Добраться до фабрики для Отто Квангель не составило проблемы, гораздо сложнее было добиться, чтобы Трудель Бауманн к нему вызвали. Они здесь, впрочем как и на фабрике Квангеля, работали не только сдельно, но и каждая комната должна была за час выполнить определённое количество изделий, так что каждая минута была на счету. Но в конце концов ему удалось достичь своего, ведь разговаривать пришлось с таким же заводским мастером, как и был он сам. Отказать коллеге, особенно когда его сын только что погиб, было невозможно. О гибели сына Отто вынужден был сказать, чтобы увидеть Трудель. Из этого же следовало, что и Трудель, не смотря на просьбу жены, он тоже д.б. всё рассказать, иначе бы она узнала всё от мастера. Только бы не случилось с ней истерики или обморока.
А вот и дивчина. Удивительно, что его Отто — этот маменькин сыночек отхватил такую красавицу. Однако, что я знал о сыне, поправляет себя мысленно Отто. Он д.б. был совсем другим, чем я его себе представлял. И в радио он, действительно, хорошо разбирался, мастера за него дрались.
«День добрый, Трудель!», - говорит он и протягивает ей руку.
«Добрый день, отец!» - отвечает она.
«Что у вас стряслось дома? Мамочка опять соскучилась по мне, или Отто прислал письмо? Я постараюсь вскорости к вам заскочить.»
«Это должно случиться уже сегодня, Трудель», - говорит Отто. «Дело в том...»
Но он не договаривает предложения до конца. Трудель начинает что-то искать в кармане своих рабочих штанов, вынимает маленький календарик и перелистывает его. Она слушает в пол-уха, это не подходящий момент, чтобы сказать ей о таком. Отто терпеливо ждёт.
Их встреча состоялась в длинном коридоре со стенами, увешанными плакатами. Непроизвольно взгляд Квангеля падает на один, висящий частично за спиной Трудель. Он читает слова, напечатанные жирным шрифтом:»От имени немецкого народа...», далее следуют три фамилии и «приговорены из-за предательства и государственной измены к смерти через повешение. Казнь состоялась сегодня утром в тюрьме Плётцензее.»
Он непроизвольно, хватает обеими руками Трудель и оттаскивает от этого плаката в сторону. «Почему?» - удивлена девушка, следит за его взглядом , оборачивается и ахает. Под этим возгласом можно понять всё что угодно, но во всяком случае она не возвращается на старое место.
«Сегодня вечером прийти не смогу, отец, завтра зайду в восемь» ,- говорит Трудель, пряча календарик в карман.
«Но это должно случиться сегодня, Трудель» , - возражает Квангель.
«Пришло известие об Отто. Он, ведь погиб, Трудель!»
«Ох...!» - выдыхает Трудель. Одно мгновение она смотрит на Отто, в глазах её всё плывёт, губы дрожат; потом она отворачивается к стене и прислоняется к ней лбом. Она плачет, но слава Богу, беззвучно. Её плечи дрожат.
Мужественная девочка! - думает он. Как она была привязана к сыну! В своём роде и сын был мужественным, никогда не связывался с этими паршивыми парнями, всегда был против солдатских игр, против войны. Эта проклятая война!
Он останавливается, поражённый своими мыслями. Что ли он тоже уже начал меняться ? Ведь это было почти то же, что у Анны «Ты и твой Гитлер!»
Он замечает, что Трудель прислонилась лбом к плакату, от которого он её оттаскивал. Над её головой написано жирным шрифтом :
«От имени немецкого народа», её лоб закрывает фамилии повешенных...
Отто вдруг представляется, что однажды такой плакат с его именем, с именем его жены и Трудель будет приклеен к стене.
Он мотает головой. Он — простой рабочий, не интересующийся политикой, желающий лишь своего покоя, Анна — домохозяйка и Трудель — симпатичная дивчина, которая скоро найдёт себе нового парня...
Но видение не проходит. Наши имена на стене, думает, ничего не понимая, Отто. Хотя почему бы и нет? Быть повешенным, не лучше, чем разорванным гранатой, или сдохнуть от пули в живот! Это всё неважно. Единственное, что важно: мне нужно понять, что всё это значит с Гитлером...
Опять он смотрит на девушку, над головой которой слова:» От имени немецкого народа». Не на этот плакат, облакачиваясь, должна она плакать. Он не может удержаться, поворачивает её к себе лицом и говорит:
»Пойдём, Трудель, не у этого плаката...»
Один момент она смотрит на напечатанные слова,ничего не соображая. Глаза Трудель уже опять сухие, плечи не дрожат. Постепенно её взгляд оживает, но в нём больше не видно той улыбки, с которой она шла Квангелю навстречу, её взгляд горит гневом. Она кладёт руку на слова « к повешению» и говорит:» Я этого никогда не забуду, отец, что как раз у этого плаката я плакала по Отто. Может быть, хотя я этого и не хочу, может быть и моё имя будет стоять на такой бумажонке.»
Отто думает, что она не понимает, что говорит. «Девочка, опомнись! Как такое может случиться: ты и этот плакат! Ты молодая, вся жизнь у тебя впереди. Ты опять будешь смеяться, у тебя будут дети...»
Она мотает головой: «У меня не будет детей, пока я не буду уверена, что их не убьют, отец.» Она берёт его руку в свою:» Отец, ты, действительно, можешь жить теперь дальше, как раньше, после того как твой Отто убит?»
Он бормочет в замешательстве:»Но ведь это были французы»
«Французы!» - вослицает Трудель возмущенно. « Ты так себе всё объясняешь? Кто же напал на французов? Ну, кто, отец, скажи, кто?»
«Но что мы можем сделать?» - защищается Отто Квангель. «Миллионы за него, и теперь после победы над Францией тем более. Ничего мы не можем сделать!»
«Нет мы можем многое сделать!» - говорит она тихо. «Мы можем испортить машины, мы можем плохо и медленно работать, мы можем срывать их плакаты и наклеивать другие, в которых мы скажем людям, что их обманывают, что им просто врут». Она шепчет ещё тише:» Но главное, что мы - не такие как они, что им не удастся нас сделать такими, как они хотят, так думать, как они. Мы не станем нацистами, и если они завоюют весь мир!»
«И чего мы этим достигнем, Трудель?» - спрашивает тихо Отто Квангель.
«Отец» - отвечает она. «Вначале я тоже не понимала, до конца и сейчас ещё не всё понимаю. Но ты знаешь, мы здесь на заводе организовали тайную ячейку сопротивления , пока совсем маленькую из трёх парней и меня. В ней есть один парень, который пытается мне всё объяснить. Мы, говорит он, как хорошие зёрна на пашне, полной сорняков. Хорошие зёрна могут прорасти и умножиться...»
Она останавливается, ужасно испуганная.
«Что с тобой, Трудель?» - спрашивает Отто. «С хорошими зёрнами — это неплохая мысль. Я об этом ещё подумаю.»
Но Трудель говорит, пристыженно и раскаянно :» Вот я и выдала ячейку, а ведь обещала, никому не рассказывать!»
«Не думай об этом, Трудель, у Отто Квангель в одно ухо входит и из другого выходит. Я уже всё забыл.»
Теперь уверенно и с презрением смотрит он на плакат и говорит:» Может всё гестапо прийти, я об этом ничего не знаю. И» - продолжает он » и если ты хочешь, и это тебя может успокоить, то начиная с этого часа, ты нас не знаешь. Тебе и сегодня не нужно идти к Анне, я ей как-нибудь всё объясню.»
«Нет» - отвечает Трудель. «Нет, к маме сегодня вечером я ещё зайду. Но мне нужно будет сказать другим, что я проболталась и м.б. к тебе кто-нибудь из них ещё обратится, чтобы увериться в твоей надёжности.»
«Пусть приходят!» «До свидания , Трудель. Сегодня мы уже не увидимся, раньше двенадцати я с работы почти никогда не возвращаюсь.»
пример, с какой точногстью фиксировалась казнь - это была казнь главных героев