Посвящаю эту повесть 4М(М.М. и М.М.).
В некотором дворе околостоличного городка жили двое мальчишек. Знакомы они были с самого раннего детства. С пеленок дружили, в одной песочнице играли, в один горшок писали.
Старший из них, Аристарх, мог бы быть одаренным писателем или успешным политиком, но он стал хирургом. А Маратик так и остался мечтательным обалдуем, которому не хватило способности поступить в институт.
В маленькой квартире Аристарха был маленький кабинет, стены его - сплошь книжные полки, на которых среди книг стояли стеклянные сосуды, наполненные водой. В них плавали розовые и алые, большие и маленькие, нервно подрагивающие и замирающие, бьющиеся в агонии и нежно трепещущие сердца. Сердца, от которых он не смог отказаться.
Больше всего Маратик любил после работы (место которой постоянно сменялось) заходить к своему другу и сидеть в его кабинете. Раскачиваться на кресле-качалке и есть арбузы. Аристарх кресло давно разлюбил, а вот Маратик качался до сих пор с превеликим удовольствием. На арбузы друга Аристарх тоже сердился: «Это же сладкая вода и больше ничего!». Но сердился в шутку, по-доброму, как сердятся на старого друга, которого уже невозможно разлюбить ни при каких условиях.
Как-то раз, раскачиваясь в кресле и отирая рукавом сладкие капли арбузной воды с подбородка, Маратик почувствовал, что чего-то не хватает для полного счастья. То ли повлияло расстройство, что его снова уволили, то ли смутили пульсирующие сердца на книжных полках… Маратик, покачиваясь, неловко оттолкнулся ногами и кресло, сильно наклонившись назад, вытолкнуло его на пол. В полете он задел рукавом тарелку с арбузом, и она опрокинулась на него сверху, обдав липкими брызгами.
Аристарх, сидевший на открытом окне, испуганно встрепенулся и хмуро посмотрел на упавшего Маратика. Тот сидел на полу и, забыв об арбузе и кресле, смотрел на трехлитровую банку с сердцем, которая оказалась прямо напротив его лица. На ней, как и на прочих, висела бирка с именем.
Маратик смотрел на сердце. Оно не было похоже на сладкие валентинки, которые подружки-школьницы дарят друг другу четырнадцатого февраля. Это была ожившая иллюстрация из учебника биологии: настоящее, человеческое сердце. Оно сокращалось. Гораздо быстрее, чем его собственное. Глядя на него, Маратик чувствовал, как его сердце начинает биться в том же ритме, пропуская и учащая удары. Кровь прилила к лицу, по спине пошли мурашки.
- Бьется… - не своим голосом, глухим и низким, произнес Маратик.
- Угу, - откликнулся Аристарх, снова уткнувшись в книгу - как и остальные шесть в этой комнате.
Голос Аристарха привел Маратика чувство, ему передалось то спокойствие до равнодушия, которое отличало его друга. Передалось через его усталый взгляд заядлого скептика, через его небрежный тон, нарочито безразличный вид. Маратик выдохнул, отер со лба выступившую от учащенного сердцебиения испарину и сел на край письменного стола. Он обернулся на Аристарха: тот читал, время от времени решительным движением откидывая назад рыжие волосы, которые падали на лоб и лезли в глаза. Застегнут на все пуговицы, при галстуке, аккуратность передалась то ли из профессии в жизнь, то ли из жизни в профессию. Худые, всегда чистые руки, которые никогда не дрожат. Только такими и делать надрезы.
- А ты умеешь вынимать сердца? – спросил Маратик.
- Как не уметь, - ответил Аристарх, усмехнувшись – Все сердца, которые ты видишь, я вынимал собственноручно… Глупая прихоть нашего времени, скорей бы эта мода издала свой последний писк.
- А вынул бы свое?
- Вот еще, - откликнулся Аристарх - Попробуй, вынь его, обратно уже не вставишь. А доверять кому-то – себе дороже. Только если человеку проверенному, которого знаешь давно… Но ему твое сердце без надобности. Ему ничего доказывать не нужно.
Маратик зевнул, потянулся, похрустел пальцами. Ему вдруг так захотелось на воздух, что даже общество Аристарха не могло удержать его в помещении. «Того-то мне и не хватает. Воздуха», - думал Маратик, убирая тарелку и арбузы с пола.
Маратик вышел на залитую резким неоновым светом сине-серую улицу, с шумом вдохнул воздух с привкусом весны и бензина, выдохнул. Засунув руки в карманы, он своей бодрой подпрыгивающей походкой пошел в сторону дома. Споткнулся на ровном месте, чуть было не упал.
Нет, все равно что-то не то. Не так, как раньше. «Надо было Арису сказать…» - запоздало подумал Маратик – «Уж он бы понял, что к чему». Он завернул в подворотню, чтобы срезать через дворы, но остановился и отшатнулся: в подворотне, сплетаясь руками, волосами и губами, целовалась пара влюбленных. Маратик смущенно поджал губы и, развернувшись, пошел по длинному пути. К лицу его прилила кровь, и щеки покраснели, из мыслей вновь не шло то седьмое сердце из кабинета Аристарха.
Путаные улицы города были сплошь торговые ряды. Магазины, рестораны и прочие увеселительные заведения тянулись на километры вперед и на метры вверх. На перекрестках всюду ряженные промоутеры раздавали листовки с очередной рекламой товаров и услуг. Редкий фонарь оставался свободным от объявлений и афиш. Городу невозможно было вздохнуть от рекламы, запаха бензина и смога.
Уже близко к своей квартире Маратик почувствовал, как что-то царапнуло его по спине, повисло на ремне джинс, словно не прыгнуло снаружи, а выбралось из штанины. Маленькие лапки, цепляясь за рубашку, поднялись на плечо. Осторожно повернув голову, Маратик резко хрипло вдохнул. Он не смог даже вскрикнуть: на плече его сидело гаденькое существо с большим ртом и маслянистыми глазами. Оно улыбалось, так по-человечески, пьяной развратной улыбкой.
- Чего ты хочешь, Маратик? - прохрипело существо, гипнотизируя его своими темными томными глазами. Маратик снова попытался вскрикнуть, но издал только невразумительный хрип, словно его лишили голоса. Он дернул плечом, махнул рукой, чтобы столкнуть эту мерзость со своего плеча. Оно исчезло. В один миг, словно его не было. Без хлопка, без дыма, без других мистических атрибутов. Просто исчезло, словно при монтаже жизни Маратика произошла смена кадров. Был мерзкий монстр – и нет его.
Маратик пораженно схватился за голову. Он был абсолютно уверен, что видел и даже чувствовал это. «К Аристарху возвращаться уже поздно и далеко, - подумал он. Внутри у него все дрожало. В последний раз он чувствовал такое в детстве, когда выбрался из канализационного люка. Безденежные люди сняли с того люка крышку и завалили его мусором. Маратик, который больше смотрел по сторонам, чем себе под ноги, на полном ходу ухнул в люк, наступив на кучу скрывавшего его мусора. Каким-то чудом ему удалось зацепиться за край. Он помнил, что даже не вскрикнул, только что-то пытался хрипеть. Помнил, как подогнулись, ослабели, задрожали ноги, помнил испуганное, еще детское лицо Аристарха, который тащил его за обе руки из злосчастного люка.
Деланно веселый, выделывающийся ряженный промоутер всучил Маратику листовку, которую тот по привычке засунул в карман, даже не разглядывая. Маратик шел, постоянно оглядываясь и потирая плечо. Наконец, вот неоновая вывеска «магазина для влюбленных», сбоку небольшая лестница в подвал. Там, на минус третьем этаже в однокомнатной клетушке жил Маратик.
Маратик не любил свою квартиру, он возвращался туда только поспать. В квартире Аристарха ему нравилось гораздо больше, она располагалась на цокольном этаже под диагностическим центром. В кабинете Аристарха по необыкновенной удаче нашлось окно, которое впускало в комнату свет и свежий воздух. У Маратика, разумеется, окон не было и быть не могло, поэтому долго находиться у себя он просто не мог.
Бросив ключи на пол у дверей, Маратик спешно лег спать. Сработал детский рефлекс: ему казалось, что одеяло от всего его спасет, и он накрылся с головой. Вокруг его шеи и пояса вдруг сомкнулось что-то ледяное. Маратик хрипло вдохнул и скинул одеяло. Его обнимали чьи-то белые, синеватые руки и ноги. Маратик вырвался и отскочил в дальний угол комнаты. На его кровати лежала унылая бледная женщина, которая куталась в плед. У нее был опустошенный усталый взгляд.
- Ну вот, снова остался ты один, - протянула она заунывно и всхлипнула – Хорошо одному, Маратик?
- Я не один, - возразил Маратик резко – Но предпочел бы остаться один, что ты делаешь здесь? Кто такая? Уходи…
- Если ты еще не знаешь, что я, то скоро поймешь, - протянула женщина в ответ – И я не могу отсюда уйти, и ты тоже не можешь меня прогнать. Нужен кто-то третий. Но пока что мы наедине…. Хорошо одному, Маратик?
- Прекрати! – вскрикнул он и кинул в нее курткой. Куртка, не долетев, упала. Женщина сползла с кровати и медленно, словно не могла передвигаться по-человечески, поползла к Маратику. Он отходил назад, пока не наткнулся спиной на стену. Женщина подползла к нему и обняла за ноги своими холодными костлявыми руками. Обняв его, она стала раскачиваться и тихонько завывать, время от времени всхлипывая.
- Плохо, плохо одномуууууу… - выла она – Как же ты до сих пор один, Маратииик?
- Я не один, - возразил Маратик, отталкивая эту противную, холодную воющую бабу от себя – У меня есть друг, Аристарх…
- И что? – она подняла лицо, мокрое от слез – Аристарх согреет тебя зимней ночью? Где тогда он сейчас? Только я обнимаю тебя. И каждый раз, когда ты будешь возвращаться домой, я буду встречать тебя, стану твоей вечной подругой.
Маратик дрожал от холода ее объятий, начинали непроизвольно постукивать друг о друга зубы. Если бы не жуткий холод, он мог бы возразить, но чем больше замерзал, тем больше смысла находил в ее словах. Ему хотелось обнять кого-то, согреться живым человеческим теплом. Но он был один в квартире.
«Надо бежать к Арису, - подумал Маратик – там она меня не достанет».
С силой оттолкнув женщину, он рванулся вперед, но, споткнувшись о ее безжизненные холодные ноги, упал на кровать. Спину его неожиданно придавило, он почувствовал когти, впивающиеся в его кожу и, закричав, перевернулся на спину, чтобы обездвижить врага. Но тот оказался быстрее и, едва Маратик перевернулся, он уже давил ему на грудь. Это был тот самый гадкий монстр. Его шерсть блестела, словно промасленная, в свете ночника.
- Хочешь попасть во второй круг ада – спроси меня, как, - прохрипел он, склоняя свою маленькую головку с большими горящими глазами к Маратику.
Маратик сморщился от отвращения и отбросил монстра. От его когтей по всему телу разливался невыносимый жар, к щекам приливала кровь, на лбу выступал пот. Маратик, обмахиваясь руками, вскочил с кровати.
- А чего ты вообще хочешь, Маратик? – остановил его хриплый голос. Маратик замер. Его дыхание сбивалось, сердце билось, словно в лихорадке, волосы прилипали к мокрому лбу.
- Я…хочу… - едва дыша, пытался проговорить Маратик. Монстр противно улыбнулся и, спрыгнув с кровати, встал напротив него. Напружинил задние лапы, подготавливаясь к броску.
- Ну же, скажи, - его глубокие черные глаза не мигали. Маратик попытался сдержать дыхание. Подняв с пола подушку, он зашвырнул ею в монстра и закричал:
- Я хочу уйти! Подальше от вас!
**
- Арис, закрой дверь! – вскрикнул Маратик. Аристарх быстро поднялся и закрыл дверь прямо у них перед носом. Они не смогли перейти порог его дома. Здесь Маратик был уже не один. В дороге они продолжали преследовать его. Женщина выглядывала из-за каждого мусорного бака, в отражении каждой витрины видел он ее. Иногда она ползла за ним, двигая всем телом, как гусеница и тогда Маратик ускорял бег, словно она могла его догнать. «Куда я бегу? От кого бегу?» - слышал он ее шепот – Я ведь совсем, совсем один. И не к кому, и не от кого».
С вывесок свешивался он, блестя чернильно-черными глазами. Подмигивал, скалился. Зубы у него были желтые, как у курильщика, злоупотребляющего кофе. Иногда он, качнувшись, делал бросок, чтобы сесть ему на плечо и начать снова нашептывать разные гадости, от которых у Маратика краснели уши и шли мурашки по спине.
- Держи, - Аристарх подал Маратику кружку с чаем - Что случилось?
Маратик округлил свои карие глаза и хотел броситься рассказывать, но у него словно отнялся язык. «Он мне не поверит…» - подумал Маратик. Он достал из кармана листовку, которую вручил ему промоутер, и положил на стол. Арис нахмурился, поправил очки и стал читать.
- Я хочу…Я определился со своими желаниями, - заикаясь, сбивчиво говорил Маратик – Вот что я хочу: быть не один. Я все думал, что мне чего-то не хватает и, наконец, понял, чего.
- Братья и сестры! Вы несчастливы? В вашей жизни чего-то не хватает? Вам больше невыносимо быть одному и ограничивать свои желания? Вступайте в наше братство, где под чутким руководством гуру вы обретете путь в рай… - прочитал Аристарх сухим, резким, насмешливым голосом – Ты определился с желаниями и решил податься именно туда?
- Да, - Маратик лихорадочно кивал, глядя на Аристарха потерянным горящим взглядом. Аристарх вздохнул, снял очки и некоторое время молчал, подбирая слова.
- Марат, ты попробуй отвлечься как-то, я не знаю… Найди работу, а лучше не надо, лучше поехали к родителям за город. Я отгул возьму, - произнес он негромко. Маратик вскочил:
- Не хочу за город! Не надо со мной нянькаться, как с депрессующим подростком! – закричал он. Аристарх прищурился. Громкие звуки усиливали головную боль, которая мучила его уже который вечер.
- Ну хорошо, - ответил Аристарх, не поддаваясь настроениям Маратика и не повышая тона – Ты крутой взрослый мужик, да только какой взрослый человек в адекватном состоянии пойдет вступать в какое-то чертово братство?
- Они помогают людям, - возразил Маратик – Они и меня сделают счастливым!
- А ты очень несчастлив?
- Несчастлив! Несчастлив, да!
Аристарх вздохнул, потирая виски.
- Ну ладно, хорошо, несчастлив…Только не ори, пожалуйста, - попросил он устало – Марат, я не хочу, чтобы ты оказался в каком-то притоне, из которого тебя будет трудно вытащить. Хватит махать руками и разыгрывать трагедию, ложись спать, а завтра на свежую голову поговорим…
Маратик лег на диван и накрылся пледом. Аристарх еще некоторое время неподвижно сидел, держась за голову. Затем он встал и, забрав кружку Маратика, ушел на кухню. Шум воды, тиканье часов – все стало лишь фоном. Маратик как никогда отчетливо слышал биение собственного сердца. Он лежал и, не мигая, смотрел вперед. Напротив него на полке стояла банка с сердцем. И оно билось так же, в том же ритме, с теми же замираниями и ускорениями, как у него.
- Арис, - позвал Маратик – Ты до конца дочитал?
Послышались мерные шаги, в комнату вошел Аристарх. Он остановился позади дивана.
- Нет, зачем мне читать такие глупости…И тебе не стоило, - ответил Аристарх. Маратик поднялся, сел и посмотрел на друга. «Сложно ли будет его уговорить? - подумал Маратик – Он же мой друг, отказать не должен».
- Чтобы вступить в братство, нужно вынуть сердце, - выпалил Маратик.
- Марат, - произнес Аристарх тихо, очень серьезно глядя на друга – Спи, пожалуйста.
Маратик выглядел как больной ОРЗ: бледный, со вспотевшим лбом и болезненно румяными от жара щеками. Губы его подрагивали, как от озноба, а глаза маниакально поблескивали.
- Арис, нужно торопиться, я так больше не могу, - твердо сказал Маратик, упрямо глядя на Аристарха.
- Ты себя в зеркале видел, придурок? – вздохнул Аристарх - Больше тебе ничего вынуть не надо? А то я могу.
Маратик вскочил, отбросив плед и свернув с журнального столика баночки и коробочки с таблетками Аристарха. Брови его сдвинулись, дрожащие губы изогнулись расстроенной дугой. Скобочка грустного смайлика и та была бы веселее.
- Отлично, нормально, все ясно, - выдавил Маратик, последовательно и резко выплевывая слова – Я думал, ты поможешь мне как своему лучшему другу, но ты, оказывается… Ну и ясно, нормально все. Пойду к кому-нибудь другому!
Маратик отвернулся, внутри у него все дрожало. Он шел к выходу, уже чувствуя холод ее объятий. Его страшной подруги, что будет ждать его на улице и по возвращению домой без устали обнимать его, заунывно выть, всхлипывать и нашептывать ему на ухо что-то депрессивное. Не исключено, что придет и он, придет потерзать его своими когтями, помять грязными лапами. Будет смотреть своими черными глазами, на дне которых неугасающий огонь, улыбаться как чеширский кофеман-курильщик.
Маратик нерешительно взялся за ручку двери и повернул ее. Дверь приоткрылась, в щели показались два уже знакомых ему лица.
- Постой, Марат, - позвал его Аристарх. Маратик словно ждал этого и с облегчением энергичным движением захлопнул дверь. Он обернулся к Аристарху с надеждой. Он надеялся, что ему больше не придется встретить своих мерзких приятелей и его лучший друг, его брат, поможет в этом.
- Я… - Аристарх закрыл рот рукой, словно хотел запретить себе говорить - Не позволю, чтобы кто-то еще вынимал твое сердце – продолжил он своим обычным тоном, отвернувшись к окну - Никакой порядочный хирург помогать тебе не станет…а все эти нелегальные шарашки… Знаю я их. Там полная антисанитария.
Маратик широко распахнул глаза. Он не мог сдержать ликования. Победа. «Он согласился! Согласился!» - думал он.
**
Темным весенним вечером Маратик бодро, чуть ли не насвистывая, шел по задыхающемуся от людей и машин проспекту. Под мышкой он нес спортивную сумку. Внутри нее с характерным звуком бултыхала туда-сюда вода в трехлитровой банке.
Первое в его жизни собрание братства должно было вот-вот начаться. Возле офиса стоял автобус, который ждал их, чтобы вывезти на окраину города. По словам секретарши гуру, Маратик решил присоединиться вовремя. Он заполнил заявление как раз накануне дня весеннего равноденствия, бурно отмечаемого в братстве. В день весеннего равноденствия проходила массовая инициация новичков.
Маратик как никогда был полон энтузиазма. Ему казалось, что после инициации в братстве его жизнь в корне переменится. Он занял у Аристарха денег, чтобы сдать их на поездку, уложил вещи и был готов к выезду за много часов. Приятели его дружно и надолго его покинули. Весь полон предвкушениями своей новой жизни, он и не вспоминал о них, отсутствие их было естественно.
По дороге Маратика перехватил ряженный промоутер в костюме кролика, который раздавал флаеры, стоя на перекрестке.
- Ничем не отличается от настоящей! Свежая! Вкусная! Синтетическая морковь! – кричал он, призывая продегустировать образцы прекрасной моркови. Маратик взял одну их морковок. Она была красивая: гладкая, идеального оранжевого цвета, готовая к употреблению. Глядя на нее, так и хотелось откусить кусочек.
Стоя у автобуса в ожидании отбытия, Маратик жевал морковь. Она была так хороша на вид, но вкус ее был как у дешевой детской жвачки: поначалу сильный, но быстро угасающий. Она действительно мало чем отличалась от настоящей, но не было в этой моркови никакого сока, она в мгновение становилась безвкусной и рыхлой. Маратик, откусив пару раз, был вынужден выкинуть остатки моркови, потому что продолжать есть это было попросту невозможно. «Еще не хватало отравиться в такой ответственный момент», - подумал он с опаской.
Автобус в вечерних сумерках увез их на одноэтажную окраину. Люди здесь уже давно не жили, сплошь продовольственные и другие склады. Фонари и иллюминация вскоре угасли вдоль дорог, но они все еще находились в черте города, хотя и в так называемой мертвой зоне.
Высадившись у заброшенного склада, старшие братья разбрелись, неторопливо подготавливая все необходимое для посвящения. В центре выложенной бетонными плитами площадки разводили костер, из автобуса выгружали ящики и узелки.
Маратик, стоя среди новичков, находился в легкой растерянности. Он бы сейчас предпочел сам ящики или дрова таскать, чтобы занять себя хоть чем-нибудь. У него слабели ноги от сильного волнения, в голову лезли мысли о том, как все может быть.
«Я не хочу, чтобы ты попал в какой-нибудь притон, из которого тебя будет трудно вытащить», -вспомнил Маратик слова Аристарха, когда из сумки вновь послышался булькающий звук перекатывающейся воды.
Притон? Слово-то какое: притон. Снобистское, пренебрежительное, совсем не подходящее для братства, в которое он попал. Так думал Маратик, глядя на суету вокруг костра и общие приготовления.
Когда костер взвился в черное небо, когда все собрались вокруг него, один из старших братьев вышел вперед и одним движением скинул с себя всю одежду, представ перед новичками нагим в свете костра. Остальные стали тоже торопливо стягивать все свои семь одежек. Раздевались мужчины, женщины. Маратик, смутившись и запутавшись на минуту, просто смотрел по сторонам, наблюдая за происходящим. Осознав себя соучастником этого действа, он стал неохотно снимать одежду.
Оказавшись полностью нагим в присутствии чужих людей, которых он пока что не мог назвать братьями и сестрами, Маратик сжался. Всегда готовый показать себя, он вдруг смутился и словно сам себя потерял, оказавшись раздетым. Он почувствовал, как к щекам приливает кровь.
Старшие братья, разделившись, пошли по кругу. Дошла очередь и до Маратика: ему выдали несколько ягод винограда, налили бордового и вязкого красного вина в пластиковый стаканчик. Маратик заворожено смотрел, как плещется вино: ему казалось, что он держит в руках стакан с кровью, живой, алой, горячей. «Она может отогреть и меня…» - подумал Маратик и, улыбнувшись, выпил стакан залпом.
Непонятное, кисло-сладкое, вино растеклось у него внутри, потекло по жилам, впиталось в сердце. Маратик почувствовал, как вокруг все дрогнуло, пошатнулось. Он ел виноград и смотрел по сторонам: на таких же, как он, людей, в сердца которых просачивалась новая, горячая кровь. Они улыбались и щурились, ели виноград, оживлялись. Маратик не заметил, как его подхватили за плечи и закружили в огромном хороводе. С криками, невразумительными песнями и плясками, обнаженные новички братства носились вокруг костра, кружили хороводы, подбегали к самому огню, бесились как сумасшедшие. Маратик улыбался от уха до уха, ему тоже хотелось прыгать, танцевать, пока он не оторвется от земли, чтобы больше ее не коснуться. Пока он не полетит.
Вино лилось и лилось, старшие братья едва успевали распаковывать ящики. Бесноватые новички начали уже прыгать через высокий костер. Маратик пытался засмеяться. Но у него выходило только одурманенное «Ха…ха…ха…». Он пытался хлопнуть в ладоши, но руки его промахивались, никак не могли удариться друг о друга. Кто-то подсовывал ему виноград, подливал вино.
- Все это похоже, - смешным голосом объяснял Маратик незнакомой девице, которая висла на его плечах – На кашу… На кашу, когда делают вино, когда месят ногами виноград…Мы тут все как маленькие черные виноградинки.
Девица ничего не понимала, смеялась над его голосом, пока кто-то не подхватил ее и не унес в очередной хоровод. Маратик танцевал один. И чем больше он размахивал руками и дергался, тем больше он понимал, что должен делать это лишь потому, что он – соучастник.
- Братья, - он, покачиваясь, подошел к старшим братьям, которые не вступали в празднество, а только поглядывали со стороны – Братья, когда я стану счастливым?
Братья переглянулись и улыбнулись, но что-то вдруг отвлекло их внимание. Маратик обернулся. У самого костра раздирали одного мужчину две женщины. Они умудрялись тянуть его каждая на себя и одновременно драть друг другу волосы. У мужчины на плечах и руках блестела кровь от впившихся в него ногтей. Подравшись между собой, одичавшие девушки бросились на него и стали бить, закидывать камнями, дико визжа.
Старшие братья засуетились и разняли дерущихся. На этом посвящение было решено закончить, хотя толпа новичков уже забыла о происшествии и хотела продолжения праздника. Финальный ритуал прошел смазано: их завели на склад, полуживых от вина выстроили в очередь к огромной бочке. Каждый должен был погрузиться в воду с головой, полностью омыться. Вода в бочке была мутноватая. Выходя из нее, Маратик чувствовал себя отвратительно и собирал с плеч, груди, живота, вытаскивал из волос кусочки ржавчины.
На выходе его догнал один из братьев. Маратик не без труда узнал его: он был один из тех, кого он спрашивал о счастье. Шепнув что-то про особый подарок от гуру, он всучил Маратику билет, похожий на билетик из маршрутки. На обратной стороне от руки был написан адрес. Маратик с благодарностью кивнул, не понимая, что это, но предполагая, что что-то ценное.
«Что? Билетик на маршрутку счастья? - Подумал он и усмехнулся. Его подташнивало, мерзко кружилась голова. Пора было возвращаться домой.
**
Маратик не пошел домой этой ночью. Путая повороты и блуждая по улицам и переулкам, он старался найти заветный адрес. Ему казалось это очень важным: он пришел в братство за счастьем и в первый же день получил билет. Возможно, это счастливый билет?
Наконец, где-то во дворах, он нашел то, что искал: небольшой парк с аттракционами. Пройдя внутрь, в самую глубь по прямой аллее, он остановился: на перекрестке парковых дорожек стояла карусель. Маратик растерянно остановился. Станет ли кто-то катать его ночью… но стоило ему сделать пару шагов вперед, как огни карусели загорелись сами собой, освещая безжизненным белым светом парк. Калитка отворилась. Маратик прошел внутрь и сел на белого коня. Сидеть на нем было жутко неудобно.
Карусель сначала медленно, потом быстрее и быстрее стала раскручиваться. Деревья и фонари торопливо пробегали мимо Маратика, который скакал на коне, смазывались на ходу, превращаясь в кашу. Это усилило головокружение. Маратику было плохо и хорошо одновременно, он не понимал, где теперь небо, а где земля, где право и лево, он только улыбался и скакал на белом коне, ожидая, что, в конце концов, куда-нибудь и к чему-нибудь прискачет.
Кружение внезапно прекратилось. Маратика тряхнуло так, что он едва не упал с коня. В свете фонарей он с трудом различал какую-то фигуру. Его взгляд помутился от головокружения, в глазах до сих пор кружились огни фонарей карусели. Фигурка стремительно надвинулась на него и, едва Маратик успел слезть с коня, как его за шею с силой потянуло вниз. Эта маленькая фигурка повисла на нем.
- Маратик, - услышал он нежное мурлыканье у самого своего уха, – как долго я ждала тебя!
Маратик улыбнулся и обнял ее. Она его ждала. Отстранившись, он посмотрел в ее лицо: белое, чистое, с россыпью солнечных поцелуев под глазами. Она улыбалась так застенчиво и теребила белыми пальчиками край своего шарфа.
- Маратик, - она повторила его имя, глядя на него снизу вверх сияющими глазами. – Ты меня любишь?
- Да, - без раздумий восторженно выдохнул Маратик. При виде этих глаз и легких, как гречневая шелуха, веснушек он впервые почувствовал, как сердце его трепещет в банке, словно стремится кому-то навстречу. Наверное, навстречу ее сердцу.
- Как тебя зовут? – спросил Маратик, беря девушку за руку. Ладони ее были горячие и мокрые от волнения. Ее звали Раиса. Рая. Раечка. Как будто одно ее имя было уже раем для него. Она увела его по правой дорожке в парк, освещая дорогу карманным фонариком.
С веток деревьев по-весеннему капало, всюду разворачивались нежным зеленым цветом почки. Раиса широкими смелыми шагами хлюпала по лужам, забрызгивая свои розовые резиновые сапоги мутной водой. Ее волосы подпрыгивали во время ходьбы и вместе с ними подпрыгивали и длинные завязки шапки с круглыми пушистыми помпонами на концах.
- Куда мы идем, Рая? – Спросил Маратик дрожащим от смеха шепотом. Ему хотелось улыбаться, смеяться, так же, как она, хлюпать по лужам. Рая вдруг остановилась и хитро посмотрела на него, прищурив правый глаз. Поднявшись на цыпочки, она прошептала:
- Я приглашаю тебя на питечаие… - и поцеловала Маратика в кончик носа. Он покраснел и улыбнулся. «Питечаие», - повторил он одними губами и побежал вслед за Раей. Она смеялась, пряталась за деревьями, иногда кричала: «Догони!». Маратик пытался, но не мог догнать Раечку: слишком он был большой. Он ударялся головой о низкие сучья на деревьях, едва протискивался между ними, в то время как маленькая, юркая Раиса чувствовала себя в лесу вполне свободно.
Наконец Маратик, тяжело дыша, выбрался на поляну. Раиса ждала его, надув губы и раскачиваясь. Всем своим видом она показывала, что он был чересчур медлительным и заставил ее ждать. Здесь, такой прекрасной и сияющей, в полутьме он вручил Раисе свое сердце. Ее глаза загорелись, она обеими руками схватила банку и прижала ее к груди.
- Где же будет чаепитие? – спросил Маратик, оглядываясь.
- Питечаие! – возразила Раиса – Говори правильно! Питечаие будет у меня дома… там! – она кивнула куда-то наверх. Маратик поднял голову и увидел неладно сколоченный домик на дереве. У них с Арисом когда-то был такой в их дворе. Домик был гордостью друзей, по вечерам их невозможно было за уши вытянуть из него. Они таскали туда еду, старую посуду из родительских кладовок… и, конечно, чертили карты и строили планы операций, как настоящие шпионы.
По прибитым к дереву ступенькам они забрались наверх. Первым делом Маратик стукнулся головой о притолоку и ойкнул. Раиса не обратила никакого внимания, она уже вовсю хозяйничала. Она поставила на низенький столик две пыльные чашки, у одной из которых была отбита ручка. Затем с особым трепетом она достала из ящика в углу заварник.
Маратик, согнув голову, прошел к столу и сел на пол у одной из чашек. Раиса обернулась и внимательно посмотрела на него: Маратик сел напротив битой кружки. Улыбнувшись, Раечка села напротив него.
- Что, готов? – спросила она, прищурив игриво горящие глаза. Маратик кивнул. Рая даже слегка подпрыгнула от радости: наконец-то можно перейти к питечаию. Она взяла заварник и поднесла его к чашке Маратика, слегка наклонив. Затем к своей и поставила обратно на середину столика. Маратик немного смутился: он не знал, уместно ли будет упрекать возлюбленную, задавая такой вопрос.
- А где же чай? – спросил он.
Рая сжала губы, глядя на него исподлобья.
- Не нуди, Маратик, - капризным тонким голосом ответила она – Вот он, вот! В твоей чашке!
Она стала демонстративно подносить чашку ко рту и понарошку пить из нее пустоту. В остальное время она держала ее у лица, вдыхая несуществующий аромат. Маратик последовал ее примеру, но его движения были стесненными, а на лице было написано легкое недоумение.
- С лесными ягодами, - заключила она, вдыхая пустоту из кружки – твой любимый… Давай играть в слова!
Маратик кивнул. Как назло всегда попадались вредные слова на «А», которых вроде бы было много, но они так быстро кончались, в то время как слов, оканчивающихся на «А» было еще предостаточно.
- Акулист! - всплеснув руками, воскликнула Рая после долгих и тяжелых размышлений.
- Это что еще за слово? – рассмеялся Маратик.
- Ну, - Рая нахмурилась, не понимая, чему смеется ее возлюбленный - это врач такой…
- Который акул лечит?
- Да хотя бы и акул!
Рая скрестила руки на груди и раздраженно смотрела на покатывающегося от смеха Маратика. «Ты такой зануда, - говорил ее взгляд – Что я уже и не знаю, как спасти наше свидание». В конце концов, Раечка поуспокоилась и позвала Маратика вниз, играть в бадминтон.
Маратик помог Раечке развесить на деревьях бумажные фонарики, чтобы им было светло играть. Достав ракетку, она подкинула волан и ударила по нему. Игра началась. Рая играла удивительно хорошо, в отличие от Маратика, которому приходилось выделывать неназванные акробатические номера, чтобы отбить воланчик. В этом деле он чувствовал себя еще жутко неумелым.
Вдруг мерный энергичный ритм игры прервался. Маратик почувствовал холодок и волнение в груди и, готовя ракетку для удара, вдруг увидел, что на него летит что-то непонятное. Определенно не волан. Только отбив его и почувствовав толчок в груди, он понял, что теперь Раечка ввела в игру его сердце. Она подпрыгивала и, смеясь, отбивала его. Одно было хорошо: она здорово играла и точно не могла бы его уронить. Маратик же изо всех сил старался, чтобы случайно не промахнуться.
«Весело ей, наверное», - подумал он угрюмо. Постоянные толчки в груди начали отзываться болью. Но Маратик не мог остановиться. Если оно упадет… «Что же будет? Что будет?» - думал он в панике и все отбивал, отбивал…
- Ой!
Яркая белая вспышка. Глаза горели, казалось, что из них сейчас пойдут искры. Выступили слезы. В груди что-то сжалось. Когда с глаз сошла белая пелена, Маратик понял, что произошло. Напротив, разведя руки, уронив ракетку, стояла Рая. У ее ног валялось сердце Маратика. Бессильный от непрекращающейся боли, Маратик медленно пополз к нему, к жалкому кусочку плоти, который бился на земле среди грязи, мусора и прошлогодних листьев.
Раечка его опередила: она бросилась вниз и, взяв сердце в руки, стала отирать его, достала из кармана носовой платок и завернула. Марат, сделав усилие, встал на ноги и как можно более решительно подошел к Раисе.
- Рая, - сказал он серьезно – Верни его, пожалуйста…
Брови Раисы изогнулись испуганными дугами, глаза широко раскрылись, губы задрожали. Она мгновенно спрятала руки за спину, скрыв сверток с сердцем. Маратик покачал головой и протянул руку. Рая сделала шаг назад. По ее щекам катились крупные слезы.
- Сначала догони! – взвизгнула она и, сорвавшись с места, скрылась среди деревьев. Маратик устало вздохнул и остался стоять на месте. Он не хотел выигрывать свое сердце.
- Догони! Догони! – слышалось в глубине леса.
И Маратик побежал следом. Он закрывал лицо от острых и хлестких веток, то и дело запинался о преграждавшие ему путь пни, поваленные деревья и кусты. Догнать Раю было трудно, но вскоре они оказались на парковой дорожке. Тут уж опередить Маратика с его длинными ногами было никак невозможно. Он догнал Раису, которая в панике прижимала сердце к груди. Она выбралась из его рук и отпрыгнула, снова спрятав руки за спиной.
- Угадай, в какой руке? – она цеплялась за любую возможность его удержать. Марат безошибочно указал на правую, а затем, когда она незаметно переменила руку, на левую.
- Так не пойдет, я всегда знаю, где оно, - сказал Маратик – Отдай, пожалуйста… и закончим.
- Мы закончим, когда я захочу! – вскрикнула Раечка. Ее губы истерически тряслись, лицо кривилось в беззвучных рыданиях, из глаз сплошным потоком текли слезы. Наконец она просто заревела. Заревела так, что ее, наверное, услышали в ближнем к парку районе, да и в соседнем, пожалуй, тоже. Она ревела, время от времени размазывая рукавом по лицу слезы и сопли, прижимая сердце к груди.
Маратик в растерянности стоял напротив. И оставить ее здесь плачущей нельзя и разрешить ей забрать его тоже. Он хотел подойти к ней, попытаться успокоить, но она, тряхнув головой и взвизгнув, кинула в него сердцем, которое Маратик едва успел поймать. После такого жеста оставаться здесь дальше было невозможно. Маратик развернулся и быстрым шагом пошел прочь. Погрузив сердце обратно в банку, он вернулся к перекрестку.
Он прошел на дорожку, которая вела вон из парка, но, услышав позади скрип, остановился. Карусель вновь пригласительно открыла калитку. Она звала его прокатиться. «Нет, ни в коем случае!» - сказал себе Маратик и решительно сделал шаг в сторону выхода из парка.
Следующий его шаг был уже менее уверенным. А третьего не было вовсе. Маратик обернулся и пристально посмотрел на карусель. «Что, мало было одного раза?» - подумал он, стараясь переубедить, перебороть себя. Но эта борьба была уже проиграна.
«Я ведь за счастьем сюда пришел… И что теперь, с пустыми руками уходить?» - Маратик кивнул и сел на уже знакомого ему коня, несмотря на то, что в прошлый раз тот принес ему немало неудобств.
Карусель закрутилась, набирая обороты до тех пор, пока Маратику не показалось, что он попал в водоворот или смерч. Он готов был захлебнуться, задохнуться в этом кружении, но карусель внезапно, без замедления, остановилась. Его очень сильно тряхнуло, возникло ощущение, будто бы мозг ударился о переднюю стенку черепа, отскочил и сполз на место. Покачнувшись, с трудом перетащив ногу через спину коня, Маратик спустился на землю. Голова жутко кружилась, небо и земля качались перед глазами, как будто он плыл на корабле в сильную бурю.
Его отрезвил запах гари, пепла и дыма, который ударил ему в нос. Маратик сжал голову руками, словно мог таким образом вернуть все на свои места. И действительно: перед глазами все прояснилось.
Под ногами – пепел и догорающие черные ветки деревьев, над головой – пелена дыма.
«Пожар?» - удивленно подумал Маратик. До него не сразу дошло, что нужно не удивляться, а закрывать лицо, чтобы не отравиться дымом, и скорее бежать прочь.
В боковой аллее из облака дыма показалась размытая фигура. «Это или спасатель или пострадавший!» - подумал Маратик и побежал навстречу. Фигура не спешила приближаться к нему, она шла неторопливо, царственно. Через несколько шагов Маратик понял, что это была определенно «она». Медленно покачивая бедрами, навстречу ему вышла девушка-магнит. К ней хотелось сделать шаг навстречу. И еще один, и еще, пока остается место, куда шагать. Длинное красное платье, облегающее бедра трепетало, двигалось при каждом ее шаге, с него падали алые звездочки искр. В ее темных глазах, которые прямо и неотрывно смотрели на Маратика, отражались оранжевые и красные огни пожара.
Она подошла к нему. Неотразимая, неизбежная. Она взяла его за руку и приблизила к нему свое лицо.
- Ты все-таки пришел, - произнесла она низким с хрипотцой голосом - Маратик…
Маратик прищурился. Он боролся с желанием попросить ее повторить. Повторить его имя снова, тем же голосом, с таким же взглядом. Она коснулась рукой его щеки.
- Я Агния… - прошептала она – Ты пойдешь со мной, Маратик? Ты любишь меня?
Маратик, приоткрыл рот, хотел что-то сказать, но передумал и просто кивнул, не отрывая от нее затуманившихся глаз. Агния тихо засмеялась и внезапно, без предупреждения прильнула к его губам. Маратик широко распахнул глаза, его лицо налилось краской. Такого неожиданного перехода от желаемого к действительному в его жизни еще не бывало.
Она обвила руками его плечи и повела вперед, шепча что-то ему на ухо. Маратик ничего не понимал, но прикосновения ее губ к коже это компенсировали: ему не хотелось ничего понимать, только продлить эти прикосновения, от которых по телу шли приятные мурашки.
Дверь приземистого двухэтажного здания с неоновой вывеской открылась. Агния взяла ключи, повела его наверх по полутемной лестнице и вот они уже в комнате. Она запирает дверь на ключ. Маратик, не сделав и шага, упал на кровать. Вся комната была – одно сплошное ложе. На простыне стоял серебряный поднос с виноградом, бокалами и бутылкой красного вина.
Агния, скинув туфли, упала на кровать и жестом пригласила его угощаться вином. Маратик сначала не понял ее. Он смотрел на Агнию и не обращал внимания ни на что окружающее. Тогда Агния прищурила черные глаза и, взяв с подноса кисть винограда, стала кормить Маратика с рук. Черный виноград был приторно-сладким, но Маратик безропотно открывал рот и ел ягоду за ягодой. Не дожидаясь согласия Маратика, Агния налила в бокалы темное вино и стала поить его. Маратик не сопротивлялся. Он ждал, что же будет дальше.
Агния потянула его за руку, заставив встать. Затем она плеснула на него вино из бокала. Красное пятно расплылось по одежде, Марат с трудом поднял голову и, покачнувшись, с прищуром посмотрел на Агнию, но она только засмеялась низким, негромким смехом и, взяв бутылку, облилась вином и сама. В руках блеснул ручной огонек зажигалки.
Она подожгла себя. И его подожгла. Они горели слабым синеватым пламенем. Решительно положив руку Маратика себе на талию, она закружила его в танце. Они танцевали, быстро перемещаясь по комнате. Огонь на них одежде трепетал, но не угасал. Маратика не беспокоило ничто. Только эти горящие, прекрасные глаза напротив, это смуглое худое лицо с выдающимися красивыми скулами, алые губы, которые дарили ему поцелуи.
Агния танцевала хорошо, высоко и ровно держала голову, легко шагала. У Маратика же сбивалось дыхание, после часа он уже начал уставать, но огонь горел, и Агния продолжала танцевать, игнорируя слабеющие руки и сбивающееся дыхание Маратика. Он несколько раз пытался выговорить, что он устал, но, встречая настойчивый пылающий взгляд Агнии, продолжал молчать. Взгляд его тускнел, через три часа ноги едва двигались, а перед глазами зарябили черные точки – верный знак полуобморочного состояния.
Когда тьма перед глазами рассеялась (казалось, прошло не больше пяти секунд обморока), Маратик обнаружил себя лежащим на самом краю ложа. Повсюду на простынях были разбросаны целые и раздавленные ягоды винограда, пятна от пролитого вина. Посреди комнаты, подобрав под себя ноги, сидела Агния и над чем-то колдовала. Она сидела к Маратику спиной, поэтому он не мог различить, чем она была так занята.
Рядом с ней стояла трехлитровая банка с водой. Открытая.
Маратик вздрогнул всем телом. Оно уже не горело, в груди что-то пугливо сжалось. Агния протянула руку и взяла бутылку с вином. Маратик, приподнявшись, подполз к ней и заглянул через худое смуглое плечо. На покрытом капельками вина и виноградного сока подносе лежало, трепеща от страха, его сердце. Агния, хищно улыбаясь мелкими белыми зубками, обильно полила его вином из бутылки и, пошарив рукой по кровати, вынула из складок простыни зажигалку.
Маратик хотел окрикнуть ее, дернуть за руку, но словно онемел. Он не мог шевельнуться. Не мог издать и звука. Агния подожгла его сердце. Оно трепыхалось, тлело, чернело. Невыносимая боль отрезвила Маратика, он с силой оттолкнул Агнию и, скинув куртку, затушил ею огонь.
Агния с диким визгом и хохотом набросилась на него сзади, повиснув на шее. Маратик отнимал ее руки от себя, но она цеплялась ногами, пыталась укусить его за ухо. Маратик, насколько это было возможно, осторожно взял подгоревшее сердце и поместил его в банку, которую плотно закрыл. Боль в укушенном ухе заставила его раздраженно дернуться и оттолкнуть настойчивую любовницу.
В ответ она закричала, стала швырять в него подушками, бутылками и всем, что попадалось под руку. Маратик не нуждался в более выразительных намеках, поэтому, схватив банку и куртку, спешно выбежал из комнаты, из здания, устремился вглубь парка. Туда, где язвительно поскрипывая, сверкала лукавыми огнями карусель.
Маратик остановился и поставил банку на одно из сидений карусели. Он вздохнул и закашлялся: в горле першило от огромного количества терпкого вина и приторно сладкого винограда. Легкие сжимались от проглоченного дыма, а в груди медленно, при каждом ударе сердца отдаваясь тихой болью, зарубцовывался ожог.
Раздался высокий отвратительный скрип. Карусель тронулась и стала медленно увозить сердце Маратика. Он, тряхнув головой, пошел вслед за уплывающим сидением, на котором стояла трехлитровая банка с водой. А она плыла все быстрее и быстрее, увлекая сердце Маратика в свою безумную, бессмысленную круговую пляску. Единственное, что он мог предпринять – это вскочить на коня и броситься в погоню за своим сердцем. Погоню, которая обречена на проигрыш.
Карусель резко остановилась. Слабый, уставший Маратик выпал из седла на землю. От постоянного кружения, у него болела голова, и сжимался от тошноты желудок. Его вырвало. Гадкий вкус винограда и вина во рту стал еще отвратительнее. Послышался стук каблуков. Неторопливо и спокойно к нему приближалась женщина. Первым желанием Маратика было забиться под карусель, чтобы не попасть в объятия очередной разрушительницы сердец, но женщина остановилась в нескольких шагах от него.
- Посмотри на меня, - услышал он негромкий приятный голос. Приподняв голову, он посмотрел на нее: высокая, стройная, кутающая худенькие плечи в шаль, она смотрела на него сверху вниз. Лицо ее пряталось в тени, но холодный свет выглянувшей луны осветил всю статную фигуру с благородной, отчасти царственной, отчасти по-олимпийски божественной осанкой. Она опустилась рядом с ним на корточки и протянула ему белый носовой платок. Маратик удивленно посмотрел на него: красивая женщина подала ему, грязному, покрытому копотью и пеплом, стоящему на четвереньках человеку свой белый платок.
- В чем дело? Ты плохо выглядишь… Ты здоров? Цел? Вот, - она настойчивее вытянула руку вперед – вытри свое лицо…
Маратик неуверенно принял платок из ее рук и, отирая грязь, пыль и копоть со своего лица, смущенно поглядывал на одолжившую его особу. Она следила за ним внимательным, ласковым взглядом, склонив голову набок.
- Поедешь в дальше, - она кивнула на карусель – Или зайдешь в гости? Ужином угощу…
Маратик нервно дернул плечом и обернулся на карусель. Ехать дальше – значит снова по кругу повторять тот же путь. «Нет тут никакого «дальше», - подумал он грустно – И, наверное, зайти к ней не худший выбор. Никто ведь не говорил, что я ей свое сердце должен. Просто в гости зайду…». Покачиваясь, он поднялся с земли и последовал за прекрасной дамой. Ее звали Татьяна, и она оказалась хозяйкой милого коттеджа на самом краю парка.
Они шли по аккуратной, подметенной аллее. Под голыми деревьями не лежало ни одного прошлогоднего листа, кроны были аккуратно подстрижены и напоминали салонную прическу провинциальной модницы. Маратик постоянно оглядывался по сторонам и крепко прижимал к себе банку с сердцем. Терять его из виду было никак нельзя, этому научил горький опыт. Мысленно Маратик уже проклинал и карусель, и билет на нее и того человека, что так ему услужил, и все братство в целом. Когда они вошли в дом Татьяны, он дошел до проклятий дню встречи с промоутером, раздававшим листовки братства на перекрестке.
Внутри было прохладно, просторно и чисто. Татьяна помогла ему снять куртку. Пока она развешивала одежду в гардеробе, Маратик оглядывался. На столе посреди холла стояло блюдо с фруктами. Не евший ничего, кроме винограда, Маратик взял с блюда яблоко, но, вцепившись в него зубами, тут же отпрянул и стал отплевываться. Это было не настоящее яблоко, а всего лишь муляж из резины.
- Ты симпатичный, - сказала внезапно возникшая напротив него Татьяна – В темноте я даже и не различила… У меня есть для тебя кое-что. Ты ведь совсем не одет к ужину, вот, примерь, пожалуйста, - она протянула ему чехол с одеждой. Маратик послушно забрал чехол из ее рук и прошел в гардеробную.
Это был костюм. Приятная на ощупь ткань серого цвета в тонкую косую полоску, светло-сиреневая рубашка. У Татьяны был хороший вкус к дорогой одежде. «Я в гостях, - подумал Маратик, спешно переодеваясь – Отказываться нехорошо».
Надев пиджак, он оправил его перед зеркалом. Штора отодвинулась и в гардеробную вошла Татьяна. Она встала за его спиной, положив подбородок ему на плечо.
- Так совсем хорош, - прокомментировала она и, застегнув рубашку на все пуговицы, накинула на шею Маратика галстук – Но так еще лучше. Идем, ужин ждет.
Маратик еще на несколько секунд задержался перед зеркалом. Ему показалось, будто пиджак и рубашка немного жали ему в плечах. «Еще бы она держала одежду моего размера, как будто только меня всю жизнь ждала, - подумал он, усмехнувшись собственным мыслям. От долгого нахождения перед зеркалом, вдоль которого проходила едва заметная кривая полоска, Маратику начало казаться, что волосы его рыжеют…
- Идем скорей, - настойчиво повторила Татьяна и, взяв его под руку, утянула в столовую.
«Чего только не привидится…» - подумал Маратик, потирая виски.
Они сели друг напротив друга, между ними растянулись два метра шикарно сервированного стола. Маратику было неуютно находиться так далеко от собеседницы. Чтобы немного приблизиться к ней, он оперся локтями на стол и наклонился вперед. Татьяна смерила его оценивающим взглядом.
- Локти со стола, дорогой, - ласково попросила она – Это некультурно, ты ведь сам знаешь…
Кресло, в котором сидел Маратик, неожиданно само собой придвинулось к столу. Шаль с плеч Татьяны, обвившись вокруг плеч Маратика, крепко привязала его к спинке кресла. Никогда еще не приходилось Маратику сидеть так прямо.
- Ты мой гость, покажи свои манеры, - подмигнув, сказала Татьяна. Между ними завязалась беседа. Сначала о незначительных пустяках, затем о Маратике.
- Так ты и мечешься, с работы на работу? – Татьяна глядела на него с сочувствием и кивала головой во время его рассказа. Маратик кивнул, смущенно улыбнувшись.
- А ты не хотел бы получить высшее образование, найти хорошую профессию?
Маратик пожал плечами. Может быть, и хотел. А может, не хотел ничего. «Разве сделало бы меня это хоть на минуту счастливым?» - подумал он грустно. Ведь и на карусель эту чертову он сел с одной только мыслью о счастье. Но и тут не случилось.
- А может, ты хотел бы стать врачом? – спросила Татьяна – Я бы могла помочь тебе устроиться в институт.
- Врачом? – повторил Маратик задумчиво – Да, я хотел бы быть врачом, почему нет? Но если только ты бы помогла мне, ведь сам я недостаточно способный, чтобы поступить…
- Глупости! – негромким, но очень резким голосом прервала его Татьяна - Не смей говорить такие вещи, ты очень способный, просто должен раскрыться… я помогу.
Маратик был смущен и удивлен, что в самом конце пути, когда ему было страшно встретить кого-либо, когда он не верил уже ни одной девушке, которая появилась бы перед ним, он встретил Татьяну. По-прежнему он не мог ей верить, по-прежнему тревожно прижимал банку к себе, но в голос этой женщины словно было подмешано успокоительное. Легкий наркотик для больного изувеченного сердца. И что было самым настораживающим, но одновременно самым удивительным, так это то, что она не отбирала, не крала, не просила его отдать ей свое сердце. Она просто разговаривала с ним, улыбалась ему, не было в этом никакой напряженной нотки ожидания.
После ужина, когда они сидели на полу у камина и смотрели на огонь, Татьяна перебирала своими тонкими белыми пальцами его волосы и что-то тихо приговаривала. Маратику несколько раз казалось, что она звала его, и тогда он поднимался, переспрашивал ее, но Татьяна поглаживала его по голове и отвечала:
- Не обращай внимания, это я сама с собой…
Тихонько переложив голову Маратика на подушку, она поднялась и скрылась в соседней комнате. Обратно она возвращалась, держа в руках что-то большое и блестящее. Это был стеклянный сосуд, внутри него перекатывалась, ходила волнами вода.
- Татьяна! – воскликнул Маратик, вскочив. Это было столько же неожиданно, сколько предсказуемо. Маратик подошел к ней. Со спокойной улыбкой, в которой отразилось бесконечное доверие, Татьяна передала Маратику свое сердце.
Руки его задрожали. Момент, которого он так ждал, который мог пережить уже дважды, наступил. И наступил он настолько внезапно, что Маратик забыл все свои мысли о том, что следует делать в таком случае. Он забыл даже слова «спасибо», «я люблю тебя» и множество других, которые он мог бы сказать сейчас. «Это называется онеметь от счастья?» - подумал он.
Осторожно, словно ребенка, приняв из ее рук сосуд с сердцем, он долго держал его в руках, прикрыв глаза и чувствуя, как пульсирует стекло от биения ее сердца. Сердца Татьяны. Не оставалось никаких сомнений, это высший знак любви и доверия. Маратик отдал ей свое сердце в замен. Пусть оно бьется в ее руках, как ее сердце - в его.
- Я… - произнес Маратик растерянно – Я должен другу рассказать… Я побегу к нему, можно?
Татьяна, глядя на него из-под полуопущенных век, откинула свои блестящие светлые волосы назад и покровительственно улыбнулась:
- Конечно можно, милый, - промолвила она – Но через два часа ты должен быть здесь.
Татьяна помогла ему одеться: вместо потрепанной пропахшей дымом куртки она надела на него пальто и повесила на шею длинный шарф. Стряхнув с дрыгающего от нетерпения ногой Маратика все раздражающие ниточки и пылинки, Татьяна поцеловала его в лоб и отпустила.
За спиной словно выросло два крыла. Маратик бежал по улицам, не замечая, как мимо пролетают нагромождения домов.
Тук-тук-тук! – нетерпеливый ритмичный стук разбил гулкую тишину подъезда. Не дожидаясь, пока Арис ответит или откроет ему, он сам дернул незапертую дверь на себя и ворвался внутрь. Аристарх, в пальто и перчатках, стоял у входа, держа в руках шарф.
- Куда-то собираешься? – выдохнул запыхавшийся Маратик.
- Да нет, я только что зашел… Вызвали на работу в ночь, - ответил Аристарх, оглядывая Маратика с ног до головы, взгляд его задержался на банке с сердцем – А ты что, гулял? Что это на тебе надето?
Маратик смущенно улыбнулся.
- А, это подарок, - ответил он и, пройдя мимо Аристарха, поставил на его письменный стол банку, сам сел рядом, закинув ногу на ногу – Ну, что скажешь? Прав я был?
Аристарх неторопливо и спокойно снял пальто, повесил его на плечики и убрал шкаф. Остановившись у зеркала, он пригладил взъерошенные волосы. Ответить на вопрос, возразить, поспорить он явно не спешил.
- Прав в чем? – спросил он наконец, опустившись в кресло и мирно опустив руки на подлокотники.
- Ты говорил, что братство – все ерунда! Так смотри, что я принес, - он кивнул на сердце.
Аристарх пожал плечами: ну не прав, так не прав. Что уж тут поделаешь, результат на лицо. Сердца обменяны, лихорадочное счастье в темных глазах друга присутствует.
- Как зовут-то хоть? – спросил Аристарх. Маратик ответил и стал в красках описывать свою любимую: и фигуру, и осанку, и руки, а какие волосы…проницательные глаза, голос, такая понимающая, чуткая. Чем больше он говорил, тем больше стиралось с лица Аристарха спокойствие. Он сжал губы, косясь на Маратика, и постукивал пальцами по деревянному подлокотнику кресла.
- Татьяна, говоришь… - протянул Аристарх задумчиво и, поднявшись с кресла, подошел к столу – Красивая, высокая блондинка, низкий голос… чуткая,– он склонился и стал внимательно разглядывать сердце, умиротворенно плавающее в воде - Я могу его осмотреть?
Маратика всего передернуло: у Ариса на уме одна медицина, как и всегда. Даже в таком тонком, совершенно не научном и тем более не медицинском деле, как любовь.
- С какой это стати? Зачем? – резко ответил он, глядя на Аристарха исподлобья. Ему хотелось вырвать нежное сердце Татьяны из-под его цепкого подозрительного взгляда.
- Я могу тебе доказать, что ты неправ, - ответил Аристарх с тяжелым вздохом. Это утверждение ему хотелось бы немного оттянуть, но приходилось действовать жестче. Маратик весь сжался. Будь он котом, он бы выгнул спину колесом и вздыбил шерсть.
- Нет, не можешь, - севшим голосом ответил Маратик. Аристарх покачал головой и, сев за стол, придвинул к себе банку. Он надел резиновые перчатки, открыл ее и достал оттуда сердце. Маратик весь похолодел. «Вот мой друг берет руками сердце моей возлюбленной… и что? Что делать-то?» - думал он в растерянности. В любой другой момент – ударить, забрать и уйти, хлопнув дверью. Но они с Арисом слишком часто дрались в детстве, и сейчас ни у одного из них никогда не возникало желания ударить другого, даже в бурной ссоре.
Осторожно прощупав сердце со всех сторон, внимательно его оглядев, Аристарх вернул его в воду с формалином. Покачал головой, задумчиво замер, глядя перед собой пустым взглядом.
- Ну что еще?! – закричал Маратик – Что еще ты можешь сказать, чтобы мне стало еще хуже?!
Аристарх посмотрел на него снизу вверх. Виновато, сочувствующе, грустно. Он, может, хотел бы, чтобы все было по-другому. Но не сказать правды – тоже обмануть.
- Говядина, свинина, немного желатина…Тебя надули, - промолвил он – Наблюдай, будь внимателен сейчас: именно таким образом такие, как ты, превращаются в таких, как я…
- Такие, как я? – Маратик скрестил руки на груди – Да что ты можешь понимать, как можешь разобраться? Ты хоть когда-нибудь любил?
- Нет, я не в вашей секте…
- Не в нашей секте? – переспросил Маратик дрожащим голосом – А все это, - он оглядел полки, уставленные сердцами – Все это тогда что?
Аристарх оглянул свой кабинет, вглядываясь в каждое сердце, словно впервые видел его. Он вздохнул, встал с кресла и отошел к окну. Шпингалеты скрипнули, в комнату ворвался свежий ночной воздух.
- Мне надо было им «нет» сказать? – спросил он негромко – И что? Тут либо сразу его кому-нибудь другому отдать, либо сидеть, смотреть и плакать.
- Ну ты и сволочь… - процедил сквозь зубы Маратик.
- Да? – Аристарх обернулся, иронично улыбнулся – А ты, балбес, знаешь, каково смотреть в глаза человеку, который отдает тебе свое сердце, плавающее в формалине?
Маратик схватил сердце Татьяны, прижал его к груди, сквозь рубашку почувствовал холод стекла. Он кивал, снова кивал. А Аристарх только грустно улыбался.
- Нет, - сказал он – Ты не знаешь, потому что прижимаешь к груди подделку…А ты, дурак, настоящее отдал, а она тебе мяса кусок…Приодела на свой вкус, игрушку всучила, чтоб было, с чем нянчиться. Это все равно, что в роддоме слепой женщине вместо младенца плюшевого медведя принести или поросенка в пеленках.
- Да молчи ты! – огрызнулся Маратик, стараясь не верить ему, сколько это было возможно - Не докажешь! Не докажешь…
Аристарх пожал плечами и снова повернулся к окну.
- Правая стена, третья полка снизу… - промолвил он – Настоящее сердце Татьяны уже год как стоит здесь. Так что твое – подделка. Ты можешь ничего не говорить, конечно, жить с тем, что есть. Да только смотри сам, нужна тебе любовь такая или нет…
Маратик приблизился к указанному сердцу. Оно билось, спокойно, ровно. Уже год оно было во власти безразличного к нему человека, тут уж не до трепета и замираний. Оно просто билось и то слава богу. После целого года.
В третий раз, как будто, уже нечему было удивляться. Но в этот раз Маратик поверил в возможность счастья совершенно сознательно, получив залог. Который оказался фальшивкой. Аристарх налил ему чаю, но чай не лез. Ничто вообще сейчас, пожалуй, не могло бы его успокоить. Ни монотонный, что-то растолковывающий голос Ариса, ни чай, ни свежий воздух, ничто.
Он пошел к ней. Через темный парк, протягивающий к небу обнаженные черные руки-ветки, перешагивая через крашеные бордюры парковых дорожек, нагло шагая напрямик по ухоженным газонам, вглубь, к ее дому. Она ждала его в гостиной, словно не сдвинулась с места, с тех пор, как он ушел.
- Аристарх показал мне его, - сказал Маратик сразу же, как только вошел. Она продолжала неподвижно сидеть, глядя на блюдо с искусственными ягодами на журнальном столике.
- Аристарх показал? – эхом откликнулась она и повернула к нему свое равнодушное белое лицо – Вот как…. Хочешь свое забрать? И пожалуйста. То-то ты мне показался таким на него похожим…
Она провела Маратика к дверям в кладовую, внутри которой все сплошь было уставлено банками. Одни банки были с вареньем, другие – с соленьем, а третьи – с сердцами. Между солеными огурцами и тертой морковью стояла его, Маратика, банка. Татьяна сняла ее с верхней полки и отдала.
- … ты был более похож, чем все остальные, - заключила она и, отвернувшись, стала внимательно рассматривать каждое из сердец на своих полках. Разговор был окончен.
**
- АРИС! ПРИШЕЙ ЕГО ОБРАТНО!
- …
**
Розовая ткань была испещрена тонкими алыми прожилками. Некоторые из них болезненно увеличились, воспалились. С одной стороны ровная гладкая каплеобразная форма была повреждена: небольшая вмятина и гематома, с другой – почернела и съежилась, рассыпав по всей ткани язвочки и воспаленные сосуды. Марат, сложив голову на руки, смотрел сквозь стекло на свое больное, потрепанное сердце.
Аристарх продезинфицировал банку, поменял раствор, попытался добавить препараты, которые ускорили бы заживление ран и ожогов, сняли бы воспаление. Но пока состояние его оставляло желать лучшего. По настоянию Марата на крышку был повешен замок. Ключ Марат забрал себе и носил на цепочке на груди.
- Марат, - позвал Аристарх тихо, Марат поднял голову и вопросительно посмотрел на друга – Ты можешь его у меня оставить… или, может, маме отвезти. Так даже было бы лучше. Легче, когда оно у кого-то…
Марат улыбнулся и кивнул.
- Так и поступлю, - ответил он и, сняв с шеи цепочку, передал ключ Аристарху, а сердце убрал в дорожную сумку. Аристарх промолчал. Он всегда знал, когда стоит промолчать. Молчать с Аристархом было легко, порой даже легче, чем разговаривать.
Вернувшись домой, Марат собрал совсем немного вещей: хотелось хоть пару деньков побыть там, подальше отсюда. От своей опостылевшей землянки, от тесных улочек, от гадкого маскарада на них. На железнодорожную станцию он прибыл в предрассветных сумерках. Совсем скоро подъехала пригородная электричка. Ехать было недалеко, поэтому Маратик не стал проходить в вагон, чтобы не встречаться с контролером, а остался в тамбуре.
За маленьким окошком двинулись и побежали мимо станция, лавочки, платформа, полились волнами на фоне темного неба электрические провода. Как только поезд выехал за пределы города, на горизонте забрезжила лиловая полоска. Здесь, в поле, она была очень хорошо видна. Она постепенно расплывалась, заливала все небо розовым светом.
Остановились на станции. Из поезда наружу вышли мужчины – покурить да поболтать о пустяках. В проеме появилась девушка с высоко собранными волосами. В руках она держала неподъемный тюк, который в данный момент пыталась затащить на ступеньки вагона.
Марат оставил свои сумки и подошел, чтобы помочь ей.
- Давайте, я подниму, - он взял тюк из рук девушки и едва не выпал из поезда от такой тяжести. «И как она еще дотащила его до станции, - подумал Марат, не без труда удержав равновесие и затащив тюк в тамбур.
- Спасибо! – девушка отряхнула пыльные руки. Под ногтями чернела садовая грязь. Наверное, она везла овощи с дачи.
- Марат, - он протянул ей руку для пожатия. Девушка широко, показав ровные белые зубы, улыбнулась и крепко пожала ему руку.
- Света, - ответила она – Куда едете?
- На Восточные сады, - ответил Марат, улыбнувшись. Он поднял с пола сумку с сердцем и, прижав ее к груди, прислонился к стене. «ПШШШШ!» - предупредительно выдохнула электричка. Курящие мужики спешно побросали сигареты и забрались в вагон, перешагнули через тюки и сумки Марата и Светы, недовольно бормоча себе что-то под нос.
Света, не зная, что бы еще у попутчика спросить, решила помолчать и теребила шнурки на спортивной куртке. Электричку неожиданно дернуло. Марат терпеть не мог, когда транспорт поступал таким образом. От неожиданности, он ослабил руки, и банка полетела из его рук вперед. Он попытался поймать ее, но загреб руками воздух, лицо исказилось страхом. Где-то там, в полете, его сердце заколотилось втрое быстрее.
Хлоп. Света подалась вперед и схватила сумку, не дав ей упасть.
- Оп! – выдохнула она – Поймала!
Марат так и замер с протянутыми вперед руками и приоткрытым ртом. Света тоже приоткрыла рот, ее дыхание сбилось от волнения, а светлые глаза в солнечном свете сияли как янтарь. Она широко во все зубы улыбнулась и передала Марату сумку.
- Чего так перепугался? Наверное, там что-то очень важное, - добавила она оживленным голосом, чтобы подбодрить попутчика и разбавить напряжение. Марат прижал сумку к груди и часто дышал, глядя то на Свету, то на ее пыльные руки, со свежими мозолями от тюка.
Света опустилась на корточки и, просунув руку в тюк, достала оттуда грязную садовую морковку. Запахло сырой землей и сорной травой. Она протянула морковь Марату с самым доброжелательным выражением лица.
- Это… мне? – спросил Марат нерешительно, не зная, протянуть ему руку или нет. Света вздохнула, опустила голову, засмеялась.
- Нет, - ответила она сквозь смех – Конечно, не тебе! Это я просто так тут морковкой дирижирую, от нечего делать! Бери уже…
Марат принял морковку из ее рук. Она была неровная, вся в прожилках, с не до конца оборванной ботвой. Он не мог припомнить, когда в последний раз видел такую. А уж в руках, наверное, не держал никогда.
- Спасибо… - сказал он, пряча морковку в сумку рядом с сердцем.
Света, прислонившись к стене, только пожала плечами: не за что, мол.
Электричка стремительно увозила их прочь от города, к восточным садам, где над деревьями, над крышами невысоких домов, поднималось оживленное, брызжущее светом, как брызжут водой в праздник Ивана Купалы, весеннее солнце.