Портрет Константина Симонова.
14 июня 1946 года произошло историческое событие для эмиграции, жившей во Франции. В этот день вышел сталинский указ, позволивший эмигрантам вернуться домой. Желающим выдавались советские паспорта.
Рене Герра считает, что этот указ, на вид гуманный, должен был послужить расколом и полным разложением в рядах Белой эмиграции, главным образом в Париже, остававшимся столицей зарубежной России. Эмиграция оказалась на распутье. До войны она хоть и была разнородна,никогда политически не была единой, но сходилась в одном - враждебном непримиримом отношении к советской власти. Теперь же , помимо возвращенцев появились еще не уехавшие в Советский Союз эмигранты, получившие советские паспорта и вынужденные вести себя, как положено советским гражданам.
Что вызвало такой указ, касающийся только Франции - оставалось только гадать.
Ведь эмигранты жили и в Чехословакии,и в Болгарии, и в Югославии и в Америке.
Полчища чекистов обосновались во Франции как у себя дома. Им надо было оправдать своё существование, свою деятельность, своё комфортное пребывание за границей, убеждая кремлёвских начальников, что враг не дремлет и готовит какие-то козни, а они,чекисты, зорко стоят на страже. «Перессорить эмигрантов друг с другом, расколоть их, выдать это за крупную политическую и тактическую победу – такой замысел вполне объясним» (Р.Г.)
Ваксберг предполагает другую версию, он считает, что «была и чисто пропагандистская цель: поманить и завлечь в свои сети носителей самых громких имён, что означало бы сокрушительную идеологическую победу, частично, но только частично! – одержанную ранее возвращением Горького. Ленин изгнал, Сталин вернул – это очень грело бы душу хозяина Кремля, как грела его сдача казавшегося неукротимым Буревестника. Представляете картинку: сам Бунин, нобелевский лауреат, на что уж не любил большевиков, а перед победоностным гением Сталина не устоял!И ведь был готов не устоять, если, конечно, прав бюллетень «Свободное слово», утверждая, что Бунин приветствовал указ как «великодушную меру». Но – в конце концов сорвалось».
Понять логику этого указа невозможно, как невозможно понять логику, например, в том почему Ремизова , подвергнув длительным мучениям, большевики всё же выпустили за границу, а Блока и Сологуба нет?
Или почему сразу вслед за этим указом был устроен погром литературы, театра, кино и музыки постановлением Жданова*.И как был воспринят этот указ теми, кого Сталин пытался завлечь?
Адамович, сразу после войны был настроен просоветски, он написал книгу «Другая родина» с ликующими словами в честь Сталина. Но даже он был просто потрясён теми поношениями, которым подвергались Зощенко, подруга его молодых лет Анна Ахматова, а также Эйзенштейн, Шостакович, Прокофьев. С советским патриотизмом было покончено.
Герра рассказывает о том, что задолго до выхода этого указа началась «компания по охмурению эмиграции. Посол Богомолов приглашал на встречи эмигрантов, чья позиция могла определить успех всей акции. Были разговоры о том, что Бунин участвовал в одной из встреч. Но это не подтвердилось. Советник посольства Гузовский писал в МИД «Старик занемог и лежит в постели».
Я уже говорила о поэтическом вечере Симонова 12 августа 1946 года.Уже через два десятилетия А. Ваксберг встретился с одним из зрителей того вечера.
Рассказывая о впечатлении, он плакал. Можно представить, что творилось в зале, когда Симонов читал стихи. Среди них «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…»
Эмигранты имели все основания считать, что на их родине произошли какие-то перемены к лучшему.
«Ведь - страшно подумать! Бабы в этих стихах крестят уходящих в бой красноармейцев, которых поэт не случайно называет безлико, по - старинке, солдатами. Но они – солдаты атеистической армии, для которой богом был Сталин, а вовсе не Бог как Бог. Крестят и называют себя «солдатками», как встарь повелось на Великой Руси». Тем более, что ни для кого не было секретом: Симонов не просто советский поэт, но как бы поэт официальный, государственный, признанный и обласканный властью, многократно ею награждённый, не случайно же он послан в Париж и чувствует себя здесь совершенно свободно. Как говорится, сам себе хозяин. Кем в глазах эмигрантов мог быть Симонов?
Государственный советский поэт и в то же время недорезанный аристократ, из тех самых Оболенских! Просто чудеса в решете…
Вот в такой атмосфере и проходило обольщение чувствительных эмигрантов, психологически и эмоционально готовых принять желаемое за действительное».(А.В.)
Но какова бы не была их чувствительность, они в большинстве своём не потеряли рассудка. Демонстративное ухаживание настораживало. Симонов слишком швырялся деньгами. Такая щедрость пугала.Что бы сделать приятное Бунину, на которого была главная ставка, Симонов пригласил его пообедать в самом дорогом ресторане по выбору Ивана Алексеевича. Бунин подозрительно (по поздним воспоминаниям самого Симонова) спросил: « Даже в «Ляперуз» можете пригласить?- удивлённо спросил Бунин и принял приглашение».
Этот действительно очень дорогой ресторан существует и сейчас на набережной Левого берега Сены, подтвердил Герра. О том, что Симонов был послан специально для обольщения , свидетельствуют встречи и с Буниным и другими эмигрантами.
В воспоминаниях Симонова есть рассказ о более раннем посещении Бунина. Это была немноголюдная встреча, из гостей была только Тэффи,- Симонов прибыл к Буниным на ужин со своим провиантом на следующий же день после литературного вечера в зале «Плейель», то есть 13 августа 1946 года.
« Меня особенно привлёк его рассказ о том, как советские лётчики, по его же просьбе, закупили в коммерческом московском магазине - в Елисеевском, кажется,- водки, масла, икры, колбаски, селёдки, кильки, сёмги, и прочей, истинно русской снеди, тут же доставили её в Париж, где ни о чём подобном нельзя было даже мечтать в том году, и он всё это приволок Бунину для угощения в качестве личного подарка, наглядно демонстрируя, как сытно живётся писателю в советской Руси.(А.В.)
«Уверен, что именно так и было - говорит Герра,- но лётчики могли себе позволить такое вопиющее нарушение правил, отнюдь не только таможенных, не иначе как с разрешения самого высокого начальства. И франки, которые Симонов получал за изданные во Франции книги, а их вышло тогда три или четыре, он был на пике славы,- даже он, обласканный режимом поэт, мог их получить в валюте лишь при специальном разрешении ВУАОПа, это тоже, думаю очевидно. Как и очевидно то, что собой представляло на самом деле ВУОАП - Всесоюзное управление по охране авторских прав, на самом деле, то есть не по фасаду, а по содержанию».
Судя по дате дарственной надписи Бунину на своей книге 19 августа 1946 года, (книга имеется в собрании Р.Герра) - Симонов встретился с ним, по крайней мере , ещё один раз.
Эти встречи и пик обольщения Бунина приходятся как раз на то самое время, когда он, впав в бедственное состояние, ищет контакта с московскими издателями его произведений, надеясь на гонорар, и льстиво, униженно пишет Эльзе Триоле, умоляя её о содействии в этом деле.
Безусловно, это всё учитывалось в Москве, когда на Симонова возложили миссию уломать старика.О том же свидетельствует и секретная переписка советского посольства во Франции с МИДом, воспроизведённая Дм, Черниговским в книге Михаила Рощина «Иван Бунин».
Интересно Рене Герра рассказывает о своих ощущениях о том, что Симонов выполнял свою миссию без большого удовольствия. То есть он рад был встретиться именно с Буниным-живым русским классиком, провести в общении с ним в близком, свободном, безбоязненном общении , не один час. Прежде это не удавалось никому их советских писателей.
Но, умный, начитанный человек, одарённый литератор ( «Самое большое, станет хорошим беллетристом», записала о нём в своём дневнике В.Н. Бунина), он представлял, насколько Бунину было невозможно принять советскую реальность, оказавшись в ней жителем. Невозможно- с его негнущейся, в отличие, от Алексея Толстого, спиной. «Я даже не исключаю, что, оставшись наедине, Симонов мог шепнуть Бунину или как-то намекнуть иным образом, что не стоит принимать всерьёз его уговоры вернуться, что они не от сердца, а всего лишь во исполнение поручения.» (Р.Г)
В подтверждение этой мысли Аркадий Ваксберг приводит информацию из книги Светланы Коваленко, замечательного петербургского историка литературы и писателя. В книге об Ахматововой автор коснулась «бунинско-симоновсого» эпизода. Во время встречи именно это и шепнула Бунину, оставшись с ним наедине, Валентина Васильевна Серова, актриса, тогдашняя жена Симонова. Ей были посвящены стихи сборника « С тобой и без тебя», в сборнике было и стихотворение «Ты помнишь, Алёша..»
Если Серова действительно это шепнула, то не иначе, с согласия или по поручению Симонова. Наверно ему самому не хотелось выглядеть двуличным, да и подстраховаться не мешало бы». От режима в советской стране, можно было ожидать чего угодно. Но Бунин был в здравом уме и при всей своей физической слабости и послевоенной нищете, находился в творческой активности. Он не был в таком состоянии, как Куприн, которого повезли в Россию умирать.
Но и Георгий Иванов далёк был от истины, когда писал Ирине Одоевцевой: «От чего умирают писатели и поэты? Отчего умер Блок? Оттого, что он сам сказал о Пушкине, не хватало воздуха. Он задыхается/…/ Разве ты не видишь, что он обречён? Как, впрочем, и все мы, поэты и писатели эмиграции. Нас убивает отсутствие воздуха. И любви. Невнимание и безразличие. Ему бы следовало вернуться в Россию».
И Роман Гуль тоже писал об отсутствии воздуха, о безвоздушном пространстве. Любой такого не выдержит! Писатель, поэт с их обострённой чувствительностью, с обнаженными нервами, - тем более.
Получался заколдованный круг: здесь нет воздуха, а там, в сталинской России, какой воздух мог ждать Бунина? И речь идет не о комфорте. Кто-то чувствовал себя неплохо. Устраивались по-разному. И решался вопрос – надо ли уезжать, раз такая возможность появилась,- уезжать в ту Россию, какой она была в середине сороковых годов двадцатого столетия, а не в ту, о которой мечталось?
Именно на этот вопрос очень четко ответил Сергей Мельгунов* в бюллетене «Свободное слово». Вот, что он написал: «Каждый из нас живёт мечтой возврата в Россию.Только эти надежды дают силы перебороть тернии эмигрантского существования. Нет сомнения, что стремящиеся в Россию с идеалистическими побуждениями работать на родине, обрекают себя в массе на беспросветное прозябание в тюрьмах и ссылке./…/ К чему же тогда сделка со своей политической совестью и ненужные моральные унижения? Зачем поддаваться провокации большевиков, которая рассчитана только на разложение ненавистной им эмиграции?»
И пусть даже не все «поддавшиеся» изведали, вернувшись, тюрьмы и ссылку, хотя и таких было немало. Но и самые удачливые, которым разрешили осесть, главным образом в провинции, преимущественно в Казани и Алма-Ате, всё время ощущали себя людьми второго сорта и никакой творческой свободы не получили.
Ваксберг в подтверждении этих слов приводит пример Вертинского, а он ведь и сталинским лауреатом стал, и с концертами объехал всю страну, и в Москве получил квартиру на улице Горького, то есть в самом центре. Даже он задавал вопрос сталинскому секретарю Поскрёбышеву: « Смогу ли я когда-нибудь себя почувствовать таким же как все, на вновь обретённой родине?» И ответа не получил. Что и было ответом.
Несмотря на все старания ни Бунин, ни Зайцев, ни Тэффи, ни Адамович, ни Георгий Иванов, ни Анненков…не возвратились. Правда, Ремизов паспорт получил, но не поехал.
«Это его сидение на двух стульях привело в ярость Бунина. Их взаимоотношения всегда были сложными, а в то время они резко ухудшились. Ремизов не только взял советский паспорт, но и стал сотрудничать в откровенно кремлёвской газете » Советский патриот».(Р.Г.)
1984 году в «Новом журнале» были опубликованы письма Бунина к Алданову*. В письме от 23-го августа 1951 года о Ремизове: « Какой негодяй, пролаза. Вот уже в Н/овом/Р/усском/ С/ лове/ и в «Новом журнале», и это с красным паспортом и поездкой в посольство на поклон к Молотову, а дальше и насчёт интервью в день семидесятилетия, когда Ремизов заявил: «Я не эмигрант, я взял советский паспорт- логично - «теперь всё в порядке и я очень доволен» - так буквально сказал. И вот уже в «Новом журнале»-из книги «С подстриженными глазами», за одни эти глаза удавить мало - и так это патологически мерзко…» И через несколько месяцев, 11 –го февраля 1952 года, тот же Бунин – Алданову. «Мне очень хотелось бы появиться в ближайшей книге «Нового журнала», /…/ но, конечно, будет /там/ этот поганый гном, шарлатан с красным паспортом, бывший усердный сотрудник Советского Патриота, Ремизов».
Рассказывая об этом, Рене Герра и замечает о том, как ярко маленький штришок передаёт драматизм ситуации, в которой оказалась методично раскачиваемая Москвой ситуация после 1946-го года.
Сегодня раздаются голоса тех, кто тоскует по советской власти: стоило ли вообще писателям , художникам, музыкантам подвергать себя мукам эмиграция,- остались бы они дома, как Пастернак, Ахматова и многие другие. Ну страдали бы , как и другие, зато дышали бы воздухом своей страны. Словно заслуживает упрёка человек, который просто спасает свою жизнь и свободу.
Эмиграция-не только личная беда изгнанников, но и спасение русской культуры, русской мысли, русского духа. Без эмиграции в духовной и творческой жизни России оборвалась бы связь времён.
«Вся линия русской философии, русской мысли, идущая в общих чертах от линии, заложенной Владимиром Соловьёвым: Булгаков, Бердяев, Франк…
Никто из них не мог бы написать того, что они написали, уехав /…/ Вся глубинная линия русской мысли, русской философии, окрашенная интересом к религии, не могла существовать в советской России. И это была бы большая потеря.» Адамович.
А в литературе практически весь Серебряный век перекочевал за границу. Известная мысль Зинаиды Гиппиус*-
«РОДИНА ДОРОЖЕ И ПРЕВЫШЕ ВСЕГО,НО БЕЗ СВОБОДЫ НЕТ РОДИНЫ".
«Вам под ярмо подставить выю,
И жить в изгнании , в тоске,
А я с собой мою Россию
В дорожном уношу мешке»
Вл.Ходасевич.
На протяжении многих лет русская культура звучала для мира именами эмигрантов.
Достаточно назвать имена Рахманинова, Стравинского, Глазунова, Шаляпина, Дягилева, Анны Павловой, Баланчина….
Всему миру известны художники 20-х и 30-х гг. Кандинский, Бенуа, Бакст, Сомов, Добужинский, Коровин, Рерих, Серебрякова, Гончарова, Шагал…
Писатели: Бунин, Мережковский, Куприн, Набоков, Шмелёв, Алданов….
Примечания:
Марк Алданов (урождённый Марк Александрович Ландау.
Алданов — анаграмма, ставшая затем из псевдонима настоящей фамилией
( 1886, Киев, Р — 1957, Ницца, Франция) — русский прозаик, публицист, автор очерков на исторические темы, философ и химик.
ГИППИУС ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА
(по мужу Мережко;вская (1869, Белёв—1945, Париж) — русская поэтесса и писательница, драматург и литературный критик, одна из видных представителей «Серебряного века» русской культуры. Гиппиус, составившая с Д. С. Мережковским один из самых оригинальных и творчески продуктивных супружеских союзов в истории литературы, считается идеологом русского символизма
ЖДАНОВ АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ
(1896 — 31 августа 1948) — государственный и партийный деятель СССР 1930—1940-х гг. Генерал-полковник.
Доклад т. Жданова о журналах "3везда" и " Ленинград"
(Сокращенная и обобщенная стенограмма докладов т. Жданова на собрании партийного актива и на собрании писателей в Ленинграде («Правда» № 225 (10307) от 21 сентября 1946 г.
http://www.sovlit.ru/articles/doklad_zhdanova1946.html
МЕЛЬГУНОВ СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ
( 1879, Москва — 26 мая 1956, Шампиньи, близ Парижа) — русский историк и политический деятель, участник антибольшевистской борьбы после Октябрьской революции.
Известность С. П. Мельгунова как историка основана на его исторических исследованиях, посвященных истории русской революции и Гражданской войны и обеспечивших ему особое место в русской историографии.
Продолжение-http://www.proza.ru/2013/09/09/815