Порывистый ветер растрепал аккуратную стопку жёлтых, исписанных нервным почерком, бумаг. Собирая их, я подняла глаза вверх. Они вернулись.
-Ничего хорошего, - вдруг раздалось сзади.
Молодой человек, отроду лишь 25 годов, удивлял сединой. Борозды, каждый раз собирающиеся в бездонные каньоны на его лбу когда он думал, уже долгое время не пропадали.
Фигуры, неразличимые под чёрной матовой бронёй, устало забирались в цех. Хотелось подбежать, спросить что да как, напоить чистой водой, помочь снять броню… но мне нельзя.
Две девушки, одетые в простенькие платья, уже подошли к ним. Мальчишки разгребали небогатый улов: две банки с потускневшими наклейками «тушёнка», три тушки турмана, неприятного на вид, но очень вкусного…
Я встала посреди цеха. Ветер трепетал растрёпанные волосы. Руки чего-то искали в карманах комбинезона, и, наконец, найдя маленький клочок бумажки, с трепетом развернули его.
Это был чек. Маленький кусочек прошлой жизни, в которой 25 февраля 2035 года хлеб стоил 30 рублей, а сигареты 8.
Опять эти цифры. Боже, зачем же они сейчас, когда каждый день – это борьба за существование?
Ночь. Непроглядная тьма опустилась на город. И даже фонари не спасали от вездесущих всадников ночи.
-Ты пришла, - раздался голос из тьмы фонаря.
По телу пробежала дрожь. Хотелось ударить его сумкой, но рука на пол пути остановилась: я же его люблю, пусть и такого непутёвого.
Он подпирал спиной фонарь, будто земной небосвод. Глаза, полные печали и всепоглощающей тьмы смотрели на меня, словно в последний раз.
-Да что ты?.. – пыталась развеселить его я, но голос предательски дрожал.
А он молчал. Молчал и всё так же смотрел на меня, словно на последнюю надежду.
Зачем я здесь? Кому я нужна? Эти исписанные мелким почерком строчки:
«Дата. Год. Что за бортом? А, в прочем, как всегда. Кислотный дождь разъел крышу. Харк своровал курицу, за что получил палкой по голове от Милки, дежурной на сегодня…»
А что там дальше? Патрули говорят что там, за границами стен ничего нет. ни одной живой души. Я стояла и смотрела, как другие наслаждаются столь никчёмной жизнью: ухаживают за ранеными, влюбляются, добывают пропитание… Хотелось поменяться судьбами, выбежать из цеха, пусть и это равносильно смерти.
Я смотрела в провалы тёмных глаз, обрамлённых сединой. А в голове звучал вопрос: «А вспомнишь ли?..»
***
Маленький лучик солнца скользнул по закрытым векам. С неохотой открывая глаза, я долго смотрела на высокий потолок, испещренный трещинами, на ржавые железные прутья, на битые окна…
Было далеко за полдень. Повсюду кипела жизнь, но здесь, в маленьком уголочке, отгороженным самодельной ширмой, царила тишина.
Кому нужен летописец, напрасно тративший столь редкую бумагу на хронологию событий? Зачем? Дети, внуки, если они выживут, вряд ли будут изучать мои рукописи, бережно хранить. Не до этого будет.
На прут над кроватью прилетела птичка. Маленькая и невзрачная, она вдруг привлекла к себе внимание.
Я вскочила на старой пружинной кровати, вставая на носочки и шатаясь из стороны в сторону, протянула руку к этому живому комочку из пуха и перьев. Ну же, давай, опустись мне в руки и я спасу тебя, укрою от всех бед и ненастий, защищу от любых тварей земных, только не улетай…
А маленькие чёрные бусинки глаз всё так же отчуждённо смотрели на меня.
-Маша! – громом раздалось эхо.
Запрыгнув в большие разношенные ботинки, я помчалась прочь от моего маленького мирка с не менее маленькой птичкой. Вокруг сновали люди, но им не было дела до меня. Как, впрочем, и мне до них. Мы жили, словно в параллельных вселенных, но лишь он был связующим звеном с эти миром.
Колючий снег монотонно бил в лицо. Метель, не прекращавшаяся уже который день, сметала, смешивала всё в этом порочном мире.
Я стояла посреди улицы в демоническом танце волчков. Весь мир, казавшийся до того непоколебимым, плясал вместе с ними, таял на глазах за белёсой пеленой. Тонкие пальцы, уже посиневшие от холода, сжимали красную пачку сигарет «Максим». Нет, я не курила, в общем, может быть и не буду. Но сейчас, в этот момент мне сильнее всего хотелось ощутить тот запах, который полюбила. В пакете лежал хлеб. Что он есть, что его нет. Дома всё равно никто не ждёт.
Я стояла посреди улицы и смотрела на снующих вокруг людей: куда-то спешащих мужчин, укутавшихся в воротники и шали женщин. У них не было лица, лишь серые тени эмоций колыхались в так биения сердца.
Я стояла и думала, у кого бы попросить закурить? А в голову упрямо бились давно позабытые строки:
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века -
Все будет так. Исхода нет.
Он стоял посреди цеха и деловито перебирал бумаги. Мои бумаги! Ошибка? Неточность? Путаница? Или он, наконец, понял, что я здесь никому не нужна?
-Пора за работу, - лишь сухо наказал и, вернув бумаги, отвернулся.
А птичка сидела на том же самом пруту и смотрела на меня бесконечно печальным взором, который я чувствовала даже затылком.
***
Одинокий вой пронзил окружающую тьму. Душа ушла в пятки, но я заставила себя перелезть через массивную балку.
-Не спиться? - тихий женский голосок приковал к земле не хуже булатных гвоздей. Милка, укутавшись в цветастую шаль, стояла на самой границе и мечтательно смотрела на мерцавшие в вышине звёзды.
-Куда путь держишь? Всё так же невозмутимо, как будто это происходило каждую ночь. Спросила она.
Я посмотрела вверх, туда, где бьются в такт моего сердца души умерших предков. Сколько их было? Тысячи? Миллиарды? А после меня не будет никого. Холодные лики с укором смотрели на меня, но я не вникала их совету. Из головы не выходила та птичка, конечно, к вечеру она улетела, но её зов не покидал моих ушей.
-Скажешь как там, когда вернёшься, - сказала она, не отпуская взгляд с неба.
И на сей раз я промолчала. Я не вернусь. Никогда. Пусть мой тихий маленький уголок займёт кто-то другой; Ольга как раз собиралась рожать. Хоть что-то хорошее сделаю для них, такой и останусь в памяти.
Я посмотрела назад, на старые причудливые очертания большой мебельной фабрики. Эти выбоины и выпуклости никак не походили на полу стёртые образы, сохранившиеся в памяти. Здесь, за чертой, всё было по-другому: небо, звёзды… всё какое-то неожиданно
чужое, ничто по сравнению с тем, что я оставляла там: тёплое лоскутное одеялко, стопка родных пожелтевших листков…
«Миг до конца». Пальцы застыли на клавиатуре. Взгляд упрямо смотрел на одинокую строку в самом верху экрана. И что дальше? Я упорно пыталась найти слова для рассказа, но образы плыли перед глазами. Смысл начинать рассказ, если не меня, ни его не станет? И ничего, кроме серой пелены тумана.
Взгляд упал на телефон, лежащий рядом на столе. Чего он засветился? Сообщение. Пустые строки, говорящие о многом и этот лик, что ночами снился. По телу пробежала дрожь. Большая кружка горячего чая с малиновым вареньем не спасала от вездесущего холода, пронизывающего душу.
По щекам бежали слёзы. Одна, вторая, они падали на белый лист бумаги, где осталась навечно невоплощённая одинокая волчица…
По щекам бежали слёзы. Не видя ничего вокруг, я шла напролом сквозь кусты, через кучи мусора. Ремень старого автомата Калашникова всё норовил зацепиться за ветви, но с каждым разом оставалось всё меньше сил одёргивать его. Хотелось всё бросить: автомат, рюкзак, пусть и было там всего нечего, надоедливую мотоциклетную каску, что уже начала натирать шею.
Птичка. Казалось, её зов пронзил окружающую тишину, её светлый облик парит надо мной. Но это был обман, злая игра разума, мираж, навеянный глупой мечтой. В вышине царила тьма. Тот особый час страха и боли, когда пропадают звёзды, а солнце ещё не взошло. Вокруг стлался туман, и в нём крались твари. Тихая бесшумная поступь громом отзывалась в моих ушах, их сиплое дыхание напоминало шум штормового ветра, разрывающего деревья в клочья.
Куда я шла? Всё, что я пыталась вспомнить из моей прошлой жизни, никак не вписывались в очертания нынешнего мира. Узкая звериная тропка. Взрытая когтями многочисленных лап голая земля. Домик. Маленький домик почти в самом центре большого города, если то, что я помнила, было городом.
Помутневшие от боли и слёз глаза отказывались видеть. Всё вокруг покрылось пеленой нереальности. Может я уже спала? На скрипучей кровати под тёплым лоскутным одеялком?
А перед глазами всё светился давно потерянный телефон с пустым сообщением…
***
В нос ударила вонь протухшего мяса и прелой крови. С ужасом открывая глаза, я уставилась на облупившийся серый потолок. Пожалуй, если б подо мной что-то зашевелилось, я бы прилипла к потолку, как вампиры в старых фильмах детства, и долго не отлипала.
Ужас, сковавший ледяными цепями тело, предательски напомнил об малой нужде. Портить единственные теперь штаны не хотелось, но и вставать тоже. Воображение рисовало самых мерзких змиеподобных тварей длинной по десять метров и пастью, в которую можно спокойно влезть. Но в нашем несколько прохладном климате змеи не должны водиться, хотя в это безумное безвременье от матушки природы можно было всякого ожидать.
Я через силу повернула скрипучую шею. Может быть этот скрип затёкших позвонков был слышен на всю округу, а может это был бред моего больного сознания. Убьют, так убьют. Съедят, так съедят. Пора признать, что не другой жизни я искала уходя. Я не иду ни в какое сравнение с теми, кто идёт на разведку. Так зачем же пытаться цепляться за жизнь, если я уже давно решила, что никому не нужна?
Взгляд упал на развороченный рюкзак, на разбросанные по относительно чистому полу мои нехитрые пожитки, на одинокую банку тушёнки, прокушенную в одном месте. Видимо кому-то не хватило терпенья разобрать её полностью. Автомат лежал рядом и, кажется, успел набрать пыли.
Горло сжал панический страх. Что если прошло уже слишком много времени, и я потеряла счёт дням? И как они там без меня? Ищут ли? Подавившись липким комком отчаяния и тоски, я резко села. В глазах поплыло, но сквозь мутные растворы реалии проступало лицо. Вновь. Лучше бы они обо мне навсегда забыли.
Большое лохматое существо мирно дремало в дальнем конце комнаты, почти у самого выхода, свернувшись колесом на куче почерневших от времени тряпок. Большие уши нервно вздрагивали, словно отгоняли назойливых мух. Широкая спина мерно опускалась, напоминая о не дюжей силе зверя. Подумать было страшно, что он мог сотворить со мной, хрупкой девушкой, но оставил в живых и даже не тронул.
Мозолистые руки поймали пожелтевший лист, попытавшийся сбежать со стола. Гетерохромичные глаза пробежали по набросанным на скорую руку неровным строкам. Слова сплетались в сухую формулировку, краткие напутствия и пояснения к работе, но никак не желали раскрыть смысл, спрятанный между строк.
Пригвоздив бумаги осколком кирпича, он бросил взгляд на разрисованную неким подобием ёлок ширму. К ней пока никто не подходил, но у каждого в душе жадный бес пускал слюни. Он это чувствовал.
С каждым мигом этот мир становился всё омерзительней…
Я с ужасом смотрела на свои руки. Затем переводила взгляд на строки, что ввергали в ещё больший ужас. Потрёпанная школьная тетрадка, сохранившая пятна чая ещё тех времён, лежала на колене. Слова накатили неожиданно. Повесть, пропитанная каплями крови раненого сердца, ложилась неровными строками на страницы.
Мрак смотрел мне в глаза. С каких-то пор он взял это в привычку. Потрепав лохматого волка за ухом, я вновь склонилась над тетрадью.
***
Раздался одинокий протяжный вой. Мрак нёсся по краю крутого обрыва, каждый раз норовя порезать лапу об осколки стекла и корявые пальцы арматуры. Тараня хлиплые коробки широким лбом, он продолжал лететь.
Сзади неслись чёрные тени: то обгоняли, то, издеваясь, отставали и уже совсем исчезали с горизонта, как вдруг вырастали из-под земли перед самым носом Мрака, от чего тот шарахался, норовя сорваться в обрыв.
Из глаз брызнули искры вперемешку со слезами. Я лихорадочно искала взглядом чёрную лохматую тушу, но руки уже стаскивали одеяло, хватаясь за автомат, что не выплюнул ещё ни одной гильзы. Мрака не было. Ни на его любимой куче тряпок и веток, ни поблизости от дома.
Сердце разрывала боль: вышмётывая остатки чувств, она вытирала об них свои булатные сапоги. Единственное живое существо, которое привязалось ко мне и стало моим другом, даже больше, моим братом, было в опасности.
Запрыгнув в ботинки и захватив автомат, я выскочила из дому, едва не снеся с петель хлипкую дверь. По улице стлался плотный туман, не в силах разогнать его, лучи восходящего солнца терялись в белёсых клубах. Обстановку можно было назвать даже романтичной, если бы не далёкий вой.
Увязая в тумане, я бросилась на зов. Приглушённые пеленой звуки холодили душу, но это было ничто по сравнению с тем, что ожидало меня впереди. Впереди меня ждала смерть.
Сбежав с холма мусора, где временами попадались остовы железных труб, я остновилась в нерешительности, и всё, что бежало, стлалось, перекатывалось со мной, замерло. Впереди был забор. Высокие бетонные плиты возвышались на добрые два человеческих роста. Конечно, в трещины я могла бы пролезть, но ошмётки колючей проволки наверхе не давали покоя.
Что-то пронеслось почти перед самым носом. Маленькая серая птичка стремительно удалялась на восток, вдоль мрачной стены.
Две дюжины пар глаз смотрели на него. В них не было ни удивления, ни печали, лишь незаметная тень укора. А что ещё он мог им сказать? Что через пару лет к ним прилитит большой верталёт с Большой Земли и они все мигом спасуться? Что найдуться потерянные члены семьи и вскоре всё встанет на свои прежние места, а всё что было покажеться просто кошмаром от переедания.
Бред.
Есть ли смысл бороться за жизнь, строить новую цевилизацию на напрасно пролитой крови товарищей, если человек как вид обречен? Даже Ёрику, свихнувшемся от самовольной ночной прогулки, это понятно. А клятвы оберегать их он не давал.
Он уже занёс было ногу над балкой, как решительно остановился. Избавившись от рюкзака, слегка оттягивающего плечи, он наклонился над письменным столом. Никем нетронутые бумаги весело трепетали на сквозняке. Аккуратно сложив один такой листок, пришпиленный осколком кирпича, он положил его в нагрудный карман. Сердце пронзила огненная стрела и, превратившись в волчонка, свернулась калачиком в его груди.
Теперь он знал.
***
Бежать было трудно. Казалось ноги неслсь в противоположную от туловища сторону. Ведь Мрак был совсем с другой стороны! Может именно сейчас он на грани этого мира. Но ноги не слушались.
Расселина, наполненная сизоватым дымом, казалась бездонной. Бог знает, какие твари могли там обитать. Может быть, даже никода не видевшие солнца, они копили свою злость эти долгие десятилетия. Но птичка звала туда. Сзади раздался шорох ветра, словно вздох сотни безликих существ, спрятавшихся в тумане. То ли жалели они меня, то ли жалели, что их обед достался другому.
Пуск оказался неожиданно коротким. Взяв автомат на изготовку, я понимала, что против той сущности, что здесь обитала, никакие пули не приничат вреда, но всё равно близость железа как-то успокаивала. Время остановилось. Шаги по битому щебню эхом отзывались в ушах и пропитанных кровью висках.
Впереди угадывался неясный контур. Чёрный вздымающися холмик мог оказаться кем и чем угодно. Но сердце упрямо заныло, что это Мрак. Забыв все предосторожности, не подумав, что это может оказаться ловушкой (хотя какие ловушки может устроить существо, чей разум прошёл меньший эволюционный путь, чем человеческий?), я кинулась на колени перед волком. Янтарные глаза тстремительно тускнели.
-Мрак, не уходи! – молила я, словно маленький ребёнок.
Раздался утробный рык, словно он боролся со смертью и хотел предупредить, защитить. Только от кого?
Я стремительно обернулась. В трёх метрах от меня на большом валуне, словно сцене стоял… стояло… что-то, лишь издали напоминающее человека. Тонкие руки быстро перемещались, так что трудно было вообще понять, сколько их. Но даже не в конечностях дело. Его лицо. Лишённое глаз, пристально рассматривало меня, губы, которых не было, разговаривали со мной.
-Верни Мрака, - крикнула я, но голос увяз на пол пути, превратившись в шепот.
-Нет. Мне нужна ты, - раздалось в сознании скрежетом железа.
Сердце разрывала боль. Сзади смеялась смерть, впереди же была надежда.. надежда на смерть. Что мы были по сравнению с Ним? Некогда самые сильные во Вселенной, теперь жмёмся к остовам былой истории. А Ему или Им ничего из этого было не нужно.
Его лицо, натянутая на голый череп кожа, излучавшее умиротворение, постоянство и покой, было уже на расстоянии вытянутой руки. Теперь я понимала, чего Он хотел. Поцелуй. Последний поцелуй. Я с ужасом пыталась представить колючий ёжик на
блестящей лысине, разноцветные, полные вселенской тоски глаза в тёмных провалах, и губы, чей вкус всегда был на языке, на беззубом подбородке.
Автоматная очередь разорвала гулкую тишину. Пошатнувшись, существо с удивлением рассматривало множество точек на груди, сизую кровь-слизь на длинных пальцах четырёх рук. Они не причинили ему вреда, но порядком выбили и колеи.
Мрак заскулил. Вырвавшись из туманного омута, я бросилась к умирающему другу, не задумываясь над тем, чья же это могла быть очередь. Но мне этого не дали: могучая хватка схватила хрупкое тело и перебросила через плечо. Я била кулаками крепкую спину, но в ответ получила звонкий шлепок по пятой точке.
Зачем я не захватила с собой нож, что валялся сейчас мёртвым грузом в рюкзаке? Короткий удар под пятое ребро, вырваться из хватки и побежать к Мраку. Мрак… на глаза нахлынули слёзы. Сквозь мутные капли я смотрела на существо, до сих пор продолжающее эгоистично рассматривать свои руки. Как будто за свою столь недолгую эволюцию не успело постичь человечность.
-Что же ты стоишь как истукан? Не видишь? Или просто не хочешь помочь? Ты слабак, ты убил Мрака! А со мной? Слабо? Давай сразимся, чухонская морда! – рычала я в исступлении.
Кажется, он понял мои слова. Даже поднял голову. Но во взгляде всё так же читался лишь интерес лаборанта, удивлённого экспериментом.