(1639—1699)
Прославленный французский поэт и драматург Жан Расин родился 21 декабря 1639 года в маленьком провинциальном городке Ферте-Милон (Шампань). Отец его был чиновником местной налоговой службы, буржуа.
Когда мальчику шёл второй год, умерла при родах его мать, а ещё через два года в возрасте двадцати восьми лет скончался отец, не оставив детям наследства. Жана и его младшую сестру Мари взяла на воспитание бабушка Мари Демулен, дама, весьма стеснённая в средствах и находившаяся под сильным влиянием янсенистов.
Янсенизм — это неортодоксальное еретическое течение во французском и нидерландском католицизме. Основателем ереси был голландский теолог Корнелий Янсений (1585—1638). Еретики утверждали, что Иисус Христос пролил свою кровь не за всех людей, но только за избранных, за тех, кто изначально предан ему всей душой.
Янсенисты обычно поддерживали членов своей общины. Вот и в этот раз они бес-платно пристроили мальчика в престижную школу в Бове, которая была тесно связана с парижским аббатством Пор-Рояль — главным европейским центром янсенизма. Затем молодой человек был принят на обучение в само аббатство. Это сыграло решающую роль в судьбе будущего поэта. Янсенисты призывали к бескорыстному служению Богу, а потому вокруг них непроизвольно собирались нестяжатели, люди, преданные не золоту, власти и роскоши, а своему долгу и делу в разных сферах общественной жизни. Как результат, во второй половине XVII века аббатство Пор-Рояль стало важнейшим центром французской культуры. Здесь формировался новый тип интеллектуально развитого человека с высоким чувством моральной ответственности, но и с фанатичной сектантской узостью взглядов.
Во главе еретиков стояли люди светских профессий: филологи, юристы, философы. В их числе были теолог и математик Антуан Арно (1612—1694), моралист и богослов Пьер Николь (1625—1695) и др. Все они так или иначе сыграли роль в формировании личности Расина и в его судьбе.
Юный Жан всей душой проникся идеями янсенизма и впоследствии наравне с великим философом и математиком Блезом Паскалем, тоже выпускником Пор-Рояля, стал одним из самых прославленных апологетов этой ереси.
В Пор-Рояле преподавали ведущие филологи страны. Там, наряду с латынью, в обязательном порядке изучали греческий язык, европейскую литературу, риторику, всеобщую грамматику, философию, логику, основы поэтики. Помимо блестящего образования ученики Пор-Рояля получали возможность общаться с высшей аристократией Франции, среди которой было много приверженцев янсенизма. Благодаря этому Расин ещё в молодости приобрёл светский лоск и непринуждённость в обращении, завязал дружеские связи, впоследствии сыгравшие немаловажную роль в его карьере.
В 1660 году молодой человек завершил обучение в аббатстве и поселился в доме своего двоюродного брата Никола Витара, который служил управляющим имения видного янсениста Шарля Луи, второго герцога де Люиня (1620—1699). Герцог был сыном фаворита Людовика XIII и близким родственником Кольбера, генерального контролёра финансов при Людовике XIV. Так что Расин через Витара сделал первый шаг к королевскому двору.
Ещё в школе Жан начал сочинять латинские и французские стихи. Это увлечение очень не понравилось его учителям-янсенистам. Юноше даже угрожали анафемой. Но результат получился обратный: Расин на время отошёл от еретиков. Особенно способствовал этому его успешный литературный дебют. В 1660 году юноша написал оду «Нимфа Сены», посвящённую бракосочетанию Людовика XIV. Друзья показали оду Лафонтену, который одобрил произведение и рекомендовал его королю. Это событие запомнилось. По ходатайству Французской Академии Расин получил скромную, но почётную пенсию в 600 ливров.
Постепенно круг литературных знакомств поэта расширялся. Его стали приглашать в придворные салоны, где Расин познакомился с Мольером. Молодой человек понравился маститому комедиографу, и он заказал Расину две пьесы. Это были «Фиваида, или Враждующие братья» (поставлена Мольером в 1664 году) и «Александр Великий» (поставлен им же в 1665 году).
Со второй пьесой был связан грандиозный скандал, рассоривший Расина с Мольером. Через две недели после премьеры «Александра Великого» в мольеровском театре та же пьеса появилась на сцене Бургундского отеля, признанного тогда лучшим театром Парижа. По понятиям того времени это было откровенной подлостью, поскольку пьеса, переданная драматургом театральной труппе, считалась на какое-то время её исключительной собственностью. Мольер был взбешён! Биографы этот поступок Расина объясняют тем, что в театре Мольера ставили преимущественно комедии, и играть трагедии по канонам XVII века труппа не умела. Поэт же хотел видеть свою пьесу поставленной в приподнято-декламационном стиле.
Дальше больше! Под влиянием Расина от Мольера в Бургундский отель ушла его лучшая актриса Тереза Дюпарк (1633—1668). С тех пор Расин и Мольер стали злейшими врагами. Пьесы Расина шли только на сцене Бургундского отеля, а в театре Мольера ставились произведения конкурентов поэта.
Успех пьес закрепил положение Расина при королевском дворе. Более того, вскоре он добился личной дружбы Людовика XIV и обрёл покровительство королевской любовницы маркизы де Монтеспан (1640—1707).
Однако придворные уже тогда стали отмечать высокомерность, раздражительность и даже вероломство поэта. Он был снедаем честолюбием. Поговаривали, что помимо короля у Расина был единственный друг — чопорный Буало. Любому другому человеку Жан мог со спокойной душой сделать подлость. Это объясняет ненависть многих современников к Расину и бесконечные жестокие столкновения, сопровождавшие поэта на протяжении всей его жизни.
В 1667 году была поставлена великая пьеса Расина «Андромаха», которая сделала его ведущим драматургом Франции. Главную роль в постановке исполнила любовница Расина — Тереза Дюпарк, благодаря чему она по праву вошла в историю мирового театра. В «Андромахе» Расин впервые использовал сюжетную схему, которая в дальнейшем стала стандартной в его пьесах: А преследует В, а тот любит С.
В 1668 году Тереза Дюпарк умерла во время тяжёлых родов, и драматург разом потерял любимую женщину и блестящую исполнительницу женских партий в его пьесах. Но это был лишь первый шквал, впоследствии смерть возлюбленной сыграла роковую роль в судьбе поэта.
Единственная комедия Расина «Сутяги» была поставлена в 1668 году, и публика приняла её с одобрением. Однако конкурировать с Мольером в комическом жанре Расин был не в состоянии. Да и сил не хватило бы, поскольку в 1669 году на сцене Бургундского отеля с умеренным успехом прошла трагедия «Британник» — ею Расин впервые открыто вступил в борьбу со своим предшественником, гениальным французским поэтом и драматургом Пьером Корнелем (1606—1684), автором великой трагикомедии «Сид».
Постановка в следующем году «Береники», в которой главную роль исполняла новая любовница Расина, мадемуазель Шанмеле, стала предметом жестоких кулуарных споров. Утверждали, что в образах Тита и Береники Расин вывел Людовика XIV и его невестку Генриэтту Английскую, которая будто бы подала Расину и Корнелю идею написать пьесу на один и тот же сюжет.
Мари де Шанмеле (урождённая Демаре) (1642—1698) — успешная при жизни, но совсем забытая после смерти французская актриса. Любовь между нею и Расином вспыхнула в 1670 году и продолжалась немногим менее десять лет. Разводиться с мужем-актёром женщина не пожелала и сожительствовала с двумя мужчинами разом. При дворе Расина называли Пигмалионом для де Шанмеле.
Следом за «Береникой» в 1672 году с триумфом последовал «Баязет». В конце того же года Расина, едва достигшего тридцати трёх лет, избрали членом Французской Академии. При этом большинство академиков были против его кандидатуры, на избрании настоял, сославшись на волю короля, Кольбер. В ответ против Расина началась ожесточённая скрытая травля, в которой приняли участие весьма влиятельные лица. Дело дошло до того, что враги стали узнавать сюжеты, над которыми работал Расин, и заказывали такие же пьесы другим авторам. Так на парижской сцене одновременно в 1674—1675 годах появились две «Ифигении», а в 1677 году — две «Федры». Второй случай стал поворотным пунктом в судьбе поэта.
«Федра» — вершина драматургии Расина. Она превосходит все другие его пьесы красотой стиха и глубоким проникновением в тайники человеческой души.
Враги поэта объединились вокруг салона герцогини Бульонской* и её брата Филиппа Манчини, герцога Неверского. Брат с сестрой сожительствовали и в позорной страсти Федры к пасынку она увидели намёк на их личные кровосмесительные отношения, а потому приложили все усилия, чтобы провалить постановку расиновской пьесы.
* Подробнее о герцогине Бульонской смотрите в рассказе о Жане Лафонтене; ко времени преследования Расина вздорная герцогиня уже выгнала баснописца и порвала с ним все отношения.
Предполагают, что герцогиня Бульонская через подставное лицо заказала второстепенному драматургу Жаку Прадону* (1632—1698) его версию «Федры». Обе премьеры прошли с промежутком в два дня в двух конкурирующих театрах. На кампанию против Расина герцогиня выделила пятнадцать тысяч ливров — гигантские деньги по тем временам, целое состояние. На эти деньги были закуплены оба зала на семь спектаклей «Федры» и оплачены все зрители — клакёры**. Семь вечеров пьесе Прадона устраивали сумасшедшую овацию и восторженно превозносили автора шедевра. В то же время пьесу Расина встречал молчащий зал, редкие свистки и насмешки над драматургом. Хотя при дворе все знали, что происходит, только принц Конде поддержал Расина и выразил свой восторг его произведением.
* Иногда его называют Николасом Прадоном; академическая наука признаёт толь-ко имя Жак.
** Клакёры — люди, которые профессионально занимаются созданием искусст-венного успеха либо провала артиста или целого спектакля.
В дни бойкота поэт совсем раскис и начал было верить в заслуженный провал. На помощь пришла Мари де Шанмеле. Актриса приняла на себя основной удар — каждый вечер она стоически выходила на сцену, хладнокровно выдерживала показное безразличие публики, выслушивала оскорбления и насмешки, после чего отправлялась уговаривать драматурга и уверять его в гениальности созданного им произведения.
На восьмую «Федру» в Бургундском отеле пришли настоящие зрители и устроили Расину восторженную овацию, одновременно не подкупленные парижане освистали пьесу Прадона, и всё встало на свои места: столица рукоплескала автору мирового шедевра. Бойкот герцогини провалился — критики провозгласили торжество Расина.
Осенью 1677 года Расин вместе с Буало был назначен королевским историографом. Почти сразу последовал новый скандал. И Расин, и Буало были выходцами из буржуа, а должность королевского историографа предназначалась дворянам. Окружение Людовика оскорбилось таким пренебрежением короля к сословным принципам, но вынуждено было смириться.
Отомстили лично Расину, отомстили нелепо и очень жестоко. В том же 1677 году в столице прошло несколько громких судебных процессов об отравителях. Неожиданно по навету оставшегося неизвестным доносчика драматург был обвинён в отравлении Терезы Дюпарк. Началось следствие, и длилось оно почти год. Расина оправдали, однако поэт сломался морально и более не мог творить — в дальнейшем он не создал ни одного шедевра. Жан объявил Мари де Шанмеле, что такова была Божья кара ему за преступную связь с нею, и порвал с актрисой всякие отношения. Мари обожала любовника, этот разрыв стал для женщины тяжелейшим ударом, оправилась она с трудом.
А Расин обратился к Богу. Первым делом он женился на набожной и домовитой Катрин де Рамоне. Девица была из солидной буржуазно-чиновничьей семьи янсенистов, никогда не читала светскую литературу и не видела на сцене ни одной пьесы своего мужа. И к лучшему: поэт предался радостям семейной жизни. У Расинов родились семь детей погодков.
В должности королевского историографа Расин собирал материалы для истории царствования Людовика XIV и сопровождал короля в его военных кампаниях. При дворе против Расина по-прежнему плелись безуспешные интриги, но Людовик был чрезвычайно доволен его работой.
В конце 1680-х годов монарх вступил в морганатический брак с маркизой Франсуазой де Ментенон (1635—1719), которая ради развлечения покровительствовала закрытому женскому пансиону Сен-Сир. По заказу королевской супруги Расин написал в 1689 году специально для постановки ученицами Сен-Сира трагедию «Эсфирь». Пьеса имела огромный успех, причём на каждом спектакле непременно присутствовал король, а списки избранных зрителей составляла лично госпожа де Ментенон. Приглашение на спектакль рассматривалось в среде аристократов как высочайшая милость, и было предметом зависти и мечтаний в высших кругах французского общества.
Успех «Эсфири» ввёл Расина в интимный кружок семьи короля. По заказу супруги венценосца поэт написал свою последнюю трагедию — «Гофолия».
После женитьбы Расин постепенно сблизился с янсенистами. Известно, что он предпринимал неудачные попытки склонить короля в пользу своих бывших учителей. В результате он поэт оказался в двойственном положении. С одной стороны, Расин оставался признанным любимцем короля, с другой, он показал себя приверженцем официально осуждённой ереси. С одной стороны, он хлопотал о придворной карьере для своего сына, с другой стороны, пытался поместить свою дочь, пожелавшую стать монахиней, в монастырь Пор-Рояль, официально закрытый для приёма новых послушниц и находившийся под угрозой полного запрещения.
Постепенно Расин отдалился от двора, что дало повод некоторым биографам утверждать, что в конце жизни поэт попал в королевскую опалу.
Жан Расин умер 21 апреля 1699 года.
Для русских поэтов XVIII века Расин был высочайшим образцом художника слова, его творчество — предметом подражания. Особенно часто в нашей стране переводилась «Федра». Известны тексты Г.Р. Державина, Ф.И. Тютчева, П.А. Катенина, В.Я. Брюсова, начало трагедии переведено О.Э. Мандельштамом.
Начало «Федры»
«Решенье принято, час перемены пробил,
Узор Трезенских стен всегда меня коробил,
В смертельной праздности, на медленном огне,
Я до корней волос краснею в тишине, —
Шесть месяцев терплю отцовское безвестье,
И дальше для меня тревога и бесчестье —
Не знать урочища, где он окончил путь».
— Куда же, государь, намерены взглянуть?
Я первый поспешил унять ваш страх законный
И переплыл залив, Коринфом рассечённый.
Тезея требовал у жителей холмов,
Где глохнет Ахерон в жилище мертвецов.
Эвлиду посетил, не мешкал на Тенаре,
Мне рассказала зыбь о рухнувшем Икаре.
Надежду ль новой луч укажет вам тропы
В блаженный край, куда направил он стопы?
Быть может, государь своё решенье взвесил
И с умыслом уход свой тайной занавесил,
И между тем как мы следим его побег,
Сей хладнокровный муж, искатель новых нег,
Ждёт лишь любовницы, что, тая и робея...
— Довольно, Терамен, не оскорбляй Тезея...
Перевод О.Э. Мандельштама
«Федра»
Рассказ Терамена
(Действие V, явление VI)
Едва мы за собой оставили Трезен,
На колеснице он, быв стражей окруженный,
Стопами тихими уныло провождённый,
Задумчиво сидя, к Мецене путь склонял
И пущенных из рук возжей не напрягал.
Прекрасные кони, быв прежде горделивы,
По голосу его и кротки и ретивы,
Шли, преклоняя главы, и туском их очей
Казались сходны с ним печалию своей.
Тут вдруг ужасный шум сквозь моря влагу бурну
Возстал и возмутил всю тишину лазурну;
Стон, гулами из недр подземных отразясь,
Вкруг глухо отвечал на волн ревущих глас.
Проник нам мраз сердца, застыла кровь сим дивом,
У сметливых коней восстали гривы дыбом.
Из чёрныхъ бездн тогда средь бледна лона волн
Поднявшися, восстал огромный водный холм;
Пред нимъ бегущий вал скача, плеща, стремился,
И в пенистых клубах в нём чудный зверь явился:
Широкое чело, рогастое, грозит,
Как медна чешуя, блестя, на нём горит;
Подводный был то вол, или дракон ужасный;
Крутя, горбя хребет и ошиб вьющий страшный
Завыл, — и со брегов вдруг огласился вой;
Померкли небеса, его зря под собой,
Земля содрогнулась, весь воздух заразился;
Принесший вал его вспять с рёвом откатился;
Бежало в страхе всё, не смея против стать,
И всяк искал себя в ближайшем храме спасть;
Но только Ипполит, достойный сын героя,
Коней остановя, как бы среди покоя,
Берёт своё копьё, к чудовищу летит
И в чреве язву им широкую творит;
Страшилище, с копья вспрянув, остервенело;
Но падши под коней, трепещущи ревело,
Каталось по песку, зев рдяный разверзав,
Рыгало кровь и дым и, пламенем дыхав,
Коней страшило, жгло. — Тут кони обуяли
И в первый раз ещё внимать его престали;
Не слушают, летят, сталь в зубы закуся,
Кровь с пеной с брозд лиют, чрез все его неся;
И даже, говорят, что в страшном сем расскаке
Бог некий их чрева бодал во пыльном мраке;
С размаху вринулась упряжка между скал.
Ось хряснула, сломясь, — и твой бесстрашный пал
Со колесницы сын, её зря раздробленной;
Помчался вслед коней, возжами заплетённый.
Прости мне, государь, мой плач! — Сей страшный вид
По гроб мой жалости слёз токи источит!
Сам видел, государь, — иначе б не поверил:
Твой влёкся сын коньми, которых он лелеял;
Хотел остановить; но гласом их пужал,
Поколь, сам кровью весь облившись, трупом стал.
Стенаньми нашими окрестность оглашалась;
Но ярость конская отнюдь не уменьшалась.
Остановилися уж сами близ гробниц,
Где древних прах царей почиет и цариц.
Бегу туда, воплю, — и стража вся за мною;
Истекша кровь струей вела нас за собою;
Покрыты камни ей, обвитъ власами терн,
По коему он был порывисто влечён.
Пришед, его зову. Он, длань простря мне бледну,
Открыл полмертвый взор и ниспустил дух в бездну,
Сказав: «Безвинно рок мои отъемлет дни…
Арисию по мне, любезный друг, храни;
И выдет мой отец когда из заблужденья,
К сыновней злой судьбе окажет сожаленье,
Проси, печальну тень спокоил чтоб мою,
Ко пленнице явил щедроту бы свою
И ей бы возвратил…» При сих словах мгновенно
Оставил нам герой лишь тело обагрено, —
Печальнейший предмет свирепости богов, —
Кого бы не позвал и самый взор отцов.
Перевод Г.Р. Державина
Рассказ Терамена
(Действие V, явление VI)
Когда мы вышли из Трезенских врат,
Он сел на колесницу, окруженный
Своею, как он сам, безмолвной стражей.
Микенскою дорогой ехал он,
Отдав коням в раздумии бразды.
Сии живые, пламенные кони,
Столь гордые в обычном их пылу,
Днесь, с головой поникшей, мрачны, тихи,
Казалося, согласовались с ним.
Вдруг из морских пучин исшедший крик
Смутил вокруг воздушное молчанье,
И в ту ж минуту страшный некий голос
Из-под земли ответствует стенаньем.
В груди у всех оледенела кровь,
И дыбом стала чутких тварей грива.
Но вот, белея над равниной влажной,
Подъялся вал, как снежная гора, —
Возрос, приближился, о брег расшибся
И выкинул чудовищного зверя.
Чело его ополчено рогами,
Хребет покрыт желтистой чешуёй.
Ужасный вол, неистовый дракон,
В бесчисленных изгибах вышел он.
Брег, зыблясь, стонет от его рыканья;
День, негодуя, светит на него;
Земля подвиглась; вал, его извергший,
Как бы объятый страхом, хлынул вспять.
Всё скрылося, ища спасенья в бегстве, —
Лишь Ипполит, героя истый сын,
Лишь Ипполит, боязни недоступный,
Остановил коней, схватил копьё
И, меткою направив сталь рукою,
Глубокой язвой зверя поразил.
Взревело чудо, боль копья почуя,
Беснуясь, пало под ноги коням,
И, роя землю, из кровавой пасти
Их обдало и смрадом и огнём!
Страх обуял коней — они помчались,
Не слушаясь ни гласа, ни вожжей, —
Напрасно с ними борется возница,
Они летят, багря удила пеной:
Бог некий, говорят, своим трезубцем
Их подстрекал в дымящиеся бедра...
Летят по камням, дебрям... ось трещит
И лопнула... Бесстрашный Ипполит
С изломанной, разбитой колесницы
На землю пал, опутанный вожжами, —
Прости слезам моим!.. сей вид плачевный
Бессмертных слёз причиной будет мне!
Я зрел, увы! как сына твоего
Влекли, в крови, им вскормленные кони!
Он кличет их... но их пугает клик —
Бегут, летят с истерзанным возницей.
За ним вослед стремлюся я со стражей, —
Кровь свежая стезю нам указует.
На камнях кровь... на терниях колючих
Клоки волос кровавые повисли...
Наш дикий вопль равнину оглашает!
Но наконец неистовых коней
Смирился пыл... они остановились
Вблизи тех мест, где прадедов твоих
Прах царственный в гробах почиет древних!..
Я прибежал, зову... с усильем тяжким
Он, вежды приподняв, мне подал руку:
«Всевышних власть мой век во цвете губит.
Друг, не оставь Ариции моей!
Когда ж настанет день, что мой родитель,
Рассеяв мрак ужасной клеветы,
В невинности сыновней убедится,
О, в утешенье сетующей тени,
Да облегчит он узнице своей
Удел её!.. Да возвратит он ей...»
При сих словах героя жизнь угасла,
И на руках моих, его державших,
Остался труп, свирепо искажённый,
Как знаменье богов ужасной кары,
Не распознаемый и для отцовских глаз!
Перевод Ф.И. Тютчева