Г л а в а 53.
Зачем так много требуется слов?
— Что известно о России? — спросил дед, указывая на ведущую телепрограммы, терзавшую банальными вопросами видного академика. — Вот эта соглашается, что высокая духовность. Но главнее, говорит она, что воруют и дороги плохие. Эту новость еще в прошлом веке выкинули. Плохие дороги, как мне кажется, метафора вообще плохой дороги, которой идет Россия.
— Я не согласна, — возразила Маша. — Если у России высокая духовность, она не может идти плохой дорогой.
— Не может, но идет. Как раз в этом и проявляется ее высокая духовность. То, что она еще идет.
— Ты себя плохо чувствуешь? — Маша положила руку ему на лоб.
— Как тебе сказать?.. У нас — чем хуже, тем лучше.
— Деда! Выкинь дурные мысли!
— Ты права, Машенька. Но чтобы отвлечься от дурных мыслей, надо сменить их на добрые. Сейчас поищу их. Где-то они у меня были...
В дверь кто-то постучал. Или в окошко? Тук-тук-тук! Маша открыла дверь — никого. Выключила свет, выглянула в окошко. Тоже никого.
— Ты чего? — спросил дед.
— Постучал кто-то.
— Да, я слышал. Может, соседи? Есть кто?
— Нет никого.
По поверьям, вспомнила Маша, к больным накануне смерти является смерть. Тихо-тихо подойдет к двери, если не сказать — подкрадется, постучит легонько тук-тук-тук, а дверь откроешь — нет никого! У Маши мороз пробежал по коже. Неужели это она?
Маша еще раз открыла дверь, вышла на площадку. Ей вдруг стало страшно тревожно, и она никак не могла совладать с волнением. Несколько раз сделал глубокий вдох и шумный выдох. Хорошо все-таки, что она вырвалась к деду на пару дней! С его болезнями…
— Кто там?
— Кошка.
Я-то и не увижу никого, пришло ей в голову. Это дед сам должен выйти и взглянуть, кто там стучит. Да что же это такое!
— Деда, я выпью! — она налила себе коньяку и выпила. Немного успокоилась.
Может, кто-то уже стоит у его изголовья и шепчет что-то на ухо? Маша подошла к деду, обошла его вокруг. Ничего не почувствовала. Дед удивленно посмотрел на нее.
— Ты чего?
— Вспоминаю, как в детстве кружилась возле тебя.
«А то еще птица в дом залетит, чаще всего в облике сороки», — вдруг отчетливо услышала Маша голос бабы Лиды. Бабка много чего рассказывала ей о сороках и воронах. Уверяла, что они забирают души людей. Маша поглядела в окно. Ей показалось, что за ним промелькнула какая-то большая птица. На сороку похожа. Может, все-таки голубь?
Она вдруг вспомнила свой последний разговор с Екатериной Александровной.
«Его всю жизнь обманывают, — с горечью призналась она тете Кате, с горечью и сожалением. — А он всю жизнь говорит: не может быть!»
«А мне кажется, он даже рад этому, — возразила Екатерина Александровна. — Он провоцирует всех на обман, и от него уходит в себя. И чем сильнее обманывают его... или он сам себя... тем глубже уходит. Он не борется, как Дон Кихот с ветряными мельницами, он создает эти «мельницы»: каравеллы всякие, Монтеня, Изабеллу. Но он не страус, не еж, не улитка, нет, он какой-то неведомый мне зверь».
«Все мы такие», — вздохнула Маша, страшно удивив старую актрису.
— Слышь, Маш, — позвал ее Дрейк, — а у меня скоро будет портрет Изабеллы. Рано или поздно будет.
Дрейк закрыл глаза и попытался зримо представить будущее. Будущее представлялось проявляемой фотографией. Будет портрет, не станет комнаты. Зато будет портрет, и есть еще дача. Он вспомнил свою дачу. Очень ясно вспомнил дачные звуки: громкие, четкие звуки Лидиных шагов, захлебывающийся, торжественный звук язычка в рукомойнике, изящный цокот коготков собаки и совсем женские ее вздохи, звуки кастрюлек, мух, шелеста газет и пакетиков, кипящей кастрюли, а еще непонятные шорохи, потрескивания, пощелкивания, посвистывания...
Все невидимо — искорки паутинок, звенящие траектории мух, произнесенные слова, хрустальные молоточки кузнечиков, легкие, с ленцой мысли — все невидимо, но все есть. Видимо, счастье тогда, когда оно невидимо.
Он вспомнил ворону, вылетевшую из вагончика, Лиду, всю жизнь напряженно всматривающуюся в него, Катю уходящую зимним двором в холодное навсегда... У женщин три дара: дар любви, дар семьи и дар несчастий, но мне почему-то больше перепало последнего. Сам виноват.
Потом перед его глазами всплыла картинка: Питер, набережная, за столиком он и Катя... Ясный, тихий и теплый вечер. В небе появились первые звездочки. Тут же другая картинка: они у раскрытого окна, выходящего во двор. Очень тепло, все окна в доме распахнуты, из них несутся голоса, музыка, льется свет. Удивительно спокойно и тревожно одновременно. Спокойно, что уже все позади, а тревожно, что с этим надо будет скоро прощаться.
— За окном, как тогда, огоньки, — сказал он.
— Милый друг, мы с тобой старики, — отозвалась Катя.
В тот вечер выпал первый снег…