Добытчик

Павел Шилов

Добытчик
Рассказ

Конец июля, начало августа было на редкость тёплым и ласковым. Ещё во всю шёл сенокос, и на заливных лугах звенели косы, слышались людские голоса. Молодая лосиха доверчиво смотрела на человеческие заботы и не удивлялась их хлопотам. Нет-нет да кто-нибудь подходил к ней, гладил её по шерсти и совал кусочек вкусного хлеба. Особенно приятно ей было с детьми. Она играла с ними, высоко, задирая тонкие ноги. И казалось ей, что нет ничего лучше, как удирать от двуногих друзей. Лосиха сейчас часто слышала грохоты выстрелов и неприятный запах металла, машинного масла и запах сгоревшего пороха выводил её из себя.  В такие минуты, она пряталась где-нибудь в болоте, не нарушая тишины. Она не знала откуда идёт этот противный запах, но каждой шерстинкой чувствовала опасность. Когда лосиха слышала выстрелы, ей становилось страшно. Она, как только помнит себя, люди для неё были близкими и понятными. Ещё очень маленькой она познакомилась с бородатым дядей, мягко ткнувшись в его тёплые руки. Это был Григорий Леонов – егерь. Ей было любопытно и немного страшно. Маму её убил какой-то браконьер, и она осталась одна. Он хотел, конечно, грохнуть и её, но ему помешал егерь, который случайно оказался невдалеке, и браконьер бежал, оставив свою добычу. Егерь забрал лосёнка к себе и стал её кормить. А когда она подросла, он её пустил на свои хлеба в лес, но она так и не могла забыть людей. Она подходила к человеку и доверчиво тёрлась в его протянутые руки.
На берегу было пустынно в это тёплое и ласковое утро. Лосиха ждала людей. Солнце уже жарило, а друзей не было видно. Но вот затарахтел мотор. Лосиха вышла из кустов, посмотрела вдаль, понюхала воздух. Противный запах металла, масла и сгоревшего пороха вошёл в её сердце. Но лосиха преодолела страх, ведь к ней приближается человек, и значит, боятся нечего.
Человек выскочил из лодки, держа в руках какую-то длинную палку. И, крадучись, подходил всё ближе и ближе. И вдруг остановился у сосны. Грянул выстрел, и что-то больно обожгло грудь. Лосиха ещё сделала два шага вперёд и свалилась на передние ноги. Человек лихорадочно выхватил большой нож и подбежал к лосихе. Она дёрнулась. Инстинкт самосохранения сработал в гаснущем сознании. В последнее мгновение она увидела, как человек бежит к своей лодке. Вот взвыл один мотор, затем второй и всё пропало.
Мы с егерем подбежали, окружили мёртвую лосиху. Взгляд её полный недоумения был устремлён на реку, где лёгкая дюралевая лодка скользила по волнам, и трепыхались на ветру рыжие космы мужчины.
Леонов посмотрел в глаза умирающей лосихи и сказал:
- Эх, Машка, Машка, погибла ты из-за людской дурости и жадности. Я тебя прикормил – дурак набитый и вот результат.
Он гладил её по голове своей тяжёлой жёсткой рукой, и в глазах его стояли слёзы. Лёгкий ветерок шевелил прибрежные кусты и трепал седеющие волосы егеря.
- Виктор, ты не запомнил номера лодки? – обратился он ко мне.
- Так у него же всё заклеено серой под цвет лодки бумагой.
- Опытный гад. Ну, доберёмся и до него.
Я молчал, молчали и остальные, окружившие нас. Подходили косцы, ругались, мол, такую тихую и доверчивую животину загубили. Девочка лет семи, пришедшая с мамой, уткнувшись себе в подол, плакала.
- Давай, Виктор, гони нашу лодку сюда, а мы пока её освежуем, пропадёт мясо, хоть в столовую сдать, такая теплынь. Эх, негодяй! Не мне, не себе.
Я ушёл, но лодку пригнать не мог. Кто бы мог подумать, по пути заклинило мотор, пришлось проситься, чтобы взяли на буксир.
Прождав меня долговое время, Леонов не выдержал и отлучился, прикрыв мясо ветками. Он жил не очень далеко. А когда вернулся, мяса уже не было. Добравшись до меня, заматерился, но узнав причину, успокоился.
- Виктор, как же так? Обвёл нас вокруг пальца этот ханыга, и сейчас, наверное, подсмеивается, пьёт водку и закусывает свежей лосятиной, - вздохнул Григорий.
Чёрные с проседью волосы вздыбились, карие глаза излучали боль. И каждая морщинка жила как бы отдельно одна от одной.
- Гриша, попадётся он, как пить дать, - успокаивал я его, - как бы верёвочка не вилась.
- Виктор, это всё слова. Он гуляет, и я уверен, глумится над нами. Гад. Да попадись он мне. Я б за эту лосиху… - Руки его сжались, заскрипели зубы. Мы не заметили, как наступила ночь, как погасли в городе огни. – Я, наверное, у тебя заночую. Автобусы уже не ходят.
- Оставайся. Места хватит.
Утром, он поднялся рано. и ушёл на автостанцию. А я, провалявшись до обеда, взял бидончик и пошёл за пивом к ларьку. Очередь была небольшая, но народ всё подходил и подходил. И вдруг в толпе мелькнули рыжие космы. Он был среднего роста, веснусчат и конопат. Он был не один. Двое прихлебателей крутились около его Мужчина подошёл, встал в очередь. Чувствовалось, что он с хорошего похмелья. И тут послышался его мягкий баритон:
- Юра, а я опять с мясом. Дурак егерь прикормил лосиху, ну там на лугах. Я выследил её и шарахнул, да не успел разделать, набежали люди, притрусил и сам Леонов со своей свитой. Но я не дурак, сразу дал дёру. Моторы у меня, как звери с полтыка заводятся. Где им со своими дохлыми с нами тягаться. Глаза у него сверкали. И всё лицо его, прямо сказать, светилось радостью. – Голова болит, зайдём, обмоем мою удачу.
- Пошли, у меня сегодня выходной.
- А знаешь. Как я их наколол. Они думали, что я оставлю свою добычу. Кукиш им с маслом. Вот видишь. – Рыжие космы его растрепались, глаза горели огнём. Сколько в этом человеке было силы и уверенности, что я просто заслушался. Может быть, этим и выдал себя. Он на какое-то мгновение дёрнулся, глаза его потухли. Но это было только мгновение. Я отвернулся, как будто потерял к ним всякий интерес. Он вновь взял себя в руки и продолжал. – Они лосиху разделали, прикрыли мясо ветками, ну, чтобы не так было жарко, ждут. А я за кустами слежу за ними. Лодка у меня тоже в кустах и камышах. До этого в топливный бачок их «Вихря» я высыпал пачку соли, вот обалдуй из его команды и не мог приехать за мясом.
Он победоносно улыбался, и нескрываемым презрением смотрел на меня, мол, много вас на рубль сушёных пойдёт, чтобы меня Володьку Сивушкина взять. Это я уже забегаю вперёд, тогда я его ещё не знал.
Я взял пиво, отошёл в сторону, встал  за угол. Вижу и их очередь подошла. Рыжий взял три трёхлитровые банки, оглянулся вокруг и, видимо, не найдя ничего сносного , спокойно пошёл с дружками прочь. Я за ними, но он оказался и тут хитрее. Они встали за угол дома, притаились. И, уверившись, что с егерем был я, стали петлять по городу. И вскоре я их потерял из виду.
Его искала охотинспекция, милиция, но всё безрезультатно. Он как сквозь землю провалился.  И вот я случайно встретился с ним и нигде нибудь, а у себя в цехе, да ещё и совсем рядышком. От радости тогда я чуть не вскрикнул, мол, ба! Вот так встреча. Но вовремя сдержался. А он, наверное, не узнал меня, деловито со всеми знакомился и стал работать, как и я слесарем.
Был он временами не в меру болтлив. Может быть, это и сгубило его. А что поделаешь – такой уж характер, который идёт из души. Сидим  как-то после обеда в мастерской, ну все свои в доску. А он так это снисходительно вздохнул:
- А я опять с мяском. Да не с каким-то там магазинным, которое не разжуёшь, а с лосиным, свеженьким.
Сивушкин посмотрел на нас, дескать, какой эффект его слова произвели и, убедившись, что все раскрыли рты, как бы выстрелил:
- Лови счастье, ребятки! Оно, ой какое хрупкое. - И добавил с матерком для полной убедительности. – Хожу по лесу, смотрю. Ножичек малюсенький всегда за голенищем. И вдруг, о счастье! Ко мне подходит лосёнок, глупенький, мяконький, а рядом лосиха фыркает. Я, по началу, испугался, а потом сказал сам себе: Сивушкин, где наша пропадала? Потихонечку вынимаю ножичек из сапога и чирик, чирик этого лосёночка. Почувствовав кровь, лосиха задёргалась. Я уж думал хана мне. Ан нет! Потом отпрянула.
Я, видимо, изменился в лице, и этим выдал себя, что я помню о его похождениях и конечно заложу его.
- Это был ты? – спросил он меня в лоб.
- Я, молодой и симпатичный.
- Подико заложишь?
- Сам исповедаешься?
- Вряд ли.
Я усмехнулся, сделав снисходительную улыбку.
- Да за эти годы, что я пострелял дичи, можно и поплатиться, в прогаре я не останусь. В прошлом году вышел, смотрю лосиха на поляне. Я бац её. Она упала, а тут, как назло, два лосёнка появилось, бегают около неё. Я и их. Мяса гора. Жара. Пришлось дружка вызывать. С ним мы и управились. Часть засолили в бочки, часть разнесли по холодильникам.
Он улыбался как-то неестественно и натянуто. Или почувствовал свою беду, или попался, но молчал, потом взялся за голову и вздохнул:
- Эх, Гриша, Гриша Леонов, и чего ему только надо в жизни? Егерь долбанный. Жил бы как я, и всё было бы на ять. И чего жалеть этих зверей, они и рождаются для нас.
Я понимал, что эти слова и весь трёп браконьера, я не мог предъявить нигде. Он мог отказаться, мол, я хвастался, заводил людей, вот и всё. Какие ко мне претензии – вы меня поймали?
Сивушкин поднялся со стула, взял молоток, зубило и пошёл к тискам. Походка была уже не та, что раньше: порывистая и быстрая. Что-то с ним стряслось, но что пока было загадкой. Он шёл нехотя, зеленоватый взгляд его прищуренных глаз, потух. Что бы это могло быть не пойму. Даже об охоте он рассказывал без удовольствия и страсти.
Я понял его сегодняшнее состояние только через несколько месяцев, когда он появился перед членами ДТК «Дисциплинарно  товарищеская комиссия», где решалась его участь, быть ему в обществе охотников и рыболовов, или быть исключённым.
Оказывается, егерь Леонов всё же сумел выследить отъявленного браконьера. Услышав тяжёлые выстрелы, вышел, и это оказался никто-нибудь, а сам Сивушкин, который, убив лося, свежевал его, оставив ружьё у ствола старой берёзы. Егерь подкрался незаметно и обезоружил браконьера. И когда удачливый добытчик понял, что попался, бросился с ножом на егеря. Раздался выстрел, ударившая дробь остановила разгорячённого Сивушкина, и он обмяк.
- Ну что, Леонов, твоя взяла, - рассвирепев тогда от неудачи, прошипел Сивушкин, - но учти, меня так не возьмёшь.
- Откуда ты меня знаешь, рыжий? – сказал Григорий, - я тебя не знаю.
- Тебя в округе все знают – заметная личность.
Сивушкин подал охотничий билет, дескать, всё-равно узнают, ружьё-то у егеря, а оно зарегистрировано.
- Владимир Сивушкин, - произнёс Леонов, - давненько не встречались. Только и запомнил твои рыжие космы, да рёв «Вихрей», когда ты улепётывал от нас. И ещё здорово ты нас обвёл.
- Да уж будь-будь, - не сдержался браконьер от соблазна, - хорошее мяско у той лосихи оказалось, не зря хлебом кормленная.
- Ну, ты ублюдок, - Леонов не мог сдержаться от той промашки, когда ему напомнили об этом, ведь он первым прикормил лосёнка. – Гад всё же ты Сивушкин. Я сделал промашку, а ты её использовал в своих целях.
- Без оскорблений, господин начальник. Поймал, будь вежлив. А как же иначе, ведь я человек.
- Человек, - скривил губы егерь, но вслух ничего не сказал.
Было ясно одно, что он ненавидит всей душой хапуг и плутов, и свою ненависть не хочет скрывать.
После их встречи, егерь заехал ко мне, чтобы поделиться мыслями и своей удачей по поимке браконьера. Мы долго сидели на диване, обсуждали. Я ему показал плёнку, где записывал выступления Сивушкина. Он сказал:
- Включи. Послушаем его бахвальство.
- Ну, что? Поймал Вовку Сивушкина?
- А как же. У Леонова не выскользнешь, - похвастался егерь.
Я промолчал. Что-то у меня заныло в груди. Сколько лет куролесил Сивушкин, и вот только попался, а он постоянно охотился в его угодьях. И если бы браконьер не увлёкся, может быть, он и сейчас бы ускользнул.
Леонов, поняв, что перегнул палку разговора, решил избавиться от затянувшегося молчания, и стал рассказывать всё по порядку, как он вышел на браконьера. Мы опять просидели с ним до полночи. И он опять улёгся спать на диване, сказав при этом, чтобы я приезжал к нему на охоту. Что-то ты забыл меня. И рано утром, когда я ещё спал, он ушёл.
Я, конечно, не заводил разговор с Сивушкиным, ждал, когда он сам начнёт. И он не утерпел, сказал, что попался, и у него отобрали ружьё – вертикалку.  Но он ещё мечтал остаться в членах охотников и рыболовов. А ружьё можно и новое купить.
- Нет, Володя, твоя песенка спета. Тебе уже не быть охотником, - сказал я ему.
- Это почему же? – взъярился он.
- Да потому, что у тебя на лбу написано – браконьер, - усмехнулся я.
Он косо посмотрел на меня и замолчал надолго, потом вздохнул:
- Я не браконьер, а добытчик. Семью-то кормить надо.
  И вот он появился на очередном заседании ДТК. И какого же его было удивление, когда он увидел меня, ведь он мне рассказывал всё. Теперь спохватился. Стоит и смотрит на меня: дескать. Ты ли это Виктор? Я думал, что ты просто друг егеря, а ты оказывается член ДТК.
- Я, Володя, я, - не удержался я, - не удивляйся.
И он сел на стул, нахмурился и притих. Рыжие космы его сейчас не топорщились, были коротко пострижены. Мне хотелось сказать ему, а зря ты так себя обокрал. Уж больно твои вихры изумительны, особенно на ветру.
Голос председателя комиссии  был глух и категоричен. Он заявляет, мол, исключить Сивушкина из общества охотников и рыболовов. Другие мнения есть? Других мнений не было.
- Как исключить? – прыгнул с места Сивушкин, - за что? Я же за всё уплатил.
Он смотрит на меня: Виктор, заступись!
Я поднимаюсь с места, говорю:
- Сивушкин, уж больно ты алчный до чужого, и тебе не место быть среди нас.
- Я добытчик. Семью кормлю. А лес и реки всё это наше, значит и моё. И есть ли моя вина в том, что во мне бродят гены охотника? Я смотрю на природу через прицел ружья, с той целью, чтобы что-то жрать.
Он смотрел на нас и старался доказать, что иначе он жить не может, ведь его предки кормились только мясом диких животных. А что же он – Владимир Сивушкин, не от мира сего? И когда он понял, что судьба его предрешена, стал смотреть только на меня: мол, помоги, я уж для тебя постараюсь. Я не отводил от него взгляда, и когда стали голосовать, я первым поднял руку за его исключение.
- Ты что, Виктор, имеешь против меня, ведь мы же работаем вместе, - сказал он, выходя из зала. А потом голос его изменился, стал просительным. – Понимаешь, без охоты, я уже не могу. Пойми, я добытчик. Хочешь, водкой залью, коньяком, только помоги мне вернуть охотничий билет.
Я смотрел на него, а перед глазами стоял заливной луг, светило яркое августовское солнце, звенели косы, и лежала мёртвая лосиха, доверчиво тянувшаяся к людям. А рядом плакала маленькая семилетняя девочка.