Коли в Теткино выплачивали бы компенсацию за всякий ненастный день, как в Сплите каком-нибудь, туроператоры не разорились бы. Впрочем, нет – разорились: здесь не было интернета. И всякий солнечный день не спасал от ленивой скуки.
Помаявшись в пыли двора среди глупых кур, я вышел на единственный теткинский «прошпект». Был он широкий, не заезженный редкими машинами, с линялыми лопухами и крапивою у обочин, с полузаросшими кучами песка у домов, что затевали стройку когда-то.
Была безлюдная послеполуденная маета - пустовали вросшие в землю широкие лавочки у покосившихся заборов, одиноко скрипело мятое ведро на вороте колодца… Это под вечер улица заполнялась голосами: перекрикивались бабы, выпалывавшие неискоренимую «американку» на соседних огородах, горячо обсуждали мужики появление маслят в лесу… Но вот что занимало меня всегда: истово пропалывая огороды, бабы манкировали сбором плодов труда своего. Желтели разросшиеся до состояния кабачков огурцы, перезревала кукуруза, сыпался подсолнух… зато травинки лишней не было на образцовых огородах, как бы не выискивала ее хищным взглядом заклятая подруга… мужики же, замирая от описаний грибного изобилия в лесу, так ни разу и не выбирались на тихую охоту, будто на недоступную красавицу издали любуясь на это изобилие… И посему бесполезно гнили под грушами сладчайшие «дули», да мумифицировался «ренклод» на поникших ветках…
Она оказалась рядом внезапно – видать, в задумчивости я ее не приметил издали. Старушка… ну, как – старушка? По всему видать… и седина, опять же… но удивительно стройная осанка, почти невозможная в преклонном возрасте! Не дойдя до меня пары шагов, женщина… поклонилась мне в пояс! Я онемел и попытался изобразить что-то вроде книксена.
- Так это ты тот самый Аришкин зять? – «тыканье» звучало вовсе не обидно, а естественно подчеркивало разницу в возрасте.
- Да… я то счастье, что на нее свалилось…
- А ты шухарной! – улыбнулась глазами и добавила на полном серьезе. – Это хорошо!
Как странно, что я до этого не видел Нину! – так называли старушку в деревне. Я-то подсознательно ожидал ника типа Якимовны или Тимофеевны… и был не прав – просто имя подходило этой женщине боле всего. И была она определяющим атрибутом Теткино: всякое утро, с неизменным батоном хлеба в полотняной линялой сумке, заходила она, кланяясь, во все дворы, что лежали на ее пути до дома, неизменно участливо расспрашивала о делах. И что характерно: никто даже не пытался ответить на ее поклон – будто это и впрямь была лишь ее прерогатива. Да и я сам, со временем, лишь рассеянно кивал ей в ответ. Как-то, присев на лавочку к мужикам, разливающим самогон по пластиковым стаканчикам, попытался расспросить о Нине поподробнее, но в ответ лишь пожимание плечами – у баб спроси! Как ни странно, бабы тоже ничего вразумительного не сказали: Нина-то, в отличие от остальных, все больше слушала, а не о своем старалась «загрузить»… Живет одна, сын у нее вроде «в городу», непутевый…
И в самом деле – что ж лезть в чужую душу! – и я невольно улыбался в ответ неизменному ее поклону.
***
В следующий мой приезд непривычно низкие тучи придавили небо, когда я подъезжал к Теткино. На съезде с трассы меня атаковали бойкие старушки, пытаясь всучить сохлые грибы да недозрелые яблоки. Я ошалело отнекивался, да тут меня признала соседка – «это ж Аришкин зять!» - и от меня отстали разочарованно.
Привычно выглянув после тещиного ужина на улицу, я не признал пейзаж - не было привычных мужиков на лавочках, да и лавочек не видно было за грудами кирпичей и приткнувшихся у ворот подержанных «Жигулят».
- Нонче хорошо лисички берут! – пояснила теща. – Мужики из лесу их мешками таскают, а затем перебирают с бабами… И наборы для солений разбирают: пару веточек смородины, вишневые листья да хрен – уже по двадцать рубликов идут на трассе…
Это откуда ж такой зуд предпринимательский? И все, что ли, им занедужили? И Нина? – вдруг вспомнил я о той, без которой Теткино – не Теткино…
- А Нины нету… - как-то невнятно отмахнулась теща. – И никто не знает… Хата ее пустует, а никому не сказала ничего… Может, к сыну в город подалась?
К вечеру начал сеять унылый обложной дождь, и я уселся за планшетник - теперь и здесь был интернет.