- Да, - хлопнул себя ладонью по лбу Михаил Шелест, останавливаясь на пороге палаты, - совсем упустил из виду, склероз …
Опираясь на трость и прихрамывая, он вернулся и сел на пустую кровать напротив товарища.
- Такая офигенная новость, а я… с этими характеристиками.
Он приносил своему болеющему заму документы, посоветоваться перед их отправкой в Москву, заодно и проведать..
- Представь, Беляш всё же подал заявление…
- Иди ты! – Фомин, недавно перенесший гипертонический криз, подпрыгнул в постели. - Ну, Жорка, ну, – наглец! Это он с «Наследниками безумца» лезет в союз?
- Ну да, у него ж больше ничего нет…
- Кто его примет! Я как раз читаю эту ахинею. Ты только послушай. - Фомин взял с тумбочки книгу, открытую на странице, исчёрканной карандашом.
«…Дети, белея рубашками, как горох, посыпались из «теплушек». Взрослые, которые ехали с ними, были убиты взрывами. Дети, оставшиеся без провожатых, заплакали и заметались по насыпи. При виде посыпавшихся и разбегавшихся ребятишек даже у фашиста пропало желание жечь и громить – он не стал их расстреливать и исчез в облаках. И повсюду в прежде молчавших болотах теперь зазвенели детские голоса, и по мху, по болотной жиже во все стороны потянулись следы…».
- А? Каково! Это ж… это ж я не знаю, что такое!
- Та читал я, полная неадекватность, говорил бы так персонаж романа. Как речевую характеристику можно принять, но авторский текст… как раз для собирателей «перлов» из сочинений школьников-лоботрясов
- Во, точно,- рассмеялся Илья, - ты, Миш, как всегда, суть за хвост успеваешь поймать, пока она не улизнула. А Согацкий это постмодерном называет. Какой к чёрту постмодерн?! Малограмотный выпендрёж с претензией…
- Выпендрёж, не выпендрёж, а его вступительная статья, – хороший буфер и щит: против «мэтра» не попрёшь…
- А ты не видел, как этот «мэтр» в предисловии юлит? Он же, как ужака на сковороде изворачивается, и ничего из своих, вроде бы одобрительных рассуждений о романе Беляша, не утверждает, мало того, не «исключает и противоположной оценки». А что ж правление?
- А что правление? Помямлили…
- Конечно, своя шкура дороже… перед «издателем» обделались.
- Ну, тут не только это. Растерялись. Есть же какие-то этические нормы, не пулять же грязь в лицо, пожалели, не
смогли...
- А что, правдорубицы Смоляковой не было?
- Была…
- Во, как! Значит, критикуем избирательно-с…
- Ты, я смотрю, к Людмиле Герасимовне неравнодушен, то хвалил её стихи, теперь, при случае, кусаешь.
Илья насупился. Шелест, того не ведая, попал в незаживающую «болячку». Действительно, был момент, когда Илья увлёкся Милочкой, как называли Смолякову в узком кругу пишущей братии. В любовной лирике «бабский скулёж: люблю, умираю» он не выносил органически, но её вирши хвалил, чтоб расположить. Как-то, при обсуждении творчества, вступающей в союз поэтессы, он, комментируя стихи о платонической любви, изрёк: «Развитие отношений между мужчиной и женщиной не возможно без близости». И прозвучало это тогда как девиз и призыв. А однажды, очевидно, почувствовав подъём, предложил Смоляковой: «Ну, что, пойдём к тебе «чаю попьём». Заметив удивление в синих глазах поэтессы, недоумевал, вроде, к тому всё шло. «Нет, так нет», - подумал он и переключился на другую. Но вскоре он узнал, что Милочка отдала предпочтение закоренелому холостяку Мордвинову.
« А, ведь, Донской изрядно попивает, - возмущался он, - на
людях появляется в таком прикиде, что и не поймёшь, стихоплёт перед тобой или бомж».
Такое унижение вызвало страдания и болезненную привычку думать о ней, даже в порыве страстных объятий с другой.
- Илья, да ты чего? Жалеешь, что тебя там не было? А ты, что б сказал?
- Нашёл бы что…
- Вот и мы предложили собрать рекомендации… пусть попробует…
- А он?
- Поблагодарил, будто вопрос уже решён и пригласил всех на презентацию.
- Ноги моей там не будет…
- Да ладно, Илья, не бери в голову, - Шелест дружески коснулся плеча приятеля, - выздоравливай, теперь, кажись, всё. Пока.
На презентацию романа «Наследники безумца» Жоржа Авангардного, такой псевдоним взял себе Георгий Беляшов, пришли гости от думы и администрации, местного бомонда, в том числе пишущая братия, даже Фомин.
В холле, он получил билетик «беспроигрышной» лотереи и дарственный экземпляр романа.
«Да, как говорят, хозяин – барин», - подумал он, отметив качество полиграфии. Увидев Михаила Шелеста, направился к нему. Тому досаждал «счастливый соперник», стихотворец Ананий Мордвинов, большой любитель ярких
псевдонимов, среди которых самым значимым для него был «Евгений Донской».
Вероятно, его имя и фамилия не очень соответствовали широте души и размаху таланта, поэтому псевдонимами он не только подписывал свои стихи, но и настаивал, чтобы его представляли зрителям на поэтических вечерах не иначе, как Евгением Донским, хотя все его знали, как облупленного.
«Лучше б штаны сменил. Канючит, небось, - подумал Илья, - надо выручать друга».
- …Да, это первый сборник, - услышал он ответ Мордвинова, вероятно, на довод Шелеста, - пока первый... Но какой успех! Представьте, я и цену набросил, а раскупается…
- Поздравляю, конечно, но надо минимум два сборника, и чтоб – не как этот «буклет», а увесистей.
- А как же Беляшов? К прозаикам требования ещё жёстче, а он – с одной книжицей…
- С Георгием пока вопрос не решён, - вмешался Илья, мало
ли чего он хочет… Здорово, Михаил Борисович, - протянул он руку Шелесту.
- О, Илья Аркадьевич, с выздоровлением, рад за тебя! – пожатие его было тёплым и искренним. - Ну, что, получше?
- В сравнении с тем, что было, да.
Они отвернулись от Мордвинова, сдвигая плечи, чтоб тот не втиснулся между ними.
- Достал меня этот рифмоплёт, хочет, понимаешь ты, в союз и всё тут. Фалолеева, говорит, приняли ж с одной книжкой. Тоже мне, сравнил… Да я б их всех принял, так Москва зарубит, а свои каналы на «такое» использовать… ты-то как? Вроде, посвежел, и глаза заблестели.
- Да настоял, чтоб выписали, хочется на эту комедию поглядеть.
- Ну и правильно, надо на людях бывать, - Шелест улыбнулся, блеснув на редкость ровными зубами с милой щербинкой, - чтоб помнили…
- Ну, да… а ёщё… - Илья хитро сощурил зеленоватые блудливые глаза, - презентация – это ж не только нудные речи о «совершенствах» автора, но, что важнее, – фуршет, - потирая руки, ухмыльнулся в пышные тщательно ухоженные седеющие усы, - я, знаешь, люблю, когда – сто грамм да закусочка…
- А кто не любит? – поддержал его Шелест, - я так думаю, этот фуршет, обилием и размахом, с лихвой покроет изъяны
романа.
- Кроме того, Миша, надо ж быть в курсе «литературного процесса», - Фомин с интересом оглядел гостей, заполнивших холл. - Судя по тому, как откликнулись градоначальник и думцы, - и сюжетец может
случиться, - он значительно подвигал густыми, тёмными бровями, диссонирующими с седой шевелюрой, - так, …для небольшого рассказа…
- Да, обычно их на литературные сходки не затащишь, а тут – сбежались… а ты – молодец, работаешь! У меня – застой, не пишется что-то, суета заедает… Ты смотри, как дворец преобразился, наверно, и при бывшем хозяине не был таким, говорят, и Беляш спонсирует, давай на экспозицию глянем, пока не началось…
* * *
Для представления своего детища Георгий Беляшов, успешный предприниматель, владелец издательства, сети магазинов и ресторана, снял самый роскошный зал бывшего дворца, а теперь музея, хотя мог бы – и в своём ресторане. Он так и хотел, но возразила жена.
- Когда мы будем открывать гостиницу, отметим в ресторане. Но книга… - она задумалась, подыскивая убедительные слова, чуть склонив голову на бок. Стрижка «каре» прикрыла пол лица. Из-под её тёмной густой волны Алла кокетливо взглянула на мужа. - Понимаешь, солнце
моё, книга – это дверь в другой мир, в мир элиты…
Ласкательным: «солнце моё» она называла мужа не случайно, он был рыжим. А в пору молодости его кудри,
которые он категорически не стриг коротко, обрамляли по-детски наивное веснушчатое лицо.
- А на кой фиг она нам, дусик?
- Как зачем? Жоржик! А журнал? Издательство? Их процветание, дорогой, напрямую зависит от этого мира.
- Та он и так у меня в кулаке. – Ростом Георгий был под два метра, и кулак, который он сжал для большей убедительности, был соответствующим. - Приползают и шавки, и породные…
- Вот, видишь, солнышко, ты сам и показал, чего нам пока не хватает.
- Не понял! Чего это нам ещё не хватает? Ты меня прям убиваешь…
- Да не о том я. Понимаешь, сейчас они к тебе идут. Дверь пока в твою сторону распахнута. – Алла подтвердила свои слова движениями холёных рук. - А туда, к ним, каждый раз «ключик» подбирать надо... И потом, за фуршетом гораздо удобнее решить главный вопрос, ради которого всё и затевается. Я продумала каждую мелочь, ты только не расслабляйся…
- А… я, кажется, сообразил… Слушай, дусик, ты – редкая
женщина, умница и красавица! С меня – «супружеский
долг», дополнительный…
* * *
Тон выступлений на презентации задал московский критик
и писатель Арнольд Согацкий.
- Этот «свадебный генерал» пообещал дать мастер-класс для писателей, – склоняясь к Илье тихонько сказал Шелест. – А что? Деятели такого уровня в областном центре – не частые гости, и грех этим не пользоваться, да и знакомство не помешает.
Согацкий начал с того, что пояснил, почему многие современные прозаики обращаются к истории.
- Осмысление прошлого, каким оно было на самом деле, неизбежно. А его ужасающая несуразность и противоречивость рождает и соответствующие художественные приёмы и средства. Ретроспекция, если хотите, развивает метод…
- Теперь все, кому не лень, хают прошлое, - не стерпел Фомин, заворчав почти в полный голос, - такое впечатление, что сейчас у нас всё замечательно, прям, лучше не бывает…
На него зашикали, а «мэтр» в самосознании своего величия, не счёл нужным реагировать на выпад, продолжая гипнотизировать публику плетением словес, изяществом
жестов, а главное, – аккуратностью облика, чем прежде москвичи провинцию не очень баловали. В заключение, открыв книгу «Наследники безумца», цитировал себя.
- «…Да, роман Георгия Беляшова производит необычное впечатление. Судя по всему, автор творит, непосредственно, - он сделал паузу. - Собственно, как только и может начинающий писатель… - помолчал и добавил, улыбнувшись, - дело молодое, - и, взглянув ободряюще на Беляшова, продолжил читать. - Полное понимание того, что за текст перед нами, пока так и не достигается. В самом деле, что это? Результат мастерства? Или способ восприятия мира, только и возможный для молодого автора? Вместе с тем, резонанс от этой вещи, звучащий во мне лично, указывает на то, что это – нечто стоящее…»
Гости, утонув в глубокомыслии Согацкого, как за спасательный круг ухватились за понятное «стоящее» – раздались аплодисменты.
- Интересно, сколько ж «стояще» Беляшу этот визит, статья и выступление? - съязвил Фомин, слегка толкнув в бок Шелеста.
- Конечно, приезд оплатил, ну издаст задарма какой-нибудь опус литературоведа, - откликнулся тот.
Беляшова поздравляли, как роженицу, тепло, задушевно. Стол, за которым он сидел с Согацким, завалили изящными
букетами и пакетами с городской символикой.
Ведущая вечера предложила задавать вопросы автору.
- А правда ли, - подскочил со своего места Мордвинов, только и ждавший приглашения к разговору, - правда ли, что главный герой романа писан с вашего родственника? Ведь, вы так и поясняете в предисловии…
- Да! Неужели, правда? - поддержала его Смолякова, сидящая рядом - это, знаете ли, очень интересно…
Не поднимаясь из-за стола, растянув пухлые влажные губы в счастливой улыбке, как же, интересуются его детищем, Беляшов охотно пустился в объяснения:
- Да, можно так сказать, что прототипом его мне послужил один из моих прадедов…
- Кхм, - хмыкнула Смолякова.
- Ха-ха-ха, - закатился нервическим смехом Мордвинов.
Шумок, пробежавший по залу, затаился в далёком углу: все внимательно слушали Смолякову, известного «специалиста» не столько по задаванию вопросов, сколько демонстрации своей осведомлённости.
- Это ж, если брать во внимание название романа, - передёрнула она плечами, и тряхнув головой, готовя очередную каверзу, - кем же тогда, простите, вы являетесь? - Дамы, господа, вы должны понимать, это же не
автобиография... – счастливая улыбка Беляшова растаяла, а
на лице запечатлелось наивное недоумение: «Как же можно
не понимать таких обычных вещей»…
Фомин, содрогаясь в беззвучном смехе, едва выговорил:
- Ай, да Смолякова, не выдержала-таки…
- Тише, - цыкнул Шелест, - тоже мне – «героиня», надо было на заседании правления говорить об этом…
- …Вы, я знаю, стихи пишете, - поднимаясь со своего места, обратился Беляшов к Смоляковой, - ну, нельзя же понимать так прямолинейно. Это ж художественное обобщение… Были и есть люди с дурным характером, как у моего прадеда, например. Он, как раньше – в бога, поверил ленинским идеалам, и отстаивал их и утверждал, как мог, характерно, так сказать, убеждённый в своей правоте…
- А я вот, знаете, игру припомнил, - опять подскочил Мордвинов.
- Какую ещё, твою дивизию, игру? – зашипел ему в спину Шелест, - сядь…
- Мы в детстве состязались в том, кто дальше и смачнее плюнет... я, как прочёл роман, и замысел его осознал, так игру в плевки вспомнил…
- Вот-вот, - поддержала его Смолякова.
Зал зашумел снова, послышался сдавленный смех…
Фомин коснулся плеча Анания, сидящего впереди.
- Молодец, Мордвинов! - И зашептал Шлесту - А? Михаил? Я стишки его читал, так себе, а тут завернул: кто, значит, «дальше и смачней»... Может, мы недооцениваем его?
- Может, и недооцениваем, - буркнул Шелест. - только зачем же на презентации гадить? Я не помню случая, чтоб он по-доброму о ком-нибудь отозвался. А презентация – это ж, в любом случае, праздник! Понимаешь? Мы – гости, а не обличители…
- Да ладно тебе, Борисыч, Беляш, наверно, и не понял, о чём речь! Глянь, та глянь на него! Что он там рассусоливает? Девственник, да и только, мысли у него в голове, по-моему, и не ночевали… интересно, писал-то он сам или «негров» нанимал?
- Конечно, вы можете не соглашаться со мной, - парировал нападки Беляшов, - у вас свой взгляд и точка зрения… каждый имеет право…
Ведущая, открыв рот, так и замерла, не сознав собственного намерения. Презентацию без руля и ветрил сносило с фарватера.
Ситуацию спасла супруга Беляшова. Она метнулась к музыкантам – и зал наполнился торжественными звуками, потом – к технику, и погасла люстра. От неожиданности все смолкли – в распахнутые двери въехал стол с огромным в свечах тортом, а следом ещё десятка полтора изыскано
сервированных…
Аплодисменты и возгласы восхищения заглушили музыку, люстра зажглась снова, а через несколько мгновений стулья уже стояли вдоль стен. Все были озадачены желанием плотнее прижаться к облюбованному столику. И вот прозвучала общая здравица в честь рождения первого романа, раздался звон бокалов.
Суета, вкаченные в середину зала столы разъединили Шелеста и Фомина, а они не стали отыскивать друг друга, похоже, каждый испытал неудовольствие другим за реплики во время презентации.
Хозяева, Беляшов с супругой, подходили к гостям, и бокал Георгия тонко звенел от почтительных касаний. Фомин, большой любитель вкусно поесть, увлёкся и не заметил, как они подошли к нему.
- Илья Аркадьевич, - пропела Алла Геннадиевна, - нам так приятно видеть вас, мы слышали, вам нездоровилось… Знаете, я зачитываюсь вашими рассказами, короткими и жизненными, как у Чехова. В нашей семье ваше творчество очень почитаемо, мы считаем вас самым сильным прозаиком из наших…
Лесть была откровенной, но произнесённая в присутствии других, не преминувших её поддержать, приятно щекотала
самый нежный «орган» в чувственной составляющей
Фомина и обезоружила его.
То, что «самолюбие» не обнаруживается патологоанатомами – совсем не факт, что этого органа нет вообще. А что же тогда так мучается и мучает? О чём мы говорим: «больное, болезненное»?..
- Илья Аркадьевич, - поспешил вклиниться в разговор новорожденный писатель, - я очень рассчитываю на вашу поддержку…
Фомин обратил внимание на два ключевых слова: «очень рассчитываю». Успех Беляшова в бизнесе, вращение вокруг него значительных людей, красноречиво свидетельствовали о том, что «рассчитывать» он умеет, и, по меньшей мере, в двух смыслах.
- Сами знаете, как это важно получить её от опытного человека в начале творческого пути, – утрамбовывал Беляшов в голове Фомина важную для них обоих мысль и вбил окончательным, - вот, Михаил Борисович сейчас обещал мне дать рекомендацию...
- Да, представляете, господин Шелест был тронут просьбой Георгия, поддержал его и даже посоветовал обратиться к вам. – Алла Геннадиевна сделала малюсенькую паузу, в которую успела стрельнуть глазками и слегка приподнять обнажённые чуть угловатые, но от этого трогательные
плечики. - А к кому же ещё? Вы у нас – два светила!
Фомин сглотнул «нечто», дотаявшее во рту и наполнившее его необычно приятным вкусом, коснулся салфеткой губ, покосился на свою тарелочку, где громоздились ещё не отведанные вкусности, на недопитый бокал. Пошевелил ногой и, почувствовав упругость пакета, вручённого ему при входе в обмен на билет лотереи, пристроенный у ножки столика, кашлянул.
- Ну, как же, конечно, - разводя руки, словно для объятья, сказал он и удивился искренности звучания своего голоса.
Допинг, поступивший в «нежный орган» сработал.
- Будет тебе, Георгий, рекомендация, не переживай. Хотя, с изданием ты, конечно, поспешил, не посоветовался с нами, не дал на обсуждение. А там есть явные промахи… -
самолюбие, ненароком задетое опрометчивым поступком Беляшова, всё же взбрыкнуло. - Серьёзные дела так не делаются. Ну, это тебе на будущее. А рекомендация, считай у тебя в кармане…
Гости за столиком, наблюдавшие эту сцену, зааплодировали и предложили ещё тост. «А, чёрт с ним, ни он первый, ни он и последний - думал Фомин, смакуя вино, которое он, отроду, не пробовал, - всё равно его Согацкий и без нас продвинет. А вдруг и в самом деле «распишется». Интересно, эта парочка, до меня была у Михаила, или комедию разыграли? С них станется… Вот тебе и сюжетец
для небольшого рассказа».