ради нее. Ради любимой. Во-первых, чтобы по контрасту начала, наконец, ценить свои стихи, от которых я без ума.. А во-вторых, не оставляю надежду ее развеселить.
А н ж е л а.   Вчера по телевизору говорили про любовь.
Л е о н.     Безумно интересно. Что именно?
А н ж е л а.   Ну, я точно не помню, но интересно.
С и м о н.     От любви внутри все меняется. То есть в организме. Вся внутренность.
А н ж е л а.    Верно. Ученые проверили. Очень поучительно.
С и м о н.   Хотя с другой стороны, может, и вранье. Ну, допустим, любит человек. А внутренность–то при чем?
А н ж е л а.  Не говори!. Люди запросто так врать не станут. Тем более ученые.Тем более по телевизору. Если сказали, что меняется, значит меняется.... Хотя, может, и не сильно. С другой стороны, эта уродина седая –  что она понимает в любви?  Я ей не верю ни на грош.
С и м о н.   В очках которая? И глаза навыкате?
А н ж е л а. Ну! (Леону). Любовь, говорит, есть великая тайна. Так и сказала. А сама плоская, как доска, глаза выпученные, зубы, как у лошади: да в ее сторону ни один мужик ни разу не посмотрел, не говоря о прочем. Ясно, что для такой – тайна. И нет, чтобы догадаться, что, если человек нормальный, то какая может быть для него тайна? Найди сегодня подростка, для которого это тайна! Днем с огнем не сыщешь!.. Разве что такая уродина, как эта профессорша.
С и м о н.  Сегодня рано начинают, нечего говорить.  У соседки сверху дочка в тринадцать лет забеременела. Пока хватились, пока что, уже и аборт делать поздно.
А н ж е л а.  Потому что мать идиотка.  Вместо того, чтобы заранее объяснить девочке, как и что, какие есть средства, она... Да нечего говорить. Дура она и есть дура.
С и м о н.   Это верно.А вот насчет того, что все внутри меняется, не знаю что и думать. Если забеременеть, то, конечно, другое дело. Ясно, что меняется. А так?...
А н ж е л а.   Пусть молодые думают. Не наша это забота.
Л е о н.     Надо же... Все меняется... Кто бы мог подумать... Хотя... взять меня, например... если подумать, углубиться, проверить себя со всех сторон.... – точно! Меняется. Хотя я и не забеременел. Но что толку, если она не чувствует и не видит...  (Напевает, подыгрывая себе на гитаре)

                Моя любовь не помнит обо мне.
                Моя любовь всегда со мной сурова.
                Ей снился принц на сказочном коне,
                А жизнь, подлянка, обманула снова.

А н н а.    (Спокойно)  Убью.
Л е о н.     Хорошо, не подлянка, а, скажем, ...э.. зараза. «А жизнь, зараза, обманула снова». (Анна пытается дернуть его за влосы, но он увертывается).
А н ж е л а.  За что вы его так?
С и м о н.    И стихи очень красивые.
Л е о н.   Поэтам приходится страдать. Даже больше, чем от жары. Вы это учтите, прежде чем браться.               
А н ж е л а.   Ну и жара! Можно окачуриться.
Л е о н.   Ад он и есть ад... (Симону). Скажите, а  мойщики  стекол там наверху от жары меньше страдают? Наверное, ветерок обдувает?
П е р и.      (Подходит к лифту).  Ничего?
Л е о н.      Как видите.
С и м о н.   Зависит, откуда солнце. Да и  ветер бывает не всегда. Но это теперь без разницы. Как этот гад придумал свою машинку, нашей профессии конец. Почти никого не останется.
Л е о н.    Какой гад и какую машинку?
С и м о н.  Какой-какой... Шапиро, вот какой!   Ты что газет не читаешь? Сколько с ним интервью было, какие заголовки: «Одна машинка заменяет десять мойщиков стекол.  Жалость его, видите ли, взяла, что мойщики стёкол рискуют жизнью. А что сотни ребят останутся  без работы – это плевать. Пожалел мясник корову: мясо тонко нарезал.
П е р и.  А вам никогда не приходило в голову ( у него звонит телефон), что человеку не следует делать то, что вместо него может машина? Алло!Алло! Подождите... (Отходит в сторону).
С и м о н.    Ну? Что я вам говорил? Евреи всегда друг за дружку. Поэтому они и захватили все.
Л е о н.   Что именно? Не понял.
С и м о н.  Все! Они всюду пролезли. Кто самый богатый человек на земле?
Л е о н.   Известно кто, Билл Гейтс.
С и м о н.  А я что говорю? Еврей!
А н н а.    Вы спутали. Это Мао-Цзедун еврей. А Билл Гейтс китаец.
С и м о н.  (Не чувствует иронии). Вы меня не убедите. Что Мао-Цзедун – поверю, они везде пролезут, подгримируются, глаза подделают, пластическую операцию, при состоянии медицины это просто.И язык им выучить – плевое дело, даже китайский Был какой-нибудь там Маргулис, приказали, стал Мао-Цзедун. Тем более - захватить  такую страну... А Билл Гейтс – не китаец, это вы бросьте. Хотя, на первый взгляд, есть в нем что-то. Скулы... В крайнем случае, китайский еврей.
А н н а.   Ну,  если китайский, тогда не спорю. Но я хочу обратить ваше внимание на фигуру покрупнее. Наполеон, он кто?
С и м о н.  Француз.
А н н а.    Он был император французов. Но сам-то он был отнюдь не француз. И фамилия его не Бонапарт, как потом переделали, а Буонапарте. И родился он на Корсике. Место малоизвестное. А там евреи уже две тысячи лет живут.
Л е о н.   Анна! Анна!
А н н а.   Не мешай!
С и м о н.   Так что -  Наполеон, по-вашему, был еврей? И от нас скрывали?
А н н а.    Я просто хочу обратить ваше внимание на факты. Что Наполеон хотел завоевать весь мир, спору нет, верно?
С и м о н.  Верно.
А н н а.   Что он погубил миллионы людей - вы знаете?
С и м о н.   Миллионы?
А н н а.   А вы как думали?  Что такое были эти наполеоновские войны? Молодое поколение почти всей Европы погибло.
А н ж е л а.    Как же люди терпели? Молодые – дураки, им бы только подраться. Но родители? Куда смотрели родители?
А н н а.  Туда и смотрели. Запудрили им мозги. Трудно что ли? А что Наполеон завоевал Палестину и хотел отдать ее евреям - вы  знаете? Не вышло у него, но хотел!
С и м о н.   Нет. Этого не знал.
А н н а.  Замалчивали, поэтому  вы и не знали. Хотя документы есть.
С и м о н.   Понятно! Ведь у них в руках вся пресса.
А н н а.      Ну, а выводы вы можете сделать сами. Вы же не таракан без головы... Где здесь уборная?
Л е о н.  Налево.   (Идет вслед за Анной).
А н н а.   Ты хочешь меня сопровождать до самого унитаза?
Л е о н.   Зачем ты это сделала?
А н н а.   Неужели непонятно? Хотела  еще раз проверить, есть ли граница у человеческой глупости.  Нету!
Л е о н.   Но они же все приняли один к одному!
А н н а.  Это изменит что-нибудь? Еще капля ненависти в океане, какое имеет значение...   Если бы я им сказала, что Чингисхан на самом деле был раввин, а монголы – это переодетые евреи, они бы и это съели.  Ты понимаешь, что меня ужасает? Что у миллионов людей голова, как ночной горшок - что положат, то и есть. И это именно они определяют исходы выборов и тех, кто будет решать судьбы мира. Демократия – власть глупости. Вот в чем ужас. Власть глупости.
Л е о н.   Ты знаешь что-нибудь получше? К примеру - диктатуру? Чудная альтернатива. Полный восторг. Таракан без головы  или  скорпион, с головой, но и  с жалом. Что лучше?
А н н а.   Не знаю что! Но это...  Вспомнила!
Л е о н.   Что?
А н н а.   Потом, дай мне, наконец, добраться до уборной. (Уходит).

(Арно и Гуго возвращаются. Арно –  к своему стулу, Гуго – к лифту).

Г у г о.   Лифта, я понимаю, не было?
Л у и з а.   Нет. (Симону и Анжеле). Вы.... я хотела вам сказать... вы... я надеюсь, понимаете, что это розыгрыш. Что она говорила не всерьез.
А н ж е л а.   Это почему же? Очень даже всерьез.
С и м о н.     Она факты привела, факты!  А факты упрямая вещь, люди правильно говорят.
Л у и з а.    Это не факты, это... не знаю как сказать..это...
А н ж е л а.  А раз не знаешь, так зачем говоришь?
С и м о н.   Тем более монахиня!  Они Бога распяли, а вы защищаете! Стыдно это, стыдно! Вы посмотрите вокруг, что они с миром сделали. Весь ихний прогресс трепанный. И все им неймется: как бы еще что-нибудь переиначить, чтобы еще больше народу без работы осталось...  Мой дед на земле работал. Без химии, без этих как их... – и  сыт был, и семью большую кормил. Яйца  не из холодильника, а из-под курицы, молоко не из картонки, а парное, творог – не расфасованная дрянь, а свой, домашний.    Жили спокойно, в каком доме родился человек, там и помирал..  А теперь?  Где это спокойствие? 
Л е о н.  Да уж...  Спокойствие, как говорят, нам только снится. Сначала паровую машину изобрели, потом электричество, телеграф, телефон. Телевизор там... Вот и полезли все в города. (Симону)  Сами полезли, заметьте. Никто не гнал. Что вы на это скажете, папаша? Ваша вот семья, к примеру, почему бросила такую райскую жизнь – молоко парное и творог прямо из под курочки  - и подалась в город?
С и м о н. Почему, почему... Не твоего ума дело! (Пауза)  И кто все это придумал, всю эту пакость - электричество это, телеграф...  Они же!
Л у и з а. Господь с вами! Что вы несете...
А н ж е л а.   Тебе нельзя так волноваться.
С и м о н.  Отстань! Не затыкай мне рот!!  В кои-то веки сказать правду!  У Анжелы племянник. Техник в каком-то там хай-теке.  У них треть   начальства –евреи! И это еще после того, как  в стране почти и евреев-то не осталось.  А про этих, которые новые разработки,  про инженеров – и говорить нечего.  Половина! Ихнюю  продукцию по всему миру продают. Казалось бы, живи и радуйся. Так нет, работают, как проклятые, чтобы еще что поновее сотворить. Парень бедный  раньше девяти домой не приезжает. Выжат, как лимон. Детей не видит, жена  и то и се, а ему не до женщины, неделями до нее не дотрагивается. Она Анжеле жаловалась, слезами плакала. Она-то не монахиня, обета не давала, ей за что страдать?
Г у г о.   Это у кого какая конституция. Есть импотенты и среди  бездельников, а есть...
С и м о н.    Это ты брось. Это они тебе мозги запудрили. А причина другая. Евреям выгодно, чтобы население сокращалось, так им управлять легче.  Они без своей выгоды ничего не сделают.
Л у и з а.  Ошибаетесь. Население планеты, наоборот, растет. Причем очень быстро.
               
                С л ы ш е н   б л и з к и й   в з р ы в.

Опять... ( Пауза)  Ужасно, что вы говорите. Ужасно... Нельзя жить ненавистью. Это убивает, неужели вы не понимаете?
С и м о н.   Кого надо, того убивает, а кого не надо – нет.
А н ж е л а. Вам они мозги запудрили. Если их еще и ненавидеть запретят, так они совсем нам на голову сядут. (Луиза отходит в сторону.)
А р н о.    (К Гуго).  Ты иди... Стой там начеку. (Гуго отходит.  Луизе) Как ты можешь в этом...  наряде... Хоть бы вам на такой случай что-нибудь полегче изобрели...
Л у и з а.    Если знаешь, что надо так, а не иначе, нетрудно. Тяжело, но нетрудно.
А р н о.    Ишь ты... «Тяжело, но нетрудно»... Брат у меня... знакомил я тебя с ним?
Л у и з а.   Нет. Только рассказывал.  Ты ему, я помню, спортивный самолет купил. А р н о.  На нем он и разбился. На моей щедрости. Их в летной школе учили: «делай быстро, но не торопясь». Тоже веско сказано. Очень я его любил.  А погиб из-за меня.
Л у и з а.   Не терзай себя.  Бог забирает человека, когда его миссия закончилась. А как – в катастрофе, в терракте или просто от болезни...несущественно. Пришло время ....      .

(Отходит к лифту. Ввозвращается Анна. У нее звонит телефон).

А н н а. (Спокойно) Я же тебе ясно сказала: не  звони мне. (Обрывает связь).
Л е о н.   Не терзай ты себя... Тем более, что ты его не любишь да  и не любила никогда. Подумать только: пресс секретарь министра полиции  пишет не что-нибудь, а  «Поэму протеста». Сдохнуть можно от восхищения...
А н н а. Ты никак не можешь без того, чтобы...
Л е о н.   Поэт – и, заметим, не просто поэт, а поэт в полицейском мундире!-обнаружил, что мироздание  наше несовершенно. Поэтому и протестует. А начальство - кто бы мог подумать! – терпит. Прямо-таки разгул демократии!  «Полиция с человеческим лицом».
А н н а.   Тебе же только двадцать два года, а послушать тебя  - старик.
Л е о н.   У меня за спиной много инкарнаций и, кроме того, моя дорогая, абсолютный душевный слух. Вроде музыкального, как, впрочем, и у тебя. Так объяснил мне один очень-очень знающий человек.
А н н а.  Я давно подозревала, что ты с приветом...  Лифт! Слышишь?  (Идет к лифту, Леон за ней). Лифт? Или показалось?
С и м о н.  Показалось... Дышать нечем.... Пекло...
Г у г о.    Что да, то да.... Пекло!
Л е о н.   Я возвращаюсь к своей гипотезе. Может быть, мы на самом деле уже в аду? И только об этом еще не знаем?  И лифта ждем как вознесения?
С и м о н.  Чушь.
Л е о н.  Может быть, чушь, а может быть, и не чушь. Например, погиб человек мгновенно. Ну хоть в теракте. Он думает, что жив, а на самом деле... Ну не ад, так чистилище...
С и м о н.    За что нам ад? Мне, например? Я что – убил кого? Ограбил?
А н ж е л а.    В аду должны быть черти. И дьявол.
Л е о н.  Дьявол, если он, конечно, есть, сидит внутри у нас.
С и м о н.  У меня не сидит.
Л е о н.   Счастливчик. (Луизе) А   у вас?
Л у и з а.   У меня да.
А н ж е ла.   Чего ж вы тогда в монашки подались? Если бы у меня  внутри дьявол сидел, я бы такого шороху наделала!
С и м о н.  Ты и без дьявола...
Г у г о.   Сил нет спорить.
Л у и з а. (Подходит к Анне)   Простите меня...
А н н а.   Не за что.
Л у и з а.   Вы в тяжелой  ситуации...
А н н а.   Допустим.
Л у и з а.    Я через это прошла сама.
А н н а.     Допустим. Что из этого следует?
Л у и з а.    Есть одна книжка... вернее даже... можно сказать брошюра... которая вернула меня к жизни...
А н н а.    И что?
Л у и з а.  Позвольте мне вам ее подарить. Она потрясающе написана. (Достает брошюру и передает Анне). Вот. «Религия любви».
А н н а.  «Религия  любви».... (Смеется)... «Религия любви»...... Нарочно не придумаешь.... «Религия люби»...
Л у и з а.    Вы вправе не принимать, но смеяться...но осмеивать... это написал замечательный человек... можно сказать, святой жизни.. Отец Паркер...
А н н а. (Сначала тихо смеетя, потом, не сдержавшись, разражается хохотом, утирая выступившие слезы)   «Святой жизни»...   (Ее хохот, который начал  было утихать, вспыхивает снова).
А н ж е л а.  Может, ей плохо? (Леону) Это у нее припадок такой?
А н н а.   (Внезапно перестает смеяться и делается агрессивной ). Эту брошюру написала я!  Что вы так на меня смотрите? Я! От первого до последнего слова. Отец Паркер –  мой дядя, он  на бумаге не способен выразить простейшую мысль.... Поэтому просил меня «посмотреть и поправить, если будет необходимо». Там нечего было «поправлять». Эту тошнотворную тягомотину мне, восторженной пятнадцатилетней идиотке,  пришлось переписать заново человеческим языком. Я ведь из очень католической семьи, училась в иезуитской школе, первой ученицей была, представьте себе! Оба брата моего отца  священники. Младший попался на педофилии и сел. А старший, этот, который «святой жизни» - он ...Не хочу говорить.
Л у и з а.  Это ужасно... то, что вы ...рассказали... Ужасно... Но потерять веру  еще ужаснее...
А н н а.   Веру во что?  В «религию любви»? Которая погубила больше людей, чем все остальные религии вместе взятые?
Л у и з а.  В Спасителя.
А н н а. (Раздражаясь. Зло)   В Спасителя???  Ваш Спаситель сгорел в крематории! Неужели вы не знали?  Ведь он был еврей, не так ли? И все апостолы тоже! Кому как не им  в Освенциме самое место?
С и м о н.   Исус? Спаситель?  Еврей??? Спятила!
А н ж е л а.   И апостолы???
А н н а.   А Пресвятую Деву вместе с  Марией Магдалиной отдали в солдатский бордель. Да-да! В бордель! Научно обоснованная норма  - у них же все  по науке! – научная норма двадцать клиентов в сутки. И у каждого, когда штаны снимал,  на пряжке отштамповано GOT MIT  UNS - «С нами  Бог». Пресвятую Деву через месяц в газовую камеру – старовата, а Магдалину продержали полгода. Но потом все равно, голову наголо -  не пропадать же таким раскошным волосам – и в душегубку. ...И у тех, кто все это делал, на пряжке тоже «Гот мит унс»..Еще бы! Они ведь в детстве учили закон Божий, Религию Любви. Катехизис. Экзамены сдавали, многие на отлично... (Луиза плачет). Вам разве не рисовались эти картинки? Странно.  Но ничего, теперь-то будут рисоваться каждый день.
С и м о н.   Неужели это правда? (Пауза). Что Исус был еврей? (Смотрит с надеждой на Луизу. Она кивает. Симон и Анжела потрясены). 
А н н а.  Ну? И что с тех пор изменилось?   Кликни их завтра варить мыло из евреев - откажутся?  Ну? Только честно? Честно?  (Пауза). Ладно...  Простите меня....   Вы-то лично ни в чем не виноваты...   (Отходит в сторону).
 Г у г о.   Ну и жара....   Спятить можно... Хоть раздевайся... Когда же этот чертов лифт... Мистика какая-то...
С и м о н.   Ну дела, ну дела... обложили...Со всех сторон...  ( Луизе) А вы точно знаете? Может вранье? (Луиза плачет и не отвечает).
Л е о н.   А вы разве Библию не читали?
С и м о н.   А при чем здесь Библия? Библия при чем?
Л е о н.   Золотые слова, папаша. Бриллиантовые.  Действительно – при чем? При чем   з д е с ь  Библия?   

                (Д о л г а я   п а у з а)

Г у г о. Тише! Лифт!... Арно!  Лифт!
 С и м о н.  Наконец-то!
А н ж ел а.  Слава тебе, Господи!
П е р и. (В телефон)  Лифт! Через три минуты я буду. Все!

(Подходит лифт. Двери открываются. Гуго загораживает вход)..

Г у г о.     Арно! Ну где же ты?
Л у и з а (Арно).    Пойдем! Лифт пришел.
С и м о н.   Пропусти!
А р н о.  ...Жалко, что так поздно мы с тобой встретились.... Тогда было слишком рано, теперь – слишком поздно...А, может, это судьба, Лу? Начнём всё сначала!
К черту  лифт! (Хватает ее за руку).Луиза, это судьба! При чем здесь лифт?
Г  у г о.     (По-прежнему загораживает вход). Арно!...
А н ж ел а.  Да что же это такое? Пропусти людей!
Г у г о.    ( Не обращает внимания). Арно, черт побери! Ты слышишь или нет?
Л у и з а.   Отпусти меня! Люди ждут!.
А р н о.   Подождут!
С и м о н.   Да что же это такое, а? Меня профессор ждет, а ты, гад,...   
Г у г о.     Без паники! Арно!!!... (Симону) Плевать я хотел на тебя и на твоего профессора!... Арно!
С и м о н.  Я тебя убью, сука! (Замахивается бутылкой, но Гуго ловко перехватывает его руку, отбирает бутылку и сует себе в карман).  Отпусти руку! Отпусти!.. Больно!...
Г у г о .    Будет еще больней.  Арно! Где же ты? (Отпускает руку Симона, но попрежнему никому не дает войти в лифт).
С и м о н.  Ты мне за руку ответишь!
А н ж е л а.   И не сомневайся! Такой иск вкачу, что  небо в овчинку покажется!
П е р и.  Молодой человек!  Меня ждут люди! Это очень важно! (Луиза вырывается и идет к лифту. Арно остается на месте).
С и м о н.   Тут еще этот еврей  лезет...Только его «ждут»! Только ему «важно»! Другим не важно, только ему. Ваша нация всюду пролезет. Но впереди меня не пройдешь, ясно?!
А н н а.   Как вы смеете!   
Л е о н.   Вам и вправду повезло, что вы инвалид. Иначе...
Л у и з а. Постыдитесь! Что вы говорите, опомнитесь! Опомнитесь!
П е р и.   Оставьте его.  Ему жить–то осталось месяца три, не больше.

(Симон ошарашен. Двери лифта закрываются, и он уходит пустым. Все подавлены).               

                К о н е ц   п е р в о г о   д е й с т в и я








Д е й с т в и е   в т о р о е

Анна подходит к Пери, котрый сидит, закрыв глаза, в стороне.

А н н а.   Простите... Я вам не помешаю?
П е р и.    Надеюсь, что нет...
А н н а.    Я вспомнила, откуда я вас знаю.  Мой брат у вас учился... Из-за него некоторые ваши  выражения стали у нас семейными...
П е р и.   (Устало) Да?... Лестно...  Повышает индекс цитируемости...
А н н а.   Кристофер Паркер. Может быть, помните?
П е р и.   (Оживляясь) Кристофер?!  Так это ваш брат? Господи! Еще бы! Такой ученик – это подарок судьбы!...   Только редко она балует такими подарками... 
А н н а.     У меня всплыло ваше выражение :  «голова - как ночной горшок».
П е р и.  Мое?? Вы уверены?
А н н а.   Еще бы! «Есть люди, у которых голова, как ночной горшок. Что положат, то и есть». Ваши слова. Неужели не помните?
П е р и.  Нет... Память, знаете ли......
А н н а.   Вы говорили с Кристофером про какого-то политика. И я вспомнила, откуда я вас знаю.  У Кристофера в кабинете фотография.  Он в этой дурацкой докторской шапочке и мантии, а вы обнимаете его за плечи... Он, когда учился, - он вас цитировал чуть ли не каждый день.
П е р и.   Надо же... Сестра Кристофера... Позвоню ему... Мы с ним перезваниваемя несмотря на разницу во времени... И на конгрессах встречаемся....  Вы знаете, в  наше время врач все больше и больше превращается в двуногое приложение к компьютеру, но не  Кристофер... Вы  Анна, верно? У него лицо светлеет, когда он о вас говорит... И голос меняется...  Чем вы занимаетесь?
А н н а.   Пишу стихи    ...   Плохие...    То есть не плохие, ужасные... .   Можно мне задать вам вопрос?
П е р и.   Задать можно. А смогу ли ответить...
А н н а.   Почему в мире царствует глупость?
П е р и.   Оп-па... Я же не философ... Хотя философы тоже не очень-то....  А почему вы решили, что царствует именно она?
А н н а.   Разве это не очевидно?
П е р и.   Для  меня – нет. Не очевидно.  Глупости много, это да. Эйнштейн даже говорил, что бесконечны только Вселенная и человеческая глупость. Правда, насчет Вселенной у него были сомнения... Но это не значит, что глупость царствует. Насекомых несравненно больше, чем людей. Но они не царствуют. На ваших подошвах миллиарды микробов. Но они над вами не царствуют...  Девочка, моя, позвольте мне сказать вам ...Мы ведь, как оказалось, не совсем чужие...Не надо быть большим психологом, чтобы понять, что у вас  сейчас очень непростой  период...Но через это проходит каждый человек,   достойный такого определения. И не один раз.  Иногда бывает так  мучительно, так тяжко, что порою кажется, что такого не было никогда ни у кого... Было. Только у каждого свое... Но поверьте мне... именно на этот тяжелейший период  приходится  самый интенсивный духовный рост. И потом, может быть, через много лет, ты вдруг понимаешь, что то, что казалось безусловным и вопиющим злом, на самом деле было для тебя благом. И помните старую верную истину: Бог не посылает нам испытаний, которые человек не может вынести. Поверьте, что для меня это не теория..
А н н а.   Кристофер рассказал мне историю вашей семьи. Но...
П е р и. Не надо...  Я понимаю, что мои слова кажутся вам сейчас...(У него звонит телефон: «Тореодор смелее в бой») . Простите.  Слушаю!!.. Что я могу поделать? Мне просто не дойти. Этот проклятый лифт... Звоните все время... (Отключает связь. Анне) Вы знаете, на какую мысль натолкнул меня ваш вопрос? Глупость, по-видимому, небходимая деталь мироздания.
А н н а.   Глупость???
П е р и.    Да.  Если, конечно,  вы согласны, что свобода – величайший из божественных даров.
А н н а.    Я должна это обдумать...Спасибо. Спасибо вам!  (Пери кивает ей).  Простите, Марта  Барро... я теперь понимаю, что она в вашей клинике?
П е р и.    Да.
А н н а.   Как Марта? Я хочу ее видеть. Она очень дорогой для меня человек.
П е р и. Она  в очень тяжелом состоянии. Я не думаю, что смогу вам это позволить. Так что идите-ка домой.
А н н а.   Нет, я подожду. Вы не знаете, как я ей обязана...
П е р и.  Ну смотрите... Надеюсь, что этот чертов лифт.... (Пытается  позвонить. Анна  прощается).
А р н о.   Луиза! Иди сюда. (Анна возвращается к лифту, а Луиза подходит к Арно).
А р н о.   Лу..Я ведь говорил серьёзно. Давай начнем все сначала... Новую жизнь.  Совсем новую.
Л  у и з а.  Я уже начала ее.  Совсем-совсем новую. И никакой  другой мне не надо.
И не трави мне душу, мне и без того худо.
А р н о .  Луиза! Пойми! Это шанс для нас обоих.
Л у и з а.   Шанс на что?
А р н о.     На новую жизнь.   Тебя мне Бог послал! Это чудо, что мы встретились. Ты даже не понимаешь, какое это чудо. Мы уедем далеко. Мы....
Л у и з а.    Когда я тебя увидела здесь, первая мысль была: «Боже, как он изменился!»... А теперь я вижу, что ты не изменился нисколько. Лысина, живот, обрюзгшее лицо – это ерунда, вздор.  В главном, такой же, как и был. Тогда ты смотрел на людей, как на средство, и сейчас то же самое.
А р н о.   Это неправда, что я не изменился. Просто неправда... Изменился очень.
Л у и з а.   Ну да! Еще бы! Раньше за тобой бегали толпы восторженных идиоток вроде меня, а сейчас ты никому не нужен.   Это не изменение.  Чтобы измениться, человек должен пройти через страдание. И  страдание - не оттого, что вышел в тираж, что его перестали узнавать на улице, а оттого что Образ Божий в себе разрушил. Тогда  и только тогда это плодотворно. Раньше ты использовал  меня  для утоления своей бешенной похоти, а теперь что? (Отходит в сторону).
Г у г о.    (Подходит к Арно). Если ты раздумал,  так и скажи!
А р н о.   Отстань. Без тебя тошно.
Г у г о.   Для чего я здесь околачиваюсь целый день?... Ладно... не сердись... просто войди в мое положение.
А р н о.   Вошел. По самые уши. (Встречается с ним взглядом, Гуго отходит).
Л е о н.  Вознесение откладывается.. (Снова надувает щеки и схлопывет их).
А н ж е л а.   Что этот тип себе позволяет! Он думает, раз журналист, ему все позволено! Ошибочка. И на журналистов управу найдем! Моральный ущерб, не говоря про прямое насилие...
С и м о н.  Теперь жди еще час...
А н же л а.    Не слушай этого старика, Симон! Кто он  такой вообще! Профессор тебя вылечит! Вылечит!
П е р и.   Сомневаюсь.   Хроническая злоба и злокачественная глупость.  Это не лечится.  Медицина бессильна. (Все разбредаются в разные стороны. Леон подходит к Луизе). 
Л е о н.    Вы не сердитесь на Анну...
Л у и з а.   Я не сержусь. Но то, что она сказала, - ужасно.
Л е о н. Она  верующая. Даже очень.

                Голодному  - хлеба,
                Холодному  - огня.
                А мне -  чтобы видеть небо
                И чтоб ему – меня.

Согласитесь, что неверующий человек так бы не написал.
Л у и з а.     Это ее?
Л е о н.   Да.   У нее душа – как тело без кожи. В этом все дело. Она просто не переносит лжи. Ни в каких дозах. Я ей говорю: пойми,   люди все настолько разные, что общество не может быть совершенным. Ведь в некотором смысле общество, как машина.  Была бы машина собрана идеально точно, из идеально точных деталей, она  бы прекрасно работала  и без смазки. Для  общества  такой смазкой является ложь, как это ни грустно. Ну не ложь, а, скажем так, сглаживание углов. Хотя и ложь тоже, что там говорить. А проповеди – они рассчитаны на массы,  масса требует, чтобы правда была красива, то есть все-таки  лжива, в этом весь ужас. Анна этого не понимает и, главное,  не хочет понимать... Не сердитесь на нее.
Л у и з а.  Я... не сержусь...
Л е о н.   А с отцом Паркером я знаком... Он неплохой, в общем-то, человек. Ну не дал ему Бог, так это не его вина. Только вот зря он выбрал  себе эту профессию...
Л у и з а. Я не судья....
Л е о н.   Я тоже. Просто... Как бы это выразить...  Немузыкально это.
Л у и з а.  Можно мне вас спросить?
Л е о н.   Конечно.
Л у и з а.    Зачем вы паясничаете? Зачем делаете вид, что вы глупее, чем  есть на самом деле?
Л е о н.  А что, заметно?
Л у и з а.   Конечно.
Л е о н.  Нехорошо...Значит, я не в форме...Просто я ужасно, если не сказать патологически,  любопытен к людям.  А  люди часто хитрят, стараются казаться лучше, чем они есть.  А дурака не стесняются, он же дурак, все равно ничего не понимает... Так вы не сердитесь?
Л у и з а.   Нет... Я только не знаю, как  буду жить с этими картинками, которые она нарисовала...(Отворачивается, чтобы Леон не увидел ее слез. Леон понимает и отходит). 
А р н о.   Луиза!
Л у и з а. (Не отвечает и подходит к Пери). Простите меня, вы... вы действительно еврей?
П е р и.   Ну какой я еврей...  Старый безмозглый кретин.
Л у и з а.   Не сердитесь на них. Они не ведают, что творят.
П е р и.    Прекрасно  ведают. И вы это знаете. А сердиться мне не на кого, кроме как на самого себя. Что вам угодно?
Л у и з а.  Я...  Меня мучит вопрос, на который... Мне бы хотелось узнать,  какой ответ на него дают другие религии. В частности, иудаизм.
П е р и.  Это к раввинам, это не ко мне.
Л у и з а.    Но ведь раввинов   у нас почти не осталось. А вы, мне кажется, человек сведущий и думающий, поэтому...
П е р и.   «Кажется». Милая моя, так несложно казаться и так трудно быть.  Впрочем, и раввины вам вряд ли помогут.
Л у и з а.  Почему?
П е р и.  Потому что на бытийственные вопросы – а вы ведь не про погоду хотели спросить, верно? – на бытийственные вопросы у каждого свой ответ.
Л у и з а.   Разве у вас нет единого обязывающего мнения?
П е р и.  И не может быть. Единое и обязывающее – это правила поведения. Что можно, что обязательно и что нельзя. Но не  мнения...
Л у и з а.   Я не понимаю. Ведь истина – одна? Верно?
П е р и.   Безусловно.  Одна. Истина - это одно из имен Бога. А в нашем физическом и, заметьте, очень ограниченном мире, мы имеем дело всего лишь с ее проекциями.
Л у и з а.   Я хотела спросить... Ведь Бог – это абсолютное Добро. Почему тогда столько зла в мире?
П е р и.   Именно поэтому. Потому. что Он – Добро, и не просто, Добро, но Абсолютное Добро. (Луиза ошеломлена. У него звонит телефон). Простите... Алло!.... Еще бы: он внук моего учителя, благословенной памяти. Чем могу?..  Диагноз мне не нужен, диагноз, в меру своего понимания, я сам. Вы скажите, что вы чувствуете... (Слушает. Леон подходит к Анне)
А н н а.   Ну и о чем ты с ней любезничал?
Л е о н.    Так... светские сплетни... кто с кем... Где и когда... Ну что ты такая...
А н н а.  Какая?
Л е о н.  Нерадостная. А ведь жизнь, несмотря ни на что, - прекрасна! Чем тебя развеселить? Хочешь, пройдусь на руках?  (Идет на руках).
С и м о н.   Во дает!
А н ж е л и н а.  Псих! Ей богу псих!
С и м о н.  Я, когда молодой, тоже мог. Ты помнишь?
А н н а.     (Смеется) Все!  Считай, что я развеселилась. Довольно!
А н ж е л а.   Ты тоже был псих. Все вы одинаковы хвост распускать.
Л е о н.    (Поднимается). Имеет смысл  иногда посмотреть на мир  вверх ногами.  Многое  видишь иначе. (У Анны звонит телефон).
А н н а.   (На этот раз в ее голосе нет и намека на взрыв эмоций. Только усталость).  Алло!..А, это опять ты. Я же тебе сказала. Сказала ясно: перестань мне звонить. (Прерывает связь).
П е р и.   ...Чтобы поставить окончательный диагноз, мне нужно вас видеть. Пульс, радужную и ногти... Послезавтра  в клинике... Может быть, выкрою минуту с двух до шести, придется подождать. Надеюсь, что смогу... Дома я не принимаю, дома мне бы скорей до постели... Всего доброго. Привет Чжао Лину.... (Луизе). Да, так на чем мы остановились?
Л у и з а.    На парадоксе. Вы сказали... если я, конечно,  правильно поняла... Вы сказали, что  Зло в мире существует именно потому, что Бог – Абсолютное Добро.
П е р и.   Правильно. Никакого парадокса.
Л у и з а.      Вы имеете ввиду, что из-за первородного греха...
П е р и.    При чем здесь первородный грех? Если я поступил низко, кто виноват, кроме меня? Адам?.. Чушь!.. Вопрос в том, ЧТО понимать под Добром. Абсолютное Добро – это свобода.
Л у и з а.   Не любовь?!
П е р и.    Вы же спросили, как у евреев. У евреев на первом месте  свобода.
Л у и з а.  Как странно... Ведь у вас столько ограничений...  запретов...
П е р и.  Естественно. Чтобы освободиться от тяжести животной природы – ну,  вроде как строжайший режим у спортсмена, если хочет добиться чего-то.  ...Лучше будет, если все это вы додумаете до конца сами. Намного ценнее, поверьте старику.
Л у и з а.   Я... я попытаюсь...
П е р и.   У нас говорят, что хороший вопрос дороже посредственного ответа. Когда будете в этом здании в следующий раз, загляните ко мне. Может, выдастся свободная минута, буду рад пробеседовать. Моя клиника  - весь пятидесятый этаж.
Л у и з а.   А мне как раз туда и надо. Теперь  я знаю, кто вы:  профессор Пери. Верно?
П е р и.   Так говорят.
Л у и з а.   Марта Барро у вас в клинике ...
П е р и.     А вы ее откуда знаете?
Л у и з а.    Она моя двоюродная сестра.
П е р и.  Очень достойная и мужественная женщина. Можно сказать, бесстрашная... Только боюсь, что вы напрасно ждете.   Она в очень тяжелом положении. Вас к ней не пустят. (У Пери снова телефон).  Ну?... А пульс?...  Макс там? ...
Л е о н.   Черт... Руку занозил... Есть у тебя иголка или хотя бы дамские ножнички?
А н н а.   Есть. Давай сюда руку...Гляжу я на тебя... (Извлекает занозу)
Л е о н.    Это хорошо. Рад слышать.  Раньше ты в мою сторону не глядела.
А н н а.  ... И думаю:
Л е о н.      Думать - это прекрасно. Терпеть не могу тех, кто не думает.
А н н а.      И думаю, какой же ты, в сущности, олух. Редкостный.
Л е о н.    Ты на верном пути, моя радость. У других женщин тоже бывают мужья  дураки и олухи, но заурядные. А у тебя будет  – редкостный. Редкостный – это уже нечто.
П е р и.  Главное, чтобы он не отходил от нее, и максимальная концентрация.Судя по тому, что я все еще внизу, вы можете догадаться ... Клаусу больше не звоню, потому что боюсь сорваться. Кроме того у нас обоих давление... Поговорите вы...
А н н а.  Ну подумай дурацкой своей головой, зачем тебе женщина с  такой нелепой судьбой и на восемь лет старше?
Л е о н.   Это ты-то старше? Биологически – да.  А по-настоящему ты мне в дочки годишься.
А н н а.   Ты просто наглец!
Л е о н.  Да? А ну-ка загляни к себе в душу и спроси себя, кто из нас старше на самом деле? Только честно! Без вранья, которое ты так ненавидишь? Ну?  Ты еще очень невзрослая. У тебя, как у ребенка, два цвета – черный и белый. А в мире полно оттенков. Я их вижу, а ты нет.
А н н а.   Если ты такой взрослый...почему ты всегда... какой-то...  поцарапанный... как  мальчишка?
Л е о н.    При чем здесь мальчишка?  Ты думаешь, что порядочный человек в такое время  может идти по жизни не поцарапавшись? (Анна смеется).
П е р и.      Жду... (Выключает связь. Луизе).  Ничего радостного сообщить не могу.  Между жизнью и смертью.  Как и все мы, впрочем.... Идите домой и молитесь.  Молитвы помогают,  доказано. Наука не понимает почему, но она много чего не понимает...
Л у и з а.  Спасибо вам... Вы знаете...Я знала, что она умрет... Еще до болезни... У нее было что-то такое в глазах, не знаю что, но было.
П е р и.   Она еще не умерла!
Л у и з а.  Да... конечно... Во всяком случае, спасибо вам. (Пери кивает. Луиза отходит, не знает, что ей делать.).
Л е о н  Я так люблю, когда ты смеешься.  ...Хочешь, спою? Ты это писала про себя и про него. А вышло про меня и про тебя. Поэтому я немножко переделал слова, ты уж прости.
Л е о н . (Играет на гитаре и поет).
               
                Твои глаза за ледяным стеклом,
                Любимая, глаза твои суровы
                В том странном сне, где речь дичится слова
                В том сне, где нет ни «прежде», ни «потом»,

                Нет радости. Нет крика. Нет мольбы.
                У компаса  - ни севера ни юга.
                Там сын и мать не узнают друг друга.
                И мир разъят на атомы судьбы.
               
                Там в памяти зияющий пролом,
                Там вместе то, что было и что мнилось.
                И лишь одно в том сне не изменилось:
                Глаза твои за ледяным стеклом.

Ну как?
А н н а.   (Очень взволнована). Ну что мне с тобой делать... Лифт! (Оба идут к лифту)
Л е о н.   Любить. 
А н н а.   Лифт?...  Показалось.
С и м о н.  (Располагается против двери лифта так, что никому к ней нету доступа). Больше он со мной этот фокус не проделает. Сука.... Как мы еще не окачурились в этой жаре?... Какой бардак... А какое было здание при прежнем хозяине... Все сверкало... Приятно было зайти...
А н ж е л а.   А на улице – разве была когда такая грязь?
С и м о н.    Да что там на улице! (Леону). Дочка наша с зятем в прошлый год поехали в горы. Так и там все загажено. Зять говорит, окурок некуда выкинуть, так все замусорено. А что в твоем Интернете по этому поводу? Это тебе не таракан без головы.
Л е о н.   В Интернете по этому поводу много чего. Один, например, говорит, что грязь начинается в голове, а снаружи – это только следствие. Внешнее выражение.
С и м о н.    Еврей?
Л е о н.  Что вам, папаша, всюду евреи мерещатся? Не еврей он, но и не наш. Русский. Большой  ученый.
С и м о н.   Вранье. Не верю...
А н ж е л а.   Может и про свиней вранье? Где это видано, чтобы полчаса?
Л е о н.    Насчет свиней чует мое сердце, что это чистая правда. Но – тема для глубоких размышлений. Бесспорно.
А р н о.   (Гуго)  Что ты кружишь вокруг меня? Я еще не умер!
Г у г о.   Просто хожу. От нервов. (Отходит в сторону.)
               
                Снова слышен близкий и  сильный взрыв.

Л е о н.  На этот раз где-то совсем рядом..
А н ж е л а.   У меня внутри все трясется. (В вестибюль прокрадывается человек в черном и прячется в простенке, чтобы его не заметили. В дальнейшем он неоднократно будет пытаться проскользнуть к лестнице, но всякий раз кто-то из присутствующих поворачивается в его сторону, и ему приходится снова прятаться).
С и м о н.  Ну, сейчас начнется!
Г у г о.   Полиция нагрянет наверняка.
Л е о н.  Опять вы промахнулись. Теракт под самым носом, а вы профукали.
Г у г о.   Не везет! Такая моя планида. Не везет!
А н ж е л а.  А вдруг террористы прибегут к нам сюда?
Л е о н.   Террористы уже на небе. Требуют у Аллаха своих семьдесят девственниц. А с девственницами  по нынешним временам напряженка. Остались только с брачком. Бывшие в упртреблении.
А н ж е л а.   Да ну тебя!... Скажешь тоже... Кроме того, может это  и не мужчина вовсе, а  какая-нибудь полоумная. Как на той неделе. На кой ей эти девственницы?
Л е о н.   Согласен! Тысячу раз согласен. Ей девственницы ни к чему. Ей положены семьдесят девственников. Но и с девственниками у Аллаха тоже не все просто. Они, как оказалось, сплошь импотенты.  Никакой радости геройская девушка от них не поимеет. Слезы на глаза наворачиваются, как подумаю о ее горькой доле. Семьдесят красавцев, все как на подбор, все молодые, все высокие, все с усами. А чтобы доставить радость – ни на что не годны. Разве что под ручку по райскому саду – но без самого-то главного, какая ей может быть от этого радость? Так что все сладкие девичьи грезы –псу под хвост.
А н ж е л а.   Да уж... Не позавидуешь.
Л е о н.  Вот и выходит, что простая свинья в хлеву счастливее, чем террористка в раю. Свинье, хошь-не хошь, а ее полчаса отдай.
С и м о н.   И откуда ты все это знаешь?  Тоже из Интернета?
Л е о н.   Да что вы?  Секреты с того света  - это не из Интернета. Разведданные. У секретной службы агенты всюду. В том числе и там. Но...- (прикладывает палец к губам) – об этом непроверенным людям ни гу-гу!
А н ж е л а.  А мы что? Наше дело сторона.
А р н о.  (Подходит к Луизе). Луиза!
Л у и з а. Ты знаешь, вот гляжу я на тебя...
А р н о.    И что?  Постарел?
Л у и з а.   Причем здесь постарел? А я что – помолодела?..   Гляжу и диву даюсь, откуда была у тебя такая власть надо мной?... От звуков твоего голоса у меня все внутри трепетало... Каждая клеточка...
А р н о.  Да... Голос у меня был... Редкий... Все говорили...
Л у и з а.  Голос у тебя тот же. Я, по крайне мере, не чувствую разницы. Но на меня он больше не действует. Это замечательно, что мы встретились. Подарок судьбы. Надо мной, как свинцовая туча,  висело прошлое, нависал ты. А теперь – я свободна. Господи, как это прекрасно -  быть свободной.
А р н о.   Ты можешь не верить, но я все вспомнил.  Все эти месяцы, что мы были вместе... Как мы ходили в цирк и ты меня гримировала, чтобы не приставали...
Все-таки поразительная  вещь человеческая память.   Я сейчас вспоминаю всякие,  казалось бы,  мелочи... а ведь все именно в мелочах... и вижу, что ты меня любила... Ты любила так еще кого-нибудь?
Л у и з а.  Нет. До тебя – да. Генриха. После... нет
А р н о.    А я...  я сейчас понимаю, что не любил никого.  Сотни девок у меня было, сотни... И никого не любил... Смешно, правда?
Л у и з а.   Да уж... Можно лопнуть со смеху...  (У обоих на глазах слезы. Входит полиция: лейтенант и сержант. Лейтенант собран, подтянут, подбородок вперед, сталь в голосе. Сержант - неуклюжий верзила ).
Л е й т е н а н т.  Проверка документов! Подозрительные лица не появлялись? Вы давно здесь? (Гуго достает камеру). Уберите камеру! Запрещено!
А н ж е л а.   Битый час, если не два! Лифты не работают! Ни один!
Л е й т е н а н т.  (Проверяет документы очень внимательно, можно сказать, придирчиво, тщательно сверяя фотографию с оригиналом. Доходит до Луизы). Это вы?
Л у и з а.    Я тогда не была монахиня.
Л е й т е н а н т.   Надо поменять документ! В следующий раз заберу вас в полицию для выяснения личности. Ясно? (Луиза молчит). Я задал вопрос!
Л у и з а.   Ясно. (Лейтенант с неохотой возвращает ей документ и продолжает проверку. Когда доходит до Симона, тот глазами указывает ему на Пери, единственного, кто остался непроверенным. Лейтенант кивает сержанту, они одновременно хватают Пери за руки и мгновенно надевают наручники. Гуго фотографирует).
П е р и.  Что случилось? Как вы смеете... (Договорить фразу он не успевает. От короткого и болезненного удара у него перехватывает дыхание. Анна пытается протестовать, но Леон зажимает ей рот. Все в оцепенении  следят за тем, как полицейские выволакивают Пери наружу).
Ан н а.  (Кипит от ярости). Как ты посмел? Как ты ...
Л е о н.    Не будь дурой. Если они изобьют тебя  тоже, ты ему поможешь? Надо действовать быстро: они его изувечат или забьют до смерти! Звони своему Карлу!
А н н а. То есть как?
Л е о н. (Тоном приказа) Так! И немедленно!!!
А н н а. (Набирает номер). Черт! Занято! (Набирает другой номер).  Крис!..Да я...Я знаю, что у вас ночь, но это срочно!.. Твой учитель арестован и избит, вот что случилось! Конечно, Давид, кто же еще...У меня на глазах... Откуда мне знать? Носом не вышел, или еще что, неважно.  Надо его спасать... Здесь, прямо здесь,  у входа у клинику, мы вместе ждали лифта... Можешь! Потому и звоню, что можешь! С тобой учились эти близнецы, альбиносы,  сыновья этого... Конечно!.. Подыми всех на ноги, только быстро, пока они его не изувечили, он очень болен, очень... Хорошо, действуй!
Л е о н.   Молодец! Умница! Дай я тебя поцелую! (Целует). 
А н н а.   Только бы он их нашел, только бы нашел!... Ихний папаша...  Боюсь даже говорить... Поважнее Карла. Я в таких делах суеверная...
Л е о н.   Все равно: попробуй еще раз достать Карла.
А н н а.  (Набирает номер) Карл! В вестибюле здания, где я сейчас нахожусь, только-что на моих глазах арестовали... ( Леону: он уже знает). Действуй немедленно!  Я позвоню. (Прерывает связь)...
С и м о н.    Все-таки есть Бог на свете! Есть!
А н ж е л а.  Да уж! Сколь веревочка ни вейся... А ловко они его  скрутили, а? Я моргнуть не успела,  а он уже в наручниках.
С и м о н.  У них глаз наметанный. Они с ним чикаться не будут. 
А н ж е л а.   Да, ребята что надо.
Г у г о.   Какой я идиот! У меня же объектив был закрыт!... Такой кадр пропал! ...
А р н о.    Так этот старик врач?
Л у и з а.    И, главное, за что? За что?
А р н о.   Что тут непонятного?   Настоящего террориста поймать тяжело. Да и и пулю схлопотать можно запросто. А статистику  держать надо? Надо.
С и м о н.  (Внезапно прорывается). Что это вы, голуби мои, так опечалились? А? Еврея жалко стало? Все он врет! Я не верю! Ни одному слову!
А н ж е л а.   Конечно, врет! Он хотел в тебе сомнение зародить!
С и м о н. Меня вылечат! Слышите, вы?! Профессор Пери меня вылечит! Он не таких вылечивал! С того света вытаскивал!...
А н н а.    Кто?? Какой профессор?
С и м о н.    Профессор Пери! Мировая величина! Мне верный человек сказал. Профессор Пери его тетку от верной смерти спас. (Анна пытается сдержать смех, он прорывается как бульканье, но потом все-таки разражается хохотом).
А н ж е л а. Вы чего? Смехунчик в рот попал?
С и м о н.   Психованная, что ли?
А н н а.  (Вдруг успокаивается) .  Профессор Пери – это тот человек, которого по вашей наводке арестовали. И который поставил вам точный диагноз: хроническая злоба и злокачественная глупость. И медицина, он сказал, в таких случаях бессильна. (Симон и Анжела ошеломлены).
А н же л а.   А откуда вы это знаете? Может, просто похож?
А н н а.  Он учитель моего брата. Любимый учитель. Учитель жизни, если вы только понимаете, что это такое. Так что придется вам лечиться в другом месте. А что мировая величина – истинная правда.
С и м о н.    Что ты ее слушаешь? Пери – это английская фамилия!  Старинная! А этот старик – еврей. Капитан Пери, который Северный полюс, фильм про него –помнишь?  Да еврей в жизни не полезет на полюс, струсит. А профессор Пери  родственник капитана Пери! Мне верный человек сказал. И как такая знаменитая фамилия может быть  у еврея?
Л е о н.  Должен вас огорчить.  Может.  Со мной в университете учился израильтянин. И его фамилия была Пери. На иврите это означает плод. Фамилия чисто еврейская. Такие дела. (Пауза).
А н н а.   И верный человек  вас не обманул. У профессора Пери действительно есть знаменитый родственник - капитан Пери. Израильский летчик. Сбил семнадцать вражеских самолетов.  Профессор даже познакомил его с моим братом.
Л е о н.    И еще у меня для вас пренеприятнейшая новость. Пренеприятнейшая. Имя у вас, папаша, имя ваше – еврейское. Из Библии.
А н ж е л а. Симон, не верь. Ни одому слову. Они все сговорились.
С и м о н.   Значит так...
А н ж е л а.   И не отчаивайся! Рано отчаиваться! Он все равно тебя вылечит. Пусть попробует отказаться! Если откажется, это расизм. А  за расизм по головке не погладят. Я его по судам затаскаю, если откажется.
А н н а.   Насчет расизма мы с Леоном пойдем в свидетели. Мне прямо-таки не терпится встретиться  с вами перед лицом закона.
А н ж е л а.   И на вас управу найдем, не беспокойся.   Кто со мной свяжется, не рад будет, что родился.
Л е о н.  Какое счастье, что я не беременная женщина. А то бы я со страху выкинул. 
А н ж е л а.    А ты , шут гороховый, лучше помолчи! 
С и м о н.   Все! Домой!
А н ж е л а.   Ты с ума не сходи! Если я сказала, что он вылечит, значит, вылечит! Если, конечно, живой вернется.   Эти ребята, с ними шутки плохи. Перво-наперво бьют. А все вопросы потом. А профессор этот и без того дохлый... Но с другой стороны... евреи живучие. Если выживет, он тебя вылечит, я тебе верно говорю.   
С и м о н.   Не хочу! Я у него лечиться не буду! Точка.
А н ж е л а.  Симон, не глупи! 
С и м о н.    Что «не глупи»? Откуда ты знаешь, что он мне пропишет? Поди потом  доказывай...С того света...  Не хочу! Не доверяю!
А н ж е л а.   Так что же теперь, шестого врача искать?
С и м о н.   Хоть десятого!
А н н а. (Задумчиво)  Как это он всё-таки здорово сказал: хроническая злоба и злокачественная глупость....
А р н о.   Луиза...
Л у и з а .    Боже мой... Боже мой...  Что такое жизнь человека...Все в одночасье может измениться... Неузнаваемо...
А р н о.   А ты этого не знала?
Л у и з а.  Ты все время говоришь не то. Понятно, что знала. Но знала иначе, ты понимаешь о чем я говорю? Люди знают массу вещей, которых на самом деле они вовсе не знают. Это другое знание. Слово одно и то же, а суть иная.
Л е о н.    Просто какой-то театр абсурда...
А н н а.    Сидел, нервничал из-за этого дурацкого лифта... Наверное, обдумывал операцию, на которую опаздывал... И вдруг приходят два ротвайлера в полицейской форме, и все! ...Кристофер  поднимет на ноги всех за Давида... Да они все его обожали. Это сейчас он так выглядит, а тогда – крепкий, сильный, седая грива... Стареющий лев... Но Кристофера он любил больше всех.
Л е о н.    Лишь бы успел...
А н н а. Если Кристофер найдет хоть одного из этих близнецов... Представляешь? Они совершенно белые. Совершенно. И женились на двух сестрах, тоже близняшках. Надо будет спросить, какое у них потомство... Впрочем, все это чушь, я болтаю ерунду, не обращай внимания. Это от нервов.
А р н о.   Знаешь, я и певцом-то  стал случайно. Хотел быть боксером.
Л у и з а.    Ну и почему не стал?
А р н о.   Умный тренер был, отговорил. У тебя, говорит, техника хорошая, но руки для бокса коротковаты.  Другой, который умеет то же, что и ты, но руки у него длиннее, всегда у тебя выиграет. А это обидно.
Л е о н.   Я вот думаю: как это врач - и болеет. Тем более замечательный врач?
А н н а.   Ты же не знаешь, что он пережил! Чудо, что он вообще жив.
Л  е о н.  Пусть так, но огромное большинство врачей ничего такого не пережили. Они ведь должны знать, как себя вести, чтобы не болеть. А болеют, как и мы. Загадка. Я, например, когда вижу, что врач курит, меня передергивает. Думаю: сукин же ты сын, какой ты пример подаешь, ты-то ведь знаешь, чем это все кончится... Кристофер курит?
А н н а.   Нет... Жена его курит.   Даже беременная курила.... Стерва.
Л е о н.   Н-да...эт-то... Ребенок в утробе даже пожаловаться не может. «Мама, что же ты это со мной делаешь?». А он-то куда смотрит, брат твой?
А н н а.   Куда- куда... Любит он ее без памяти, вот куда...
Л е о н.    Да... Сильна, как смерть, любовь...Это точно...
А н н а.    Такой стерве такой парень достался. Уму непостижимо.
Л е о н.    Я вот думаю, когда ты забеременеешь...
А н н а.    Далеко думаешь.
Л е о н.    И если бы ты, беременная, вздумала курить... Что бы я сделал?   
А н н а.    Ну и?
Л е о н.  Не знаю.   Сильна, как смерть, любовь... Не знаю.   ...Как время медленно тянется...
А н н а.  Да....
Г у г о. (Подходит к Арно).  Тебе в уборную не надо?
А р н о.  Нет. Без меня дорогу не найдешь?
Г у г о.    Причем здесь дорога? Дорогу, если хочешь знать, я всегда найду. Один раз прошел – все! Хоть через десять лет. Натура у меня такая. Врожденная способность.
А р н о.   Или снова боишься, что я раздумаю и сбегу?
Г у г о.  Ничего я не боюсь. Просто у меня  от этих дел желудок бурлит. (Уходит).

(Появляются Пери со следами побоев на лице, лейтенант и сержант. В поведении полицейских разительная перемена. С профессора они разве что пылинки не сдувают. Заботливо усаживают его на стул. Пери очень слаб).

С и м о н.  Гляди-ка ты:  его назад... Я говорил тебе: у них все куплено, и полиция в кармане. Пошли отсюда!
А н ж е л а.    Он очухается, и я...
С и м о н.   Пусть подохнет! Не нужно мне от него ничего! Ничего! Все забрали! И фамилию! И имя! Все! (Едет к выходу, Анжела поспешает за ним. Ушли.)
А н н а. (По телефону)   Крис? Его привезли назад. Жив, но избит  сильно... Это они всегда, это тебе не террористов ловить. Много ли больному старику надо? Отзвони этим вашим близнецам и скажи спасибо. Среагировали мгновенно. Ладно, иди спать, если сможешь. Целую, привет твоим.
Л е о н.   Скажи ему, что ты выходишь замуж.
А н н а.   Тут один псих просит, чтобы я тебе сказала, что я выхожу за него замуж... Если не сойду с ума, то нет, а если сойду, то, может, и выйду. Ладно, будь здоров. (Обрывает связь. Набирает новый номер) Карл? Его вернули. Если это сделал ты – то  спасибо. ....Избит, как у вас это и положено, но жив. Так что еще раз спасибо.(Обрывает связь).
Л е й т е н а н т.  Лифта нет до сих пор??? Сержант! Займитесь!.. Какая тут жара! Прямо адская... (Подымает с полу какую-то папку и начинает ею обмахивать лицо профессора. Пери звонит по мобильнику).
П е р и.  Это я... Ну как?... (Выслушивает отчет). Ясно... Надо держаться... Все там же, жду лифта... (Сержант пытается дозвониться, но безуспешно).
С е р ж а н т.  (Леону). Батарейка сдохла, зараза. Дай телефон.
Л е о н.  (Пропускает просьбу мимо ушей). Теперь вам обоим оторвут яйца. Ему оба, тебе одно. Проси, чтоб оставили левое.
С е р ж а н т.   А мне за что? Я приказ исполнял.
Л е о н.   Бил его?
С е р ж а н т.  Нет. Ну, может, слегка дал раза, это не считается. Лейтенант любит  своими руками. Он точки знает на теле. Курс проходил. Может избить до смерти, а на теле никаких следов.И никакая экспертиза не покажет.
А н н а.   Теперь вам обоим  хана. Я об этом позабочусь.
С е р ж а н т.  Вы?!
А н н а.   Я. Чего  вылупился? Не ожидал? Думал, так, дамочка?
С е р ж а н т.  Да я это...я  ничего...
Л е о н.    Теперь у тебя есть только один шанс спастись. Совершить что-нибудь героическое. Либо террориста поймать, либо спасти жизнь кому-нибудь. Из начальства.
С е р ж а н т.   Поймаешь его, как же. Сидит, дожидается. Я ведь вправду не виноват. Мне что скажут, то и делаю. Думаете, мне в радость бить кого-нибудь? Никакого удовольствия, я вам честно скажу. Никакого.  Да и то рассудите сами: если бы я его ударил по-настоящему, он бы здесь сидел? Он бы в морге лежал.
А н н а.  Что они с ним сделали! (Достает бутылку и набирает воду в поильнике.
С е р ж а н т.  А почему ..это...   почему левое ?
А н н а.   К сердцу ближе.  Может, когда-нибудь человеком будешь, кто знает. (Идет к Пери).
П е р и.   (Лейтенанту, который вертится вокруг профессора, как парикмахер вокруг важного клиента ).   Не мельтешите так... В глазах рябит...
Л е т е н а н т.  Приказано оказывать вам всяческое содействие. Поверьте, профессор, если бы я знал... (Достает мобильник).
П е р и.    Вы уже оказали... содействие...
А н н а. (Подходит к Пери) .   Выпейте воды, профессор. (Протягивает ему бытылку, но лейтенант пытается ее забрать, чтобы  предложить воду самому). Убери руки, болван!
Л е й т е н а н т.  Это вы мне???
А н н а. Тебе, кретин. Кому же еще.
Л е й т е н а н т.   Да я вас...
А н н а.    Не успеешь.   Ты еще не понял, кто его сюда вернул? Не понял, скотина? Сегодня эти руки, которыми ты избивал невинного человека, эти руки тебе сегодня укоротят. А как это сделают, отрубят ли сразу или ломтиками, как колбаску, -  это зависит от меня. (Лейтенант  застывает в ужасе).
А н н а . Как стоишь? Смирно! Руки по швам! Брось мобильник, кретин! (Мобильник падает на пол).Стоять не научился! Только и умеешь невинных людей мучить, скотина грязная! Подбородок вперед! Еще! Еще! Живот подобрать! (Лейтенант с неестественно вытянутым вперед подбородком выглядит нелепо и это доставляет Анне и Леону видимое удовольствие. Сержант с ужасом наблюдает за унижением начальника).
Л е й т е н а н т.   У меня семья... жена и сын...
Л е о н.  А когда ты людей избиваешь...  может и у них семья? А насчет сына... Большой вопрос, что лучше: расти с отцом-садистом  или сиротой.  Ну? Как ты считаешь?
Л е й т е н ан т.   Не могу знать.
П е р и.   Уберите его от меня... если можно...
Л е о н..   Не можно, а нужно! Вперед!Парадным шагам...Арш! (Лейтенант идет вперед и почти натыкается на валяющийся стул). Вокруг стула парадным шагом!  Ногу держать! Не сгибать ногу! Убью! Раз-два, раз-два! Ле-в-в-в-ой! Левой!(Лейтенант делает несколько кругов вокруг стула). Вперед! Раз-два! Раз-два! (Лейтенант, как заводной доходит до того места, где прячется человек в черном. У того сдают нервы и он пускается наутек.)
Л е й т е н а н т.  Сержант! За ним! (Сержант срывается с места.).
С е р ж а н т.   Стой!.. Стрелять буду!
А н н а.   А ты что стоишь, трусливая тварь? Вперед!За ним! (Лейтенант убегает).   Л е о н.     Ну ты и авантюристка! Не подозревал.
А н н а.   Я и сама не подозревала. Да и ты подыграл здорово!
Л е о н. Жалко, что не заставил его сделать круг на четвереньках. Он бы, сука,  безропотно. Все-таки поразительно - этот мгновенный переход от абсолютного хамства к безоговорочному холуйству. Слушай, может, Дарвин все-таки в чем-то прав, а? Может, эти скоты и вправду произошли от обезьяны?..  . Во всяком случае, многое объясняет. ( Он  и Анна подходят к Пери ).
А н н а.   Профессор ... Что я могу для вас сделать?
П е р и.  Позвоните Кристоферу и скажите ему, что его любимый учитель – старый безмозглый кретин. Обещайте.
А н н а.    Ну что вы такое говорите...
П е р и.   Я знаю, что говорю. Обещайте. Старый безмозглый кретин.... Профукал свою жизнь... Понадобился полицейский кулак, чтобы я это понял. Передайте ему, это для меня очень важно... Очень...Этот садист прав: всяческое содействие... Всяческое... Это ключевое слово. Всяческое... 
Л е о н.  Что мы можем для вас сделать? Эти гады, если и вернутся, то не скоро. Гоняться по пятидесяти этажам занимает время.
П е р и.  Идите домой...
А н н а.  Мы не можем вас так оставить.
П е р и.   Вы должны... Есть минуты, когда человеку надо собраться... надо побыть одному...Одному... Идите... С Богом...Ну же! Идите...(Анна и Леон отходят в сторону).
А н н а.    Что будем делать?
Л е о н.   Он сказал, что.
А н н а.    Но не можем же мы его так оставить! Больного и избитого.
Л е о н.     Надо уважать чужую волю. Даже если нам это не очень удобно. Он болен и избит, но он вменяем и отвечает за свои желания. Это надо уважать. Мы же не  опустимся до уровня этих скотов.
А н н а. Как я посмотрю Кристоферу в глаза, если ...
Л е о н.   Так и посмотришь... Ты все время думаешь, как ты  будешь выглядеть со стороны. Хотя бы со стороны Кристофера. А ты думай о нем. Он сказал ясно: ему требуется побыть одному. Именно сейчас. (Уводит ее. Появляется Гуго) 
А р н о. Эх, ты... Такую сцену профукал.
Г у г о.  (К Арно). Что было? Что здесь было?
А р н о.   Что было, то сплыло. И больше не будет. Цирк здесь был. Эксклюзивное представление. А ты его продристал. В буквальном смысле.
П е р и.   Старый безмозглый кретин... старый ...безмозглый кретин... (Луиза подходит к нему).
Л у и з а.  Вы что-то  хотели, профессор?
П е р и.     Побыть одному.... Остаться одному.
Л у и з а.  Вы уверены, что вам ничего не надо?
П е р и.  Идите домой и молитесь.  К Марте вас не пустят...Почему вы не молитесь? Идите и молитесь...... Это самое важное, я же вам ясно сказал... это помогает... Идите! (Луиза отходит от него).
Л у и з а.  Он хочет, чтобы его оставили. Я ухожу. Прощай.
А р но.  Луиза, ты не можешь так уйти. мы уйдем  вместе. Мы поменялись ролями. Теперь я не могу без тебя. Я не знаю, что со мной.  Ничего похожего раньше не было...   Ты - мой единственный шанс. Моя соломинка.
Л у и з а.   Не драматизируй. Тебе нужна женщина. Найдешь... Я тебя больше не люблю... И ты жалок, Арно.
А р н о. Это правда.
Л у и з а.  Я не имела в виду – сейчас. Сейчас в тебе начало проявляться  что-то ... Я   говорю про тогда, когда ты орал свои ...даже песнями их назвать язык не поворачивается – в попугайской рубашке с блестками. Тогда, на вершине славы – как ты был жалок, в сущности, и как я этого не понимала! Вот что уму непостижимо! Это затмение.
А р н о.   Я не спорю... Но ты любила меня, сама призналась. Черт с ними с блестками, но любовь, любовь - ведь это настоящее? Чувство-то было?
Л у и з а.  Да. Было. Настоящее... Но больше я тебя не люблю.
А р н о.   Полюбишь снова. Если любила такого, каким я был, то теперь... Полюбишь снова... ... Ты не понимаешь...  Как ты думаешь, чего ради я хочу на эту крышу? И этот стервятник вместе со мной?...
Л у и з а.  (До нее вдруг доходит). Ты с ума сошел!!! Не делай этого! Это страшный грех! Страшный! Это как убийство! Бог не спросит тебя, почему ты покончил с собой, он спросит, почему ты убил Арно, которому Я дал жизнь... А этот... хочет заснять твою смерть? Стервятник. Действительно, стервятник., прости Господи.
А р н о.   Я сам ему предложил. Ему не везет, бедняге. Всегда опаздывает. Ну, я его и пожалел. Мне-то не все ли равно, а ему – слава. И деньги. Хоть кому-то польза от моей смерти... И тщеславие, конечно. Напомнить о себе.
Л у и з а.   Ты не сделаешь этого! Ни в коем случае! Господи, что мне делать? Что мне делать, Господи?
А р н о.   Ты сама знаешь, что...
Л у и з а.   Обет! Но я дала обет! Господи! Что Ты делаешь со мной, Господи?
А р н о.  Мы родим и вырастим детей. Еще не поздно. Только поверь мне на этот раз.. (Луиза плачет. Он нежно обнимает ее за плечи и ведет к выходу). 
Г у г о.   Арно! А как же я? Я убил из-за тебя целый день...
А р н о.   Перебьешься... (Арно уводит Луизу).
Г у г о. (Растерян, не знает, что делать дальше. Тихо: «Сволочь»...
Приходит лифт, двери открываются, Гуго тупо, словно в оцепенении, смотрит на него, потом делает лифту, словно живому врагу, неприличный жест и в ярости пинает какую-то подвернувшуюся рухлялядь, повреждает ногу, садится на стул, на котором сидел Арно, снимает туфлю и растирает ушибленную ногу. В это время у Пери начинает звонить телефон. Гуго, вначале занятый своей ногой, не обращает внимания на то, что профессор не отвечает. Затем надевает туфлю и подходит к старику. Осторожно трогает его за плечо, но тот начинает валиться со стула, так что Гуго, не без труда, усаживает его снова.  Убеждается, что старик мертв. Потрясен.  Не знает, что предпринять. Озирается. Пятится на цыпочках назад. Потом, словно в каком-то озарении, опомнившись, делает несколько  снимков с места происшествия: мертвого профессора, вестибюль, открытый лифт – деловито, с разных ракурсов. Закрывает камеру и, слегка прихрамывая, довольный, торопливо уходит.
Телефон звонит  и заливается все громче и громче,  во всю мощь, до боли в ушах: «Тореадор смелее в бой»....
Занавес не оспускается медленно, но  п а д а е т   в д р у г  - словно  отсекая то, что мы видели.  И телефон замолкает.               
               

                К О Н Е Ц

Хайфа. Июль – август 2008 года.