Пятница

Алёна Шурманова
     Пятничный будний вечер, толпы людей, давно ушедших с работы, наверняка наслаждались своим тихим одиноким покоем в теплых квартирках или местных забегаловках. Солнце, кажется, садилось. Было около девяти вечера, но из-за пасмурной погоды создавалось ощущение, будто давно пробило полночь. Фонари ярко били в глаза на «ночной» Алексеевской, а мелкий дождь тарабанил только ему одному известную мелодию жизни.
     Городской дождь отличается от сельского. На природе от дождя хочется танцевать, петь, совершать всякие глупости, а в городе… А в городе хочется повеситься на проводах, что словно связывают город, как человека, и не дают ему перемещаться. Иногда, мне кажется, что он, город, и есть человек. Его поймали, словно партизана, который хотел жить кочевой жизнью, и заставили проживать её на одном месте.
     Но вернемся к тому, ради чего я начала писать это. Стоит сказать, что я не отличалась от тех людей, что пряталась от городского дождя. Вытащив человека на встречу, с которым знакома была три с половиной дня, я гуляла по городу и наслаждалась каждым его вздохом, внимательно слушая малейшие изменения в ритме его дыхания. Мне ничуть это не мешало общаться с людьми - выходило это автоматически. А я продолжала двигаться к пункту назначения и мечтать о тёплой баночке кофе (почти каждый из нас грешит этим вредным, но вкусным напитком).
     Решив занять место, я оставила человека в очереди и заняла столик. Достала книгу и принялась ждать, но неожиданно одна фраза буквально вырвала меня из книжного мира и вернула к реальности:
- Ты должна быть благодарна, за то, что ешь хотя бы это! Это ведь стоит денег - говорила мамаша своей маленькой дочке.
- Да, мама.
     Я, стараясь утихомирить любопытство, снова уткнулась в книгу, пытаясь сосредоточиться на чтении и погрузиться обратно в тот мир, но, через секунд тридцать, снова громкая фраза выкинула меня в реальность, как кошка за шкирку своего котёнка:
- И ты должна быть благодарна, что мы ушли от него! Он делал нам плохо - запомни это! Он спровоцировал нас! - в ответ снова предыдущая, полная покорности фраза.
     Моё внимание к книге рассеялось как по щелчку пальца. Я хотела расслышать что-то ещё, но в этот момент уже подошла знакомая с кофе и я пропустила часть беседы матери с дочерью. Я ещё не видела их, но чувствовала, что что-то должно произойти. Моё сердце дрожало от нетерпения. Что-то заставило меня остаться и дождаться продолжения.
     Далее были слышны неясные обрывки, и, сколько я не пыталась разобрать что-то, я ничего не слышала.
     Наконец, отчаявшись что-то понять, я решила набросать отрывок на листах, которые всегда ношу с собой, на случай, если захочется сделать заметку, и тут меня позвал уже знакомый голос.
- Девушка, извините, что я к вам обращаюсь. Мы с дочерью попали в такую ситуацию…
    Сердце тут же дрогнуло, и я поняла, что готова помочь этим людям, о чём бы они меня не попросили. Но разум и любопытство просили большего. Они жаждали услышать их историю. Почему-то она была важна.
     Оказалось, что мать собиралась уходить с дочерью из дома. Дочери было около 10-11 лет. Её второй муж оказался шизофреником. Возможности развестись не было. Брат мужа угрожал убить женщину, а сам муж был очень хорошим юристом, что не давало никакой возможности бегства. Вызвать скорую помощь, как я предложила сначала, тоже не получалось - угрозы, угрозы, угрозы. После того, как не так давно, вчера, муж убил двух её котов, женщина решила, что он опасен, и решила сбежать вместе с дочерью. Она уговаривала ребенка не говорить отцу (вывод из отрывков диалога) об этом. И внушала ей, что это хорошо.
        Глаза женщины были словно подернуты какой-то дымкой. Нет, она не была слепой, не была пьяной или под чем-то, но всё же… Что-то странное в ней и в её дочери было. Ребёнок был так странно покорен, что совершенно не шло этой девочке. Точнее шло вразрез с её возрастом. Большие голубые глаза смотрели серьёзно и с тоской. Страшно, когда дети взрослеют раньше положенного. Страшно.
     Сложив руки в умоляющем жесте, она попросила меня как-нибудь узнать насчет общежитий в ближайшей округе.  Это показалось мне немного не логичным. Если человек собирался уходить на следующий день, что мешало зайти ему дома в интернет, просмотреть сайты и очистить историю браузера? Всё это занимает не больше пары минут, но всё же, я решила выполнить просьбу. В её глазах застыло немое отчаяние. Отказать ей значило бы отнять у неё надежду, ведь просила она не просто так.
     Я позвонила подруге и попросила помочь, спустя пару минут я уже получила номер телефона – справочной по всем общежитиям Москвы и отдала бумажку с номером женщине.
    Она рассказывала про свою дочь, пыталась давать советы, вдруг во мне что-то лопнуло, и я поняла - человек пуст. Совершенно. Весь её опыт - замужество, экономическое образование и полное отчаяние. Мне стало стыдно от того, что мне было забавно за ней наблюдать, за её попытками рассказать нам о жизни. У неё сводилось всё к тому, что счастье в жизни женщины это замужество и деньги. Но при этом, все мужчины подонки и дегенераты. Амбивалентное отношение к ней меня не отпускало. Потому, когда она пыталась нас как-то отблагодарить,  я смотрела свысока и анализировала. Это самое отчаяние сожгло в ней всё человеческое, вытеснило всё хорошее, оставив свою печать у неё внутри вместо души.
Я не знаю, была это правда (история женщины) или нет. Единственная фигура в этой истории, кого мне было по-настоящему жаль, это ребенок.

    Я допила кофе и вышла. Знакомая следом.
     Когда я спрашивала, могут ли знакомые приютить её на пару дней, она отвечала, что не могут. И тут меня осенило - ей нужно было выговориться. Когда человеку плохо - ему нужен человек, хоть какой-то. Любая капелька добра в этой жизни, чтобы понять, что всё не так уж плохо. Я сама так же «тыкалась» к малознакомым людям, надеясь получить хотя бы слушателя. Вылить боль, всё что накопилось в душе. Но до какой степени одиночества и отчаяния нужно было дойти, чтобы начать вот так вот рассказывать совершенно незнакомому человеку свою историю?
    Дождь стучал по стеклам витрин закрытых магазинов, шоссе гудело как рассерженный улей, люди сновали из метро и обратно.
    Город жил - а души умирали, даже не начав жить по-настоящему.