Сквозь забитее, сквозь сон, сквозь полудрему он чувствовал тепло и нежное прикосновение женских рук: те бережно поправляли мятый ворот, дотрагиваясь ласково до его груди и шеи… Он едва приоткрыл губы, сделал глоток запыленного, взвешенного воздуха, закашлялся, и от того, казалось, пришел в сознание: бурным потоком хлынули в голову мысли, веки быстро взметнулись вверх, цепляясь за клочок неба над головой живо забегали черные точки зрачков. Сначала все казалось мутным, размытым: подобно картине в старых испорченных стеклах, мужчина смог видеть небосвод — мазок смесью алой и серой красок — призрачный и необыкновенно низкий, задымленный, круто налитый оловом, пепельные громады кряжей гор и откосов … и чей-то неясный силуэт, очертание, что склонилось над ним на коленях, трепетно приложив к сердцу ладонь… Девушка, да, да, он видел прямиком перед собой миниатюрную фигурку молодой девушки, которая поднесла к его груди ухо и внимательно прислушивалась. Видеть мужчина мог еще с большим трудом, и ему пришлось сощуриться, натужить оба глаза, чтобы в пурпуре рассветного Солнца внимательно присмотреться, разглядеть черты ее лица, внешность. Он нашел девушку изящной, утонченной, милой, неописуемо красивой и по-женски притягательной, всем существом своим она, казалось, струила свет: мягкий, яркий и лучистый. Мужчина мог чувствовать рядом тепло ее тела, понимая, что тогда же — с первого мига, с первой минуты, едва только открыл глаза, крепко привязался к ней, а теперь же страстно хотел продлить, продолжить его: ведь вдруг она исчезнет, уйдет, растворится в тумане тенью, оставит его, чтобы никогда не увидеть снова? Ах, как боялся он этого и как застучало сердце, когда девушка прошептала тихо:
— Артем… Артем, как ты?
— В порядке, — отвечал мужчина шепотом, — похоже, только временная слабость…
Они смотрели друг другу в глаза; казалось, каждый был способен понять другого без слов… Артем нежно взял её ладонь в свои и упивался небесной лазурью взгляда: глубокого, любящего, проницательного, твердо зная, что никогда прежде не случалось ему испытать чего-то более очаровательного, прекрасного; она склонилась к нему… Близко-близко… Так, что мужчина смог чувствовать на щеке свежий ветерок дыхания, и шепнула едва слышно:
— Артем…
Он коснулся ладонью бархата её волос, плеча, руки, но после был захлестнут, снесен волной; смешалось в быстром круговороте все вокруг: горы, откосы, скалы, хлынула с неба потоком красная киноварь, темной краской расплескалась из чернильницы обрыва пропасть… Мужчина понял, что уходит, снова забывается тяжелым гнетущим сном, но и страх, и отчаяние, и тревога были чужды ему тогда — ведь где-то рядом бьется в унисон с его сердцем сердце любимой…
Кто знает, сколько времени прошло, сколько минут, часов пролетело, как низко опустило к горизонту медный круг Солнце, но когда багряница его лучей наконец сумела разбить густой сумрак на мириады осколков, девушки было уже не видеть рядом. Артем встрепенулся, торопливо глянул по сторонам, быстро привстал на локте, и только тогда смог разглядеть её изящную фигурку на каменистом кряже поодаль.
Больших усилий стоило мужчине подняться на ноги, идти-брести против горячего ветра вперед: тот взвивал с земли и нес дальше, к отвесному обрыву, столбы, облака серой пыли, разносил их о камень хребтов и скальных пиков, швырял в лицо порыв за порывом… Только через несколько минут отчаянной борьбы Артем положил на плечо девушки руку, почувствовав тогда же, как снова забилось его сердце, застучало быстро: радость, трепетный восторг, пьянящий лучистый свет… Она вздохнула и с ноткой легкого укора в голоса заметила:
— А ведь ты говорил, что с тобой все в порядке, Артем.
— В порядке, — попробовал отшутиться мужчина. — Сейчас ведь, как видишь, стою на твердой земле, пускай, как лоцман в непогоду на море, но стою все-таки.
Девушка подняла вверх голову и вдвоем любовались они стенами обрывов, что пьют из пропасти серый туман, пепельно-багровым небом в сплошном уборе из туч, остриями игл у самого горизонта, крутыми лестницами утесов и угольным гранитом скал. После она снова глянула на мужчину, легко взяла его руку и молвила вполголоса:
— Артем, если нам доведется видеть друг друга, а тебе — заговорить со мной, зови меня Анной… Аней…
Её взгляд показался Артему и задумчивым, и благодарным, и грустным в своей глубине, а слова сумели задеть, ранить, встревожить.
— Доведется видеть друг друга, Аня? — переспросил он. — Но ведь разве ты уходишь, расстаешься со мной, дорогая?
— Нет, Артем, — отвечала девушка, а мужчине казалось, что она едва сдерживает слезы. — Я хочу, от всего сердца желаю остаться… Навсегда, Артем. Ведь ты научил меня любить, узнать любовь во всем золоте её величия, во всей красоте и пламени беззаветности, в блеске добра и самозабвения…
Она опустила веки, и касаясь кончиками пальцев его груди, прошептала тихо:
— Артем, обещай, что будешь помнить меня… Всегда… Что бы ни встретилось нам на пути, что бы ни разлучило нас…
Мужчина дрогнул.
— Обещаю, Аня… Однако прошу, молю: не уходи! Мне не прожить без тебя и дня, ведь ты стала частичкой моей души, я погибну, завяну, Аня…
Она только покачала головой. Минуты тянулись тяжелой цепью, а Артем мог чувствовать, как сжимается в комок, обливается кровью сердце. Он обнял девушку за плечи и крепко прижал её к себе:
— Но ведь ничто не способно разлучить нас сейчас, правда?
— Правда… — выдохнула Аня. — Спасибо, спасибо за все…
Они стояли рядом, и в небесной лазури её глаз мужчина мог увидеть целый мир: чудесный, необъятный, чарующий… И души их сплелись тогда в волшебном танце, и время остановило свое мерное течение. Ах, весь смысл своей жизни, всю её краску, насыщенность, глубину он разглядел в ней, а она говорила о времени их разлуки… И снова летят мимо минуты, и каждый всецело погружен в лучистое море сердца другого…
Всюду свирепствовала стихия, ураган катил по земле гравий и небольшие булыжники, сталкивал их, бросая горстями в глубокий овраг. Мужчина разом более глянул на девушку, осмотрелся в надежде найти, увидеть хоть какое укрытие подле, но ровная площадка плато обрывалась пропастью с трех сторон, а с четвертой уходила в никуда откосом — за пеленой облаков из песка ничего уже было не видеть.
— Поспешим, Аня, — молвил Артем, увлекая любимую за собой. — Пойдем, уходим отсюда… Видишь, буря крепчает?
— Да, Артем, — заговорила девушка, прерывисто, через силу. — Время идти… Там, на другой стороне ущелья можно спрятаться и переждать непогоду. Я укажу тебе путь.
— Держись по правую руку от меня, Аня, — заметил несколько погодя мужчина. — Так ты укроешься от ветра…
Вокруг штормило, порывы мешали идти вперед, и хотя спутники старались постоянно держаться рядом, завеса из тяжелого песка серой вуалью окутывала фигурку Ани так, что Артем часто терял её из виду — даже на расстоянии протянутой руки уже казалось чрезвычайно сложным разглядеть что-либо.
Девушка остановила мужчину у скальной арки, что подобно мосту соединяла крутые края обрыва:
— Сюда, Артем! Укроемся там, с противоположной стороны.
Вместе они ступили на твердый камень моста и стали стремглав бежать вперед; песок царапал лицо, от тяжелой взвеси першило в горле, слезились глаза, пыль могла легко забиться под одежду, порывы валили с ног, лишали всех сил… Артему подумалось, что девушка едва идет через сплошное заграждение из шквального ветра, и мужчина поднял её на руки, шагнул раз, другой…
Шторм все крепчал, усиливался, бросал в лицо пригоршни песка и мелкие камни, более того, с ужасом мужчина смог заметить, что ураган заставляет его брести все ближе и ближе к краю скальной арки, к пропасти, черной бездне. Он сжал зубы, натужил мускулы и пытался помалу двигаться вперед, против жестоких порывов бурана.
— Мы выберемся, Аня, выберемся, вот увидишь! Еще немного, совсем немного, малую толику! — Кричал Артем, понимая тогда же, что вот-вот и сам рухнет на землю от изнеможения: постоянная неравная борьба отобрала у него все силы, ослабила, склонила перед стихией на колени…
Он не мог идти дальше, но шел, пробивался сквозь стену из ветра, он был должен оставить бой, но сражался: лихо, яростно, самоотреченно, ведь от каждой оплошности, каждого неверного шага зависит судьба Ани, девушки, за которую он готов отдать жизнь.
Половина моста позади! Всего половина! А рядом, в метре от них черная пропасть ущелья, а вокруг бушует-ярится шторм… И ни резь в глазах, ни чудовищное изнеможение, ни порывы шквала не сумели испугать мужчину так, как сильная дрожь его рук. Только бы не упустить девушку!
— Держись, Аня! Держись, обними меня за шею, мы спасемся, мы выберемся, любимая!
Он осекся. Он так и не смог договорить, но вместо громко вскрикнул:
— Господи, Аня!
Он не знал, как это случилось; чувствуя лишь, как налетает внезапно порыв жестокого ветра, мужчина смог увидеть, что рука Анны вдруг соскользнула, отпустила его руку, а сама девушка была отнесена шквалом за завесу из пыли и песка.
— Аня! А-а-а-ня!
Артем в неистовстве вскочил на ноги, метнулся в одну сторону, в другую, налег грудью на встречный воздушный поток и с нечеловеческим усилием преодолел его. Быстрый взгляд влево, вправо: нет, он не видит её нигде! Он кричал, звал, но слова разбивались о ветер, он стремглав бросился вперед и наконец смог видеть девушку в полуметре от себя. Словно какая-то невидимая сила тянула её к самому ущелью. Аня сопротивлялась, искала руками каменные уступы, но пальцы соскальзывали, а твердый гранит крошился, ломался, как песчаник, летел в пропасть, резал до крови руки…
Господи, а ведь он может потерять её, сейчас и уже навсегда! Аня, бедная Аня, как болела за нее душа, насколько ужасным, непоправимым казалось то, что он не сумел, не смог удержать рядом с собой девушку… В несколько стремительных прыжков Артем оказался у самой пропасти, но порыв снова заставил его отступить, и через шум урагана, через громкий гул ветра вокруг мужчина слышал, как кричит, молить сквозь слезы Анна:
— Нет, НЕТ! Пожалуйста, … не надо! Отпусти меня, оставь! Не сейчас! Я не желаю уходить! НЕ ХОЧУ!
Мужчина встал, собрал в кулак все силы, и подбегая к девушке, протянул ей руку:
— Аня, я здесь! Ты должна держаться, любимая! Мы сможем спастись!
Девушка подала ему свою ладонь, когда вдруг вся громада шторма, вся разрушительная сила стихии будто обернулась против Артема: мужчина мог чувствовать, как вихрь поднимает его над аркой, с силой бросает о камень, волочит по земле метр за метром, и ничто не способно совладать с ураганом.
Спина и плечи поранены в кровь, где-то позади, неподалеку трескается, раскалывается гранит, и тяжелые валуны летят в пропасть. Одного взгляда, поворота головы хватило, чтобы понять: Артем не ошибался, это пудовый молот бурана обрушил часть моста, и теперь оползень из обломков и гравия стремительно подкатывает к нему.
Мужчина попытался встать, но не смог: все тело саднило, а всякое движение отдавалось сильнейшей болью… Он застонал, сжал зубы, еще раз быстро оглянулся и крикнул так громко, как только мог:
— Беги, Аня! Беги прочь! Мост рушится! Беги, я уже наверняка не поднимусь на ноги!
Мучительно долгим казалось ожидание, еще более невыносимым — панический страх за себя и девушку; камни трещали все ближе, ближе, и за этот десяток секунд Артем успел пережить вдвойне крепче все то, что чувствовал к Ане.… А потом…
Потом из пепельно-серой завесы, из пелены песка и пыли появилась она: обессиленная, изможденная, седая от тяжелой взвеси, и села на колени подле. Вокруг грохотали-раскалывались глыбы, за спиной падала скальная арка, но девушка не стала бежать, а только наклонилась к мужчине ближе…
— Вставай, Артем, — говорила девушка, и он смог видеть капельки слез на её щеках, слышать, как дрожит её голос, чувствовать, как прерывается дыхание. — Ты ведь говорил, Артем, обещал: ничего не разлучит нас…
— Ничего Аня, — простонал сдавленно мужчина.
Он силился, пытался встать, но не мог: тело было обездвижено, сведено судорогой… Аня коснулась его руки, и мужчина сделал еще одну отчаянную, нелегкую попытку, подняться на ноги; он слышал глухой стук камней в двух дюжинах шагов, знал, что вовсе не имеет силы, и смог проползти лишь несколько метров — медленно, с тяжестью. Мост под ним задрожал, потрескался серый гранит, и где-то далеко внизу стали обрываться в пропасть огромные валуны.
— Беги, беги, прошу, Аня! Не стой на месте!
— Только с тобой, Артем! — воскликнула горячо девушка. — Если ты сдашься сейчас, то…
Аня снова сжала его ладонь в своих, глянула на мужчину любяще, и взяв под плечо, молвила так, как говорила при их первой встрече:
— Я знаю, я верю, Артем! Ты сможешь, сумеешь! Ради меня, ради нашей любви, Артем!
Девушка легко подтолкнула его, и спутники пустились дальше. Шаг, шаг, еще один шаг, удар невыносимой боли… И спереди, и сзади взметаются в воздух облака гранитной крошки, камень моста под ногами раскалывается и ходит ходуном; столбы пыли и гравия, треск и скрежет, быстрые слова Анны и касание её дрожащей руки… Вот облако завесы красными струями пробили лучи закатного Солнца — там, в десятке метров, почва скалистого плато, твердая земля, их спасение!
Неожиданно девушка вскрикнула и быстро отпрянула назад, едва не сбив с ног Артема: тяжелый валун, на который она ступила, разбросав по мосту сотни осколков, с треском рухнул в темноту ущелья.
— Артем, бежим, бежим скорее!
По узкой кромке над пропастью спутники обогнули дыру; багровое Солнце светит где-то близко, совсем рядом, стоит сделать только дюжину шагов, суметь, добежать, дойти!
Последний стремительный рывок, последнее усилие, и кармин хлынул на них потоком, от края до края наполнив небосклон, облил краской кряжи и скалистые кручи… Спасены, они спасены! Они смогли уйти от смерти!
Девушка склонилась, прикрыла глаза, поднесла к груди руки, и тяжело, судорожно дышала, мужчина хрипло закашлялся. Только через десяток секунд Анне хватило сил заговорить: тихо, взволнованно, беспокойно:
— Видишь, в какой ты опасности сейчас, Артем!..
— Я в опасности?! — воскликнул мужчина. — Аня, да ведь ты не погибла едва!
— Я не погибну, Артем! — резко возразила девушка, и слова эти заставили мужчину пристально на неё глянуть.
— Буду молиться за это, Аня…
— Артем, ты должен довериться мне, и только так мы найдем обратную дорогу, путь отсюда…
— Я верю тебе, Аня!
— Нет, Артем, — молвила девушка, и её правдивые слова смогли задеть мужчину. — Ты не готов пойти за мной, прислушаться к моему совету, ты считаешь меня слабой, ничего не зная о моей судьбе!
Артем не ответил, но вместо внимательно прислушался и нахмурил брови: ах, этот сухой металлический треск взводимого курка поодаль, этот страшный холодный скрежет…
— Артем? — Аня встревоженно оглянулась, а проследовав за его взглядом, увидела впереди и чуть в стороне у откоса скалы группу бегущих к ним солдат. — Кто это, Артем?
— Враг… Неприятель… Пришли за моей жизнью, собаки… — прошипел мужчина вполголоса. — Прячься, Аня, спрячься сейчас же! Найди себе укрытие, и что бы не произошло со мной, оставайся там, иначе худшего не избежать!
Он прикрыл девушку своей спиной, загораживая от военных.
— Ну же, Анна! Чего ты ждешь?!
— Артем, скажи, что хотят они тебе сделать? — взмолилась Аня с болью в голосе. — Неужто взаправду …
— То, что обыкновенно делают с ненавистным врагом после сражения, — отвечал мужчина глухо. — Или со скотом, что идет на убой…
— Артем! — воскликнула девушка, а голос её прервался. — Артем, пожалуйста, не говори этого! Ты знаешь, сейчас я не оставлю тебя в беде, и никогда не сумею оставить!
Аня сделала глубокий вздох, и Артем услышал, как она всхлипывает: горько, безотрадно, скорбно…
“Аня, Аня, — думалось ему тогда. — Ведь и самому мне ничуть не легче, но если я расскажу об этом, то уже не смогу отпустить тебя…”
Мужчина сомкнул глаза, и найдя за спиной руку девушки, бережно держал её в своих, пока Анна не перестала плакать.
— Ну, вот и все… — заговорил Артем тихо. — А теперь иди… Ты должна уйти, Аня. Ради нашего добра…
Она кивнула, глянула на него из под опущенных ресниц и легкой поступью пошла назад. Впрочем, девушка остановилась почти тотчас же, а Артем смог видеть, как высоко вздымаются и опускаются её плечи… Аня оглянулась раз, второй, затем в отчаянии обхватила голову руками, стрелой полетела дальше, и пока фигурка девушки не скрылась за огромным камнем, мужчина жадно наблюдал за ней — ничто пусть не лишит его этих мгновений, не отберет их щемящий хрусталь, ведь в последний раз, должно быть, доводится ему видеть Аню…
Когда мужчина тяжело повернул голову, солдаты уже стояли поблизости: четверо в форме рядовых бойцов, и один — с автоматом наперевес — в офицерской фуражке. Артем с презрением и злостью поглядел на своих палачей, а из памяти все не мог уйти образ девушки — такой, которую он видел в последние минуты их встречи, и какой никогда не сможет забыть… Ах, а ведь эти окопники, этот бездушный черствый командир никогда не сумеют понять, на что поднимали руку!
Сердце билось гулко, часто, рот был искривлен в гримасе боли, кулаки сжаты, а над ухом звенели картечью слова лейтенанта — громкие, четкие, с нотой издевки и самодовольства:
— Военный суд готов исполнить вердикт. Время не заставляет ждать, и всякий будет наказан по праву — высшей мерой, ведь законы молчат во время боя, и ничто уже не способно помешать нам — нелепый механизм устройства мирного времени здесь превратился в груду металлолома…
— Не думал, что окажусь настолько ценным, — желчно отвечал мужчина, едва понимая, что говорит: лишь бы Анна не показала своего присутствия, Господи, пусть судьба взыщет только с него, если другой дороги уже не найти! — Ради меня в горах штурмовая группа… Пятеро на одного… Неужели и взаправду я так опасен для командования?
— Глупо думать, что случайная искра не может разжечь пламени пожара, — надменно продолжил офицер. — Кроме того, не твердая почва идеологии стала закладным камнем твоей виселицы, не этот кнут для безвольных, мягкотелых, слабодушных, но то, что испокон веков являлось причиной войн и раздоров. Интересно, ты до сих пор в деталях помнишь вечер четырнадцатого февраля?
— Нет, — пророкотал Артем. — Но я могу вспомнить тебя утром пятнадцатого. Бессонная ночь, пистолет у виска… Ведь тогда ты тоже думал о смерти, хотел наградить себя тем же, чем наградил восьмерых генералов накануне. Не так ли? Ты ведь знаешь, о чем я. Знаешь… Тебе ли не знать?
Мужчина старался держаться, как мог, чтобы противник не заметил его отчаяния, пытался язвить для утоления боли, и был рад видеть, как впечатлен лейтенант его последними словами, как до треска сжимает в руках оружие, а бросив на Артема пронзительный взгляд, принимается быстро расхаживать из стороны в сторону перед мужчиной. Пусть он выиграет войну силой, но останется под конем в кампании, пусть знает: даже безоружным солдату не сдаться без боя.
— Незачем медлить! — пауза, секундная остановка. — Именем Военного совета ВКДБ и Генерального Совета за непокорность приказам…
Вот и все… Конец, конец! Стоит выиграть еще немного времени, чтобы девушка могла бежать, скрыться из виду, затеряться среди круч и отвесных откосов, спасти свою жизнь. Без Артема…
Лейтенант еще раз остановился, бегло посмотрел на мужчину и с особым ударом на каждое слово остро заметил:
— А также двадцатидневный плен, который следует рассмотреть, как отступничество, ты приговорен к смертной казни. Приговор исполняю незамедлительно. Имеешь, что сказать в оправдание?
Офицер поднял руку, готовясь отдать приказ, и Артем посмотрел на него с презрением, неприязнью, однако продолжал стоять прямо: он проиграет, но не сдастся, он с честью примет смерть и смирится с волей судьбы, если нет уже другой, обратной дороги…
Мужчина был готов услышать выстрел: единственный, последний, роковой, и зная, что скоро рука его палача упадет, позволил себе на эти мгновения, секунды плотно сомкнуть веки, чтобы вместо черных дул и ненавистных лиц видеть красный янтарь рассвета, Солнце, кряжи в поволоке тумана и … её — девушку, которая стала ярким лучом света во тьме и хаосе войны всюду вокруг, которую он полюбил с первого взгляда: всецело, пламенно, искренне, с которой желал разделить месяцы и годы жизни, не зная, что доживет только до заката первого дня…
Он был готов услышать выстрел, ведь на этой войне едва не каждый солдат погибнет от пули, всяким утром вспоминал о смерти: близкой, неминуемой, коварной. Всяким. Но не этим…
Тогда Артем пережил во всем цвете события последнего часа: от знакомства с девушкой до их тяжелого расставания, и невыносимо мучительным казалось возрождать в памяти последние минуты… А после внезапно смог слышать торопливые шаги — кто-то спешил к нему, бежал стремглав…
Артем обмер.
“Аня…”
Да, он видел перед собой Анну, видел такой, какой её еще не приходилось видеть…
“Господи, пусть она одумается… Боже, не дай ему выстрелить!”
— Изверги! Звери! — воскликнула с надрывом девушка и гневно, презрительно глянула прямо в глаза офицеру. — Отпустите его! Вы не посмеете этого сделать! Не посмеете!
“Мы на войне, Аня! Они бездушны, они не услышат твоих слов, и вместо спастись мы погибнем! Одумайся, любимая, беги!”
Анна подбежал к Артему, и закрыв его своей спиной, как мужчина несколькими минутами раньше, крикнула:
— Нет, не смейте! Я не позволю вам!
— Аня!.. — взмолился с ужасом мужчина. — Пожалуйста, не надо!
Ах, недаром Артема мучило тяжелое предчувствие, ведь он знал, понимал: девушка не сможет бежать, оставить его по доброй воле, как и сам бы никогда не сумел её бросить. Застучало гулко сердце, метнулись россыпью острых игл мысли: выхода нет!..
Мужчина схватил Аню за плечи, но прежде, чем ему удалось поделать хоть что-либо, рука лейтенанта опустилась и громом разрезали воздух слова:
— Расстрелять обоих!
Ужас и ненависть, ярость и страх; Артем хотел выбежать стрелой, укрыть, спасти девушку, ах, если бы он имел оружие! Удар сердца — вдох, удар сердца — быстрый рывок вперед, и выстрел был подобен удару…
Аня слабо вскрикнула, схватилась за сердце, где-то завыл, бросил в лицо порыв ветер, впереди оступился и выронил винтовку солдат, в двух шагах, отчаянно пытаясь совладать со стихией, пригнулся к земле военный в серой фуражке, но для мужчины все вокруг слилось, смешалось, исчезло в круговороте. Господи, неужели он потерял её? Господи, неужели навсегда потерял?
И снова не унималась вокруг буря, бушевал всюду ураган: жестокий, свирепый, схожий со штормом на душе и в сердце. Артем подхватил Анну, пустился вперед — от врага, от пуль, от верной гибели, и нестерпимо больно было смотреть на девушку тогда. Вслед пророкотала короткая очередь, свинец смог едва задеть предплечье, но мужчина только сжимал зубы сильнее, глядя на любимую: жива ли она, дышит ли, увидит ли его снова?
Артем торопливо взобрался на откос по каменной насыпи, и здесь, в стороне от шквала смог заприметить поодаль узкий проход меж скалами, глянул назад раз, еще раз, а не находя за собой погони, решил идти прямо к нему. Дорогой девушка тяжело вдохнула, нахмурилась, искривила губы, бросила на мужчину взгляд из под опущенных век:
— Они стреляли, Артем? Стреляли в меня, ведь так?
— Стреляли, собаки… Оставайся я при оружии, не простил бы им этого!.. — молвил он горячо.
Досада и облегчение, тревога и радость смешались, до края наполнили сердце: “Аня жива, Аня нашла в себе силы заговорить, и он сделает все возможное, чтобы спасти её от смерти, пусть только ни одна минута, ни одна секунда драгоценного времени не пропадет даром!”
— … Но, слава Богу, я не потерял тебя, Аня! Держись, любимая!.. Тебе больно?
Девушка свела брови и молча кивнула.
— Где они, Артем? Ты смог бежать?
— Да, Аня. Там, внизу, у подножий снова ураган, они отбились, потеряли след, и мы можем думать, что в безопасности, — отвечал мужчина, что право про себя продолжая: “Но только если сам подонок не решит гнаться следом, ведь за моей жизнью он и поднялся в горы, а едва не забрал твою…”
Артем опустил Анну твердый гранит прохода и быстро разорвал ткань у плеча — неоднократно на войне в окопе ему приходилось оказывать первую помощь раненному пулей приятелю.
Под материей руку стягивала плотная белая повязка, и мужчина взялся за нее, чтобы сорвать, однако тотчас же был остановлен девушкой.
— Не надо, Артем…
— Мне никак иначе не наложить жгут, Аня, — молвил мужчина с недоумением.
— Отец строго велел мне носить её, не снимая, вместе с этим кулоном и кольцом, — поспешила испуганно уверить девушка. — И говорил, что от них зависит моя жизнь…
— Но почему? Что это?
— Не знаю, он говорил, что я не должна знать… — растерялась Аня. — Но как бы то ни было, следует перевязать сверху, и никак иначе, Артем.
Мужчине слова девушки смогли показаться странными, однако он все же с треском оторвал полосу от своего жакета, наложил тугой жгут поверх белой ткани, а после осторожно поинтересовался:
— Так лучше, Аня? Как ты себя чувствуешь?
— Думаю, я в силах подняться на ноги, чтобы продолжать путь, — отвечала она, нежно касаясь щеки Артема. — Ведь, не правда ли, сейчас может стоить жизни даже минутная задержка?
Мужчина серьезно глянул на девушку.
— Встать? Не вздумай, Аня, тебе нужно время, чтобы набраться сил, и посему, любимая, я ручаюсь, что тут никто не сможет найти нас, а если и придет время уходить, тебе не понадобится сделать и шага — я понесу тебя.
— Не горячись, Артем, — улыбнулась Анна. — Позаботься о себе, ведь ты тоже ранен…
Артем коснулся предплечья и испачкал руки в крови; след от пули саднил, покалывал, но какому солдату не привыкать?
— Ах да, пустяк. Погоди, сейчас я мигом справлюсь.
Он оторвал еще одну полосу ткани, обмотал ею место прострела и попытался завязать узел.
— Я помогу, Артем, — молвила девушка, — наклонись чуть ближе…
Она стала усердно работать над полосой ткани, а Артем смотрел на любимую с облегчением и радостью: “Обошлось, все обошлось, и выстрел этого проклятого солдата не стал роковым для нее! Господи, пусть ничем более не будет разлучен с Анной, пусть вдвоем останутся здесь, в горах, вдали от пламени войны, разрушений, смерти, боли, ненависти, одними для целого мира и всем миром для того, кому второй отдал половину своего сердца, кого горячо и беззаветно полюбил…”
— Как, Артем? — спросила, закончив, девушка.
— Отлично, спасибо. Нужно надеяться, ничто не выведет меня из строя.
Немного времени спутники молчали, глядя друг на друга, а после Аня опустила глаза и поинтересовалась нерешительно:
— Артем, а кто эти люди? Что связывает вас между собой?
— Война. И в целом, очень долгая история… — отговорился мужчина.
— Может, тебе больно вспоминать об этом? Тогда промолчи, Артем, я не хотела задевать тебя.
— Ах, нет, Аня, — молвил тогда мужчина. — Я расскажу тебе то …, что должно быть рассказано мною, чтобы самому правильно понять, пережить произошедшее, чтобы показать тебе, какими бывают люди...
Он заговорил после недолгой паузы.
— Ведь было время, когда мы с этим человеком в офицерских погонах рядовыми сидели по одну сторону окопа, плечо в плечо, и наверное каждый мог заметить, насколько мы похожи, насколько дружны. Правда, имело место одно отличие, почва для предмета наших долгих споров: он оказался смелым политическим полемистом, он ненавидел бюрократию псевдореспубликанского устройства страны, за которую шел на врага со штыком, и любил утверждать, что вместе с фундаментом идеологии потеряла всякую цену человеческая жизнь, что погибающее государство видит в нас не нацию, но дешевый ресурс. И недаром говорил все это: одной дождливой туманной ночью во время жестокого штурма он и взвод верных ему солдат стали перебежчиками, устроив погром и захватив в плен командование на заседании совета. Я оказался военнопленным вместе с несколькими десятками бойцов, но смог бежать, и теперь не знаю, бежал ли хоть кто из остальных…
“Зловоние и смрад, тяжелые шаги палачей, стоны, кашель, сигаретный дым… Болезненную дрему разбивает скрип ворот клети: командарм и комбаты там, их поочередно выводят в допросную, а возвращают назад под руки; рядовые связанными сидят, полулежат у стен, приглядывать за ними поручили молодому сержанту лет девятнадцати, и тот щедро награждает всякого пинками, хотя они не в силах и пошевелиться… Цербер жесток, он избивает безоружных, слабых, жалких людей, а на меня только искоса поглядывает… Ах, ужасное, тягостное чувство видеть боль товарищей, в ответ встречая их гневные, острые взгляды: предатель, отступник, продажный изменник! Неужели он узнал меня: в грязи, в лохмотьях, в жалком подобии одежды, неужели он отдал приказ?
А после штурм, молниеносная контратака, из допросной один за другим выносят трупы, а в голове звучат слова палача: “Расстрелять, … расстрелять! Расстрелять!” Да, он. Он позволил мне бежать, он отдал приказ страже замешкаться, подарив десяток драгоценных секунд. Зачем, с какой целью? Спасти, чтобы позже лишить жизни, отпустить, чтобы найти в горах за лагерем? Бессмыслица, нелепость, вздор!”
— …Но думаю, что никто из них не выжил…
Артем остановился, взглянул на Аню и крепко обнял её за плечи.
“Ах не стоит думать об этом, ведь подать прошлому уже отдана, не стоит вспоминать, ведь произошедшее останется таким, каким было сотворено, главное, что любимая рядом, и нет сейчас ничего важнее…”
— Мне удалось бежать, однако с кряжа сошла каменная лавина, и закрывая глаза, я думал, что счеты с жизнью сведены, что я обречен на смерть… А потом… Потом я увидел тебя, Аня. Знаешь, я никогда прежде не чувствовал того, что ты подарила мне, не знал человека прекраснее, не догадывался, что здесь, среди обугленных остовов веры, любви и надежды, среди жестокости и уныния, я увижу яркий свет, и теперь несказанно рад этому. Но как ты живешь в копоти и угаре черствого мира вокруг, насколько сложно оставаться ангелом, который не испорчен страшным пороком войны? Как же мне все-таки жаль, что и ты должна переживать ужасы военного времени…
Аня, казалось, была впечатлена рассказом Артема, желала заговорить, однако вместо прислушалась и испуганно посмотрела на мужчину: там, ниже, у самого прохода кто-то торопливо, тяжело шел вперед, и спутники явственно слышали, что шагает не один человек, а группа из пятерых-шестерых…
— Артем, это они? Они, Артем? — прошептала испуганно Аня.
— Они… — отвечал мужчина, нахмурив брови. — Идут по следу, собаки… Рыскают, принюхиваются, не хотят оставить меня, но ничего, я просто так не сдамся…
Девушка встала и схватилась руками за сердце, Артем зло сжал кулаки.
— Ах, почто судьба так жестоко испытывает нас? Пойдем, Артем! Идем отсюда скорее!
— Спускайся, любимая. Если солдаты появятся здесь я смогу хоть на полминуты, минуту задержать их, пока ты убежишь, Аня…
— Но ты уже знаешь, Артем…
— Беги! — воскликнул мужчина, и свежее еще воспоминание укололо сердце иглой. Он посмотрел, как Анна спускается вниз, обождал некоторое время, внимательно прислушался — военные, похоже, обошли спутников стороной, а после торопливо сбежал по склону следом. Хотя пролетело лишь несколько минут, время показалось невыносимо долгим.
У подножья скалы Артема радостно обняла девушка, шепнув горячо:
— Как же я рада тому, что ничего не успело приключиться, что мы снова можем быть вместе, ведь таким тяжелым показалось мне это ожидание! Их там уже нет, Артем?
Аня глядела на него с надеждой, чаянием, и сейчас мужчине показался бы неоправданно грубым и дерзким любой ответ, кроме: “Они ушли, они не вернутся и ничего уже не грозит нам, не может разлучить”… Артему страстно желалось и самому верить в это, знать, что не придется опасаться за свою жизнь и жизнь любимой, что тревога наконец оставит их, уступив всепобеждающей любви, потому ответил:
— Да, Аня, они ушли, ушли… — однако, оглядываясь назад, добавил. — Но могут появиться из-за откоса какого-то из кряжей. У нас есть время, дорогая поторопимся, убежим прочь. Уверяю тебя, вот-вот всему этому придет конец, все останется позади; в горах мы сможем укрыться и жить, забыв о войне и страхе…
Артем осмотрелся по сторонам: впереди блестела гладь озера в серых клубах тумана, которое холмы гранитных скал каймой обвели с обеих сторон. Багровый круг солнца, что уже превратился в полумесяц у горизонта, теперь едва разбивал поволоку сумерек, отчего кряжи, вода, валуны и пики, что тут и там торчали из озерца, могли показаться угольно черными. Все впереди тонуло в мареве тумана и тяжелых испарений: летучем, густом, бурлящем, и ни одного куста, камыша, деревца не было видеть подле этого водоема.
— Обойдем по кромке, Аня, — молвил Артем, держа за руку девушку. — Наверняка там можно подняться выше, к горным вершинам, спрятаться где-либо, найти пещеру, грот…
Но Анна замешкалась, и это заставило его бросить еще один опрометчивый взгляд через плечо.
— Ну же, любимая, поторопимся…
— Нет, Артем, — шепнула девушка, мужчина посмотрел на нее с недоумением. — Помнишь ли, ты говорил, что готов довериться мне, идти следом? Ты говорил, что готов, Артем…
— Да, но… — недоуменно покачал головой мужчина.
— Я знаю окрестность, как свои пять пальцев и могу обещать, что мы выберемся отсюда, оставим за спиной погоню, переплыв через озеро.
— Однако, как ты собираешься сделать это, Аня?! Промокать до нити, попасть в топь посреди? Ведь я не вижу даже другого берега этого пруда.
Аня промолчала, нежно увлекла Артема за собой, и по колено в воде показала ему маленькую утлую лодчонку прямиком у берега. Древесина оказалось прогнившей местами, одно из весел было сломано, однако суденышко, казалось, не имело течи и хорошо держалось на воде. Артем, признаться, был удивлен неожиданной находке. Он несколько раз обошел вокруг, вытолкнул лодку из донного ила, и скорее с досадой, меряя взглядом насыпи соседних кряжей, заметил:
— Что же, садись, Аня, если считаешь это лучшим выходом. Нужно надеяться, густой туман скроет нас от всякого на берегу.
Девушка присела на корме, Артем взял в руки весла, загреб раз, другой, и лодка медленно оторвалась от берега. Раненное плечо начало тотчас болеть, глухо саднить, кисти ныли от непривычки, однако стоило освоиться, удобнее перехватить древки, как суденышко поплыло вперед быстрее и скоро целиком растворилось в густых, клочковатых, серых клубах.
Мужчина выдохнул, бросил на Аню пристальный взгляд, а после, поглядев на её перевязь, поинтересовался вполголоса:
— Все нормально, любимая? Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, Артем, — отвечала Анна, а ему показалось, что девушка беспокойно вглядывается в седую пелену тумана впереди. — Но я боюсь… Мне страшно того, что ждет нас впереди… Ведь кому известно, как впредь повернется к нам судьба, какую дорогу откроет?..
— Знаешь, Аня, — уверил спутницу мужчина. — Я обещаю тебе: скоро, совсем скоро, нам нечего будет бояться, незачем оглядываться назад, в полумрак этих тяжелых минут, и в моих силах сделать все ради этого, дорогая…
Под веслами тихо шумела вода, туман и влага от болотных испарений насквозь пропитали одежду, волосы, и после жестокого пыльного шторма, шквала из острого песка и взвеси, прохлада глубокого вечера над озерцом казалась изможденным спутникам нежной, приятной.
Они одни… Здесь, на глади водоема, в пелене из серых клубов, ничто не может помешать им, ничто не может встревожить: не слышать рядом шагов, окриков, не видеть серых кителей и фуражек, и потому, должно впервые со времени встречи Артема и Анны, оба могли бы быть спокойны, могли оставить тревогу, страх, ужас, отчаяние. Однако же, напротив, чем ближе подплывало суденышко к камню противоположного берега озерца, тем выше вздымалась волна неясного волнения в душе мужчины, тем мрачнее становилась девушка, тем отчетливее давало знать о себе странное, дурное предчувствие…
Последний удар веслами — и днище лодки увязло в густом прибрежном иле. Девушка, а следом Артем оказались на плавнике огромного горного плато, что на восток, на запад простерлось серой каменистой равниной: гладкой, необъятной, обширной. Впрочем, скоро, одолев полсотни метров, Аня остановилась, и Артем взглянул на нее — в последних, густо-багровых лучах предзакатного Солнца… Ведь с каждой минутой, с каждым мигом он понимал, что любит её еще крепче, еще сильнее, лучистее, пламеннее, и теперь, в удалении от мира, всех его невзгод, пороков, был готов сказать, что счастлив высшей мерой. Да, он был готов искренне поверить в счастье, о котором не знал, не слышал все годы своей жизни, но … вместо в сердце стрелой ударила молния…
Девушка вздохнула и сдавленно заговорила. Ужасные, роковые слова…
— Вот и все, Артем… Вот и все…
— О чем ты, Аня? — только смог выдохнуть он, чувствуя, как подскакивает в груди сердце. — “Артем, обещай, что будешь помнить меня… Всегда… Что бы ни встретилось нам на пути, что бы не разлучило нас…”
“Господи, неужели не зря были сказаны эти слова, неужели он знала?..”
— Я не могу идти дальше, Артем, — покачала головой девушка и с горечью посмотрела на мужчину. — Я полюбила тебя так, как не любила никого другого, и вынуждена оставить, … я была счастлива с тобой, а теперь должна уйти, я бессильна поделать что-либо и буду винить себя в этом всю жизнь, которая суждена мне…
Аня отчаянно заломила руки, положила голову на грудь мужчины, а он крепко обнял её.
— Но почему, Аня?
— Я не в силах ничего изменить, Артем… Прости меня, извини, и еще раз спасибо за все, что ты подарил мне… Каждое мгновение было прекрасным… Ах, как мне больно, Артем!
Голос сорвался, и Анна заплакала. Артем нежно гладил любимую, сжимая зубы: как не хотелось верить в сказанное, слышать эти страшные, недобрые слова…
— Что же ты, Аня, — заговорил он через силу. — Не надо, все наладится. Я рядом, я не оставлю тебя…
А сердце болело, раскалывалось, в висках стучала кровь: “Вот и все…”
— Ведь мы вдвоем через столькое смогли пройти, столько невзгод одолеть, бежали от стихии, врага, самой смерти, что теперь способно оторвать нас друг от друга, Аня?
— Время, Артем… — прошептала едва слышно девушка, взглянула на мужчину, и он смог видеть ручейки слез на её щеках. — Время разлучит нас… Я никогда не забуду о тебе, Артем… И хочу, чтобы ты помнил этот вечер, час, когда мы нашли друг друга, … чтобы снова потерять. Навсегда… Насовсем…
Она приложила к груди руку и тихо выдохнула:
— Для меня ты навсегда ты останешься тут, Артем. Сокровенным воспоминанием в моей душе и её неотъемлемой частью. Прощай… Прости меня…
Аня стояла перед ним в красных лучах солнца и такой запомнилась ему, чтобы никогда не уйти из памяти… Мужчина желал ответить ей, утешить, удержать, однако в тот же миг подобно заслону встала между ними незримая стена, все впереди исказилось, сжалось, кружась и меняя форму; как в тяжелом сне он видел, что девушка рыдает, протягивает к нему руку, но уже не в силах дотянуться, словно полоумный метнулся, стремглав ринулся вперед, но упал на голую землю…
По-прежнему клубился над озером туман, по-прежнему багрец последних солнечных лучей разбивал тьму вокруг на осколки, однако Ани — любимой, дорогой, уже не было рядом — она исчезла, ушла, растворилась в полумраке тенью.
Её нет! Её уже нет…
— Аня! Аня! — звал, кричал мужчина, но не мог получить ответ. — Аня! Господи, за что?!
Пролетели искрой и обожгли память те минуты: золотые, бесценные, что провел он вместе с Анной; неужели эта была последней, неужто это и есть конец?
По-прежнему клубился над озером туман, и ночь наступала своей громадой, и последний багровый луч выхватил из темноты фигуру мужчины, который склонился, в отчаянии обхватив руками голову. Ему доводилось быть раненным, и он крепился, подле в окопе погибали товарищи, и он сдерживал слезы, а сейчас пережить потерю любимой казалось несносным, тягчайшим испытанием.
Его не испугали шаги группы солдат — он примет смерть, ведь это конец — путь назад отрезан. “Артем, обещай, что будешь помнить меня… Всегда… Что бы ни встретилось нам на пути, что бы не разлучило нас…”
Нет дороги назад.
“Аня, дорогая Аня...”
* * *
Солнце бросало из-за горизонта красные лучи, по плато ходил, гулял ветер, дул, играл порывами; на огромной, безжизненной, каменистой равнине она одна, совсем одна: среди гравия и горных пиков, кряжей и серых хребтов, среди скал в багрянице пурпурного океана… Она скрестила руки на груди и низко опустила голову, она заговорила тихо, и едва могла сдержать слезы...
— Я уже никогда не вернусь к тебе прежней, не приду такой, какой ты знал меня с первых лет… Я полюбила Артема, а потеряв, понимаю, что пока там, в огне и пепле войны, бьется его сердце, не смогу оставить всякую мысль о нем, что с ним навсегда уйдет сокровенная часть моей души... Отец, помнишь ли, ты говорил, что именно искренняя, беззаветная любовь делает нас человечными, наполняет краской каждый день, минуту, миг? Если это так, я скорее тень, чем человек, пока его нет рядом…
Девушка подняла взгляд вверх и молвила увереннее, громче:
— Отец, помнишь ли, ты говорил: судьба выбрасывает нас на мель, чтобы мы могли вывести корабль обратно в море? Но как плыть дальше, если и океан обмелел?..
Порыв дунул ей в лицо, развеял, разбросал по кряжу слова. Тогда Анна покачала головой и едва слышно, прерывисто прошептала:
— Отец, … помнишь ли, … ты говорил, что жертвенность и великодушие — это две величайшие добродетели? На какую жертву пошел Иван Алексеевич, чтобы спасти тебя от смерти, какую цену заплатил?..
Ветер улегся. Девушка сомкнула глаза, не имея сил сказать больше, а после почувствовала, как чья-то твердая рука тепло сжимает её плечо.
— Не плачь, Анна… Не лей слезы, дочь. Ведь все в наших руках…
— Я знала, отец, — только и смогла вымолвить Аня, — я знала, что ты придешь, знала, что не оставишь меня…
* * *
Да, это они: четверо солдат и офицер, четверо палачей и цербер… Артем медленно провел группу взглядом: злым, хмурым, презрительным. Пусть делают, что пожелают, им уже не испачкать рук, если те по локоть в крови, им не очернить душ, если сердце каждого — камень. Он будет молчать, ведь уже не хочет спастись, он покорен судьбе и целиком в её власти. Она обобрала его до нити, лишила самого ценного, светлого, сбросила вниз, загасив свечу, уничтожила, сломила. Нет, Артем не станет молить жизнь об избавлении, ведь за час прожил её…
“Анна, любимая, дорогая Аня, почему я был должен потерять тебя? Неужели это неотвратимо, неужели и взаправду ты знала об этом с самого начала, с самой встречи? Моя любовь, моя вера, надежда рассыпались в прах; Аня, неужели я не увижу тебя больше?”
Офицер снял с плеча автомат, оглянулся по сторонам и ехидно заметил:
— Ну, и где же вторая? Верно дрожит и рыдает где-то там, в стороне, за откосом, ведь так, да?
После он махнул рукой солдатам в сторону водоема, отдавая приказ:
— Разыскать и привести. Оружием без моего указания пользоваться запрещаю. Поторопитесь, время дорого.
Когда военные пустились рыскать прямиком к озеру, Артем медленно встал на ноги. Он был зол, угнетен, полон ненависти. Он дышал прерывисто, часто, и мигом вспыхнул:
— Ты не посмеешь говорить о ней так! Тварь, пес, скотина! Ты не посмеешь распоряжаться её жизнью!..
— Молчать! — отрезал лейтенант, а тогда же размахнулся и нанес резкий удар прикладом; Артем сумел перехватить ствол оружия, но через десяток секунд усердной борьбы был ранен ножом, а следующий удар повалил его на землю. Артем не мог подняться, понимал что теряет сознание: перед глазами ходили, бегали круги, в висках стучала кровь. Ах, как хотелось верить, что это кошмар, тяжелый сон, и после он очнется на горном плато, увидит рядом любимую, улыбнется ей…
Но нет… Нет! На груди — дуло автомата, офицер нажимает на курок… Выстрел. Пуля взрыла землю в метре от виска.
Тогда же, в глубокой пропасти обморока, в темноте, словно в черной бездне, Артем услышал подле голос, её голос:
— Сюда, отец! Скорее, он здесь! Артем!.. Артем, что же они сделали с тобой…
* * *
Он очнулся на аккуратно убранной постели, приоткрыл глаза и заметил рядом, в кресле качалке, степенного пожилого человека. Тот, казалось, был увлечен чтением газеты, однако едва мужчина приподнялся на локтях и стал недоуменно осматривать богатое убранство комнаты, крепко пожал ему руку.
— Примите мои поздравления, Вы очень быстро поправляетесь, Артем.
— Но где я? И Вам ли должен быть благодарен за защиту? — Артему вдруг вспомнилось, что получасом раньше он мельком видел это лицо, явственно прозвучали и те, последние слова… “Стало быть…” — Я думал, что обречен, считал, что не смогу выжить…
— Да, Ваша жизнь висела на волоске, — протянул собеседник. — Но теперь ей ничего не угрожает… Между тем, называйте меня Федором Алексеевичем. И можете располагаться, чувствовать себя, как дома.
В двери кто-то несмело постучал, и степенный господин расплылся в широкой улыбке:
— Заходи, заходи. С ним все отлично: видимо, солдатская закалка дает знать о себе.
На пороге показалась Аня. Она слегка наклонила голову и смотрела на Артема своим лучистым, небесным взглядом…
— Анна, моя дочь, — заметил тепло Федор Алексеевич, — с которой вы уже успели так близко познакомится…
Любовь и радость, пламенная, горячая любовь! Они вместе, они рядом, сейчас и навсегда. Ничто не разлучит их, ничто не способно помешать. “Аня, дорогая Аня, как я рад, как несказанно счастлив!”