Долгие годы чистопольские магазины располагались исключительно в старых, дореволюционных строениях. Собственно, магазинов, как таковых, насчитывалось совсем немного, основная же часть торговых точек больше соответствовала понятию лавочка. Но были, были и вполне достойные претенциозного названия, обладавшие подходящим по тем временам помещением и нарядным интерьером.
Я очень любила ходить в центральную аптеку. Ее строгое внутреннее убранство, состоявшее из стеклянного прилавка и узких высоких шкафчиков со стеклянными же дверцами в чёрных лакированных переплётах, немедленно настраивало посетителя на серьезный лад. Разговор с продавцом вёлся исключительно вполголоса с приличествующим случаю почти скорбным выражением лица, даже если речь шла всего лишь об ихтиоловой мази или отхаркивающей настойке. А вот единственный тогда книжный магазин, находившийся неподалеку, напротив, встречал покупателей весёлым поблескиванием кокетливых, с волнистыми краями барьерчиков на книжных полках. И сердце замирало в предвкушении очередного счастья, воплощавшегося в новую, неведомую пока книжку или вожделенный номер любимого журнала.
На пересечении центральных улиц Льва Толстого и Володарского (теперь - Ленина), на бывшем месте подчистую снесёной богоборцами Спасской церкви, на долгие годы утвердился было цветочный сквер - обширная клумба. В её середине на примитивном постаменте громоздилось непременное культовое изваяние при жилетке. По периметру ограждающего её невысокого деревянного штакетника внутри стояли грациозные, не иначе как благородного происхождения, металлические скамейки. Цветы благоухали, репродуктор, укреплённый на соседнем здании Горсовета, источал звуки дивной классической музыки - скверик не пустовал.
В те времена механический транспорт в городе не преобладал: редко по центру проезжал грузовик, а городские автобусы пребывали пока только ещё в далёком будущем. Тарантасы, бывшие до революции привычными, к описываемому времени уцелели в количестве всего лишь трёх-пяти экземпляров и смотрелись весьма экзотически. Вот лошади, впряжённые в кондовые телеги, бодро тарахтевшие по булыжным мостовым, представляли собой непременный атрибут чистопольских улиц. Обозами они не тянулись, проблем с уличным движением не создавали, к тому же и прославленная чистопольская грязь - из-за особенности почвы- была им нипочём.
Однажды мне выпала радость увидеть совершенно необычную упряжку: две исполинские лошади, с длинными и густыми взлохмаченными гривами - точно как под Ильёй Муромцем у Васнецова - на неправдоподобно мощных мохнатых ногах влекли не менее грандиозную, никогда ранее не виданную, тяжело груженую повозку. Это были именно тяжеловозы, одним своим видом вызывавшие изумление и восторг: волнующе-прекрасные, величественные, могучие, сказочные! Но даже их, гигантов, эта неведомая поклажа тяготила чрезмерно. В моей памяти на всю жизнь запечатлелось выражение настоящей муки на морде одного из коней - совсем ещё молодого - обращённой в мою сторону. Странно: этот образ напомнил мне юношу с картины Репина "Бурлаки на Волге"... Огромная повозка, казалось, заполнила собой всю ширину улицы, но это случилось единственный раз.
Впоследствии расплодился трескучий автотранспорт, требующий всё больше "пространства и простора", но - главное - понадобилась площадь для проведения ставших традиционными, достаточно многолюдных демонстраций и митингов. И "приют отдохновения" - уютный сквер - прекратил своё существование, повторив судьбу своей предшественницы. Теперь там главная площадь города.
На коротком отрезке улицы Льва Толстого, от Володарского до Карла Маркса, по одну и ту же его сторону тогда располагались два отдельных школьных здания. От одного до другого тянулся длинный дощатый забор, своей монотонностью и серостью тщательно маскировавший имевшуюся в нём маленькую дверцу. Время от времени среди детей, живущих неподалёку, распространялся клич: "открыт садрапрос!", что являлось местным вариантом возгласа "сезам", ибо слово "садрапрос" для большинства детей звучало не менее загадочно. Позже оно поддалось расшифровке: сад работников просвещения.
Получив сигнал, дети сбегались к таинственной дверце, которая - о, счастье - стояла открытой, и оказывались в доселе заколдованном пространстве: сразу за калиткой неожиданно обнаруживался резкий спуск к просторной низине, оборудованной нехитрыми детскими аттракционами. В центре возвышался столб со свисающими с его вершины канатами - главный объект вожделения детей постарше, прозывавшийся "гигантскими шагами". Для малышни присутствовали качели попроще, песочница и просто игровые площадки. Кое-где грядочками росли цветочки. Райским казалось это место для неизбалованных чистопольских детей. Непонятно только, почему в эту сказочную "пещеру" впускали так редко?
Слава Богу, у чистопольцев имелась другая, настоящая "зона отдыха" - тот самый затон. Обширная коса в тёплый сезон оборачивалась изысканным пляжем: покрывавший её целиком чистейший, тонкого помола жёлтый песочек в жаркие дни раскалялся под солнцем так, что по нему трудно было идти - ноги жгло. В Чистополе, наверное, поэтому не говорили "ходили загорать", а выражались "ходили на косу калиться". Кому хотелось померяться силой с речным током, пересекал косу и плавал с южного камского берега. Дети же разного возраста, прибегавшие без родителей, купались в затоне. Вода была и в нём чистая настолько, что отчётливо просматривались шнырявшие у берега мальки. Мы их пытались ловить руками, иногда не безуспешно, но у прибрежных бродяг - кошек это получалось лучше. Около плотов в воде болтались легко доступные улитки в завитых раковинах.
Располагавшийся на берегу затона небольшой в то время судоремонтный завод предоставлял чистопольцам не только работу, но и арендаторов жилья: в пристанище нуждались семьи экипажей судов, вставших на ремонт или зимовку. По утрам завод созывал своих работников самым настоящим заводским утробным гудком.
Главная теперь достопримечательность города - Никольский Собор после бесчинств богоборцев стоял опустошённым. Вездесущие дети, в том числе я, заглядывали и туда, препятствий не существовало, вход и на территорию и в бесхозное помещение храма никому не возбранялся. Внутреннее пространство поражало абсолютной оголённостью, даже с пола было содрано покрытие, от фресок на стенах оставались только фрагменты. Верхняя часть колокольни отсутствовала. Золочёный главный купол, к счастью, уцелел и, словно маяк, просматривался с Камы за многие километры. Увидят с медлительной баржи или с франтоватого парохода блестящее полукружие, как бы парящее в небе, и потеплеет на душе- скоро дом, или необходимая попутная пристань, или желанный конечный пункт. Разный народ плавал по Каме, и редко кто не швартовался в Чистополе, разве только безразмерные плоты, если их путь пролегал дальше.