Этим рассказом открывается новый цикл "Выбор".
Пролог
Пятница, 8.15
Надо было принимать решение. И принимать его стоило быстро, пока еще не упущен момент, пока есть возможность не поддаваться логике, не погружаться в ленивую пучину размышлений, взвешивая на внутренних весах все «за» и «против». И такое решение принималось только один раз в жизни.
Майор это знал. Он прекрасно понял, что второго шанса ему не дадут, не представится больше возможность воплотить все свои возможности и желания, поиграть с судьбой и попытаться обмануть ее. Майор отлично умел чувствовать момент, когда стоило действовать, а когда – подождать. Сейчас надо было именно действовать. Но что-то его останавливало, что-то мешало решиться и сделать шаг к сидящему на парапете усталому и измученному мужчине, неторопливо и со вкусом покуривавшего длинную изогнутую трубку. Ароматный дым табака с вишнево-ванильным привкусом вальяжно плыл от курильщика в сторону майора, который с детства не мог терпеть запаха табака.
«Ставки сделаны, ставок больше нет», - всплыла в голове майора заезженная фраза. Он улыбнулся своим мыслям и посмотрел в светлеющее утреннее небо, запрокинув назад голову.
Небо было хмурым, тяжелым и свинцово-неприкосновенным. Тучи, сгустившиеся еще с рассвета, теперь плотно закрывали небосклон, медленно наливаясь чернильным туманом приближающейся грозы.
- Майор, - тихо позвал куривший трубку мужчина, - ты принял решение?
Стоявший посреди пустой улочки человек посмотрел на сидящего невдалеке мужчину так, будто примерялся для удара.
- Четверть века – большой срок, возможно, что мы с тобой и не встретимся, подумай.
Голос у мужчины был тихим, хриплым и очень низким. Казалось, что он не говорит, а порыкивает на собеседника. Ярко-синие глаза, казавшиеся абсолютно неуместными на блеклом лице, внимательно смотрели на майора…
Часть первая
Понедельник, 8.27
Понедельник у майора Грушелева не задался еще с утра. Ранний звонок заставил следователя по особо важным делам подскочить с кровати, наспех одеться и быстро прибыть на место преступления, всю дорогу до которого Грушелев думал только о том, какого черта его сорвали с теплой постели. Не мальчик уже, под сорок, считай, почти подполковник, а тут на какое-то заурядное убийство вытянули.
Решив, что загадок с него сегодня еще хватит, майор выбросил из головы попытки догадаться, кому намылить шею за то, что не справились без него. Выбравшись из служебного автомобиля, который уже ждал его у подъезда, когда Грушелев вышел, майор неторопливо подошел к двум коллегам.
Поздоровавшись с ними за руку, Грушелев подошел к месту преступления.
- И что тут? – хмуро осведомился он у немолодой и чрезмерно худощавой женщины в длинных резиновых перчатках. Женщина отвлеклась от сосредоточенного сбора в пакетик какого-то мусора и, бросив на пошедшего майора суровый материнский взгляд, сказала:
- Вот как раз над этим вопросом я и думала, пока вы не прибыли, Владимир Николаевич.
Грушелев вздохнул.
- Николаич! – бодро проорал ему в ухо чей-то веселый бас. – А ты чего тут с утра пораньше, да еще и в пятнах подозрительных? – рядом с майором Грушелевым возник невысокий плотный мужчина в форме с погонами капитана на плечах. – Марина Петровна, уважаемая, посмотрите, у Владимира Николаевича бурые пятна на штанах и рубашке. Возможно, это кровь? Возможно, убийца вернулся на место преступления и мы избавимся от стопроцентного «висяка»?
Капитан весело гоготнул и дружески ткнул Грушелева под ребра.
- Возможно, это кофе, пролитый сегодня утром, - поджав губы, сухо отозвалась женщина в перчатках, занимавшая должность криминалиста в отделе. – И возможно, что в убийстве молотого кофе майор действительно виноват.
Тем, кто знал Марину Петровну, эта ее реплика показалась бы высшей степенью проявления чувства юмора у женщины. Строгая, всегда сосредоточенная и слегка занудная Марина Петровна в свои сорок два ни разу в жизни не посмеялась ни над одним анекдотом, рассказанным в ее присутствии. Зато в своем деле Листьева была неповторима. Эта женщина могла найти улики даже там, где их не было, что неоднократно подтверждалось на практике.
- Ну, убийца кофе, слушай, чего тебя сорвали из тепленькой постельки…
На второй части фразы капитан посерьезнел, с его лица сползла улыбка, а в руках появился блокнот. Порывшись в записях, полицейский начал бормотать:
- Так… Что тут у нас… Ага, слушай… В общем, останки нашел дворник, вскрыв пакет. Пакетик так и лежал, аккуратно приваленный к мусорному баку. Упаковка, надо сказать, добротная, запаянная со всех сторон, почти вакуумная, - капитан слегка улыбнулся своей шутке. – Никаких свидетелей, предположений, кто и как оказался в пакетике у меня нет.
- А я тут при чем? – сонно огрызнулся Грушелев, осматривая место преступления и наблюдая за работой экспертов.
- А вот тут самое вкусное, Николаич! – мигом повеселел капитан.
- Никитич, не тяни кота сам знаешь за что, - попросил майор.
- Так, хмурая зануда, слушай. Когда дворник обнаружил останки, вскрыв пакет, они еще были, а на них, то есть, на левом плече жертвы работник двора заметил переливающуюся татуировку или клеймо, а может, и подпись убийцы. Кстати, рисунок светился фиолетово-синим светом.
- Подожди, что значит «останки еще были»? куда они делись?
Грушелев мигом проснулся и уставился на капитана.
- Пошли, - потянул без лишних слов его за рукав Никитич. Грушелев и капитан подошли к новенькому пластиковому мешку, надрезанному сбоку, и капитан ткнул пальцем в улики:
- Видишь? – спросил он.
- Вижу, - кивнул майор. – с рождения еще вижу, а ходить начал в два года только.
Капитан одарил майора взглядом, которым, обычно, смотрят на полных имбицилов или отстающих в развитии детей.
- Что ты видишь? – как-то неторопливо спросил полицейский.
- Вижу серое вещество, больше всего похожее на пепел или прах.
- Угу, а час назад это было тело девушки с фиолетово-синей татуировкой на плече.
Грушелев прищурился, затем осторожно присел на корточки, вытащил из кармана прозрачный пакетик и, сунув в него руку, растер между пальцами щепотку серого порошка.
- Понимаешь, почему вызвали тебя? – серьезно спросил Никитич, поглядывая на майора.
- Радиация, биологическое оружие, отрава какая? – спросил он сам себя, продолжая рассматривать пепел на пальцах.
- Меня спрашиваешь? – капитан аж отступил на шаг назад, будто стараясь сбежать от ответа или от самого дела о странном трупе. – Твоя работа, ты у нас занимаешься угрозой национальной безопасности, убийствами всяких «шишек» и прочей мурой. А мы люди маленькие, нас вызвали – мы приехали. Сам тут свою пепельницу теперь вытряхивай.
- Или тело обработали каким-то специальным составом, ускоряющим разложение, - продолжал бормотать Грушелев, распрямившись. Он был уже весь в работе, он уже пытался представить и понять, что тут произошло, кем была эта девушка, что с ней сделали…
- Никаких документов, конечно, не нашли? – осведомился майор, не отрываясь от внимательного изучения пакета, в котором нашлись останки.
- А вот тут еще более интересная штука… - протянул Никитич. – Документы, одежда, личные вещи и прочая мелочевка были аккуратно выставлены рядом с пакетом, словно специально для привлечения внимания.
- Ничего не пропало? Деньги, телефон, украшения? Кстати, а украшения тоже были сняты?
- Да, - кивнул капитан. – Все лежит в сумочке, ее уже забрали на экспертизу, как и все остальное.
В кармане Грушелева тренькнул мобильный телефон. Майор вытащил аппарат, поднес к уху и недолго слушал кого-то.
- Понятно, - сказал он, спрятал телефон в карман и посмотрел на капитана. Внимательно так посмотрел, словно изучая.
- В двух кварталах отсюда нашли такой же пакет. Труп разложился до состояния пепла прямо при осмотре, в руках эксперта. Именно разложился, а не сгорел и не превратился.
Капитан выдал длинное и замысловатое ругательство.
- Я поеду туда, а вы тут заканчивайте без меня.
Никитич выругался еще раз. Короче, смачней и с изюминкой.
Часть вторая
Вторник, 0.38
Владимир Николаевич Грушелев сидел перед монитором ноутбука, глядя в экран невидящим взглядом. Он пытался осознать то, что увидел, понять, как это возможно и что теперь с этим делать. Представив, как приходит с докладом к начальству, ссылаясь на замедление времени на пленке, он нервно усмехнулся и провел рукой по коротким черным волосам. А ролик на экране продолжал транслироваться, отражаясь бликами в серых глазах майора, от чего они становились похожими на два стеклышка.
Владимир потратил почти целый день на то, чтобы просмотреть две пленки, которые удалось добыть с места преступления. Точнее, с двух последних мест. Запись камеры наружного наблюдения какого-то банка через улицу, на которой он был утром, и запись видеорегистратора припаркованной в переулке машины, которую с боем изъяли у владельца авто еще днем.
Всего по городу было найдено четыре странных пакета из толстого, непрозрачного пластика синего цвета, в которых были обнаружены останки различных людей.
Проводить радиоуглеродный анализ, как высказалась Марина Петровна, никто не станет, но при обнаружении последней находки наученные горьким опытом криминалисты не стали сразу вскрывать пакет, пытаясь хотя бы понять, кто в нем запаян.
Попытки не увенчались успехом. Зато у Грушелева оказались записи, которые он и смотрел целый понедельник. Смотрел и не мог поверить глазам. А уж о том, чтобы показывать свою находку другим, Грушелев даже побоялся думать.
Дело в том, что, судя по записям с камер, как минимум два из четырех мешков появились на улицах города сами собой, будто выплавившись из пространства за пару секунд, да еще и в одно и то же время, в 5.28 утра.
Примерно в шесть вечера взмыленный и нервный Грушелев появился в дверях технического отдела, высказав неутолимое желание срочного экспресс-анализа записей на возможность монтажа или подделки. Технические специалисты переглянулись, но, глядя на бледное лицо майора, просьбу удовлетворили. Через полтора часа Владимир Николаевич был убежден в том, что пленки подлинные. Он вернулся в свой кабинет и снова засел за повторный просмотр записей, стараясь углядеть в них хоть что-то полезное для себя.
Ну, не идти же завтра на доклад со словами «они просто появились из воздуха, а время в этот момент замерло, культурно ожидая, когда все закончится».
И майор раз за разом смотрел записи, перематывал, ставил на ускорение и на замедление, останавливал кадр, пил кофе и снова садился за ноутбук.
Итогом почти суточного марафона и напряжения глаз стало любопытное наблюдение. На улице, где стояли камеры банка, к толпе ранних зевак, подтянувшихся через некоторое время после обнаружения пакета, был замечен странный человек. Мужчина, лет сорока с небольшим, волосы темные, глаз не разглядеть. Камеры были черно-белые, качество оставляло желать лучшего, но заметить поведение субъекта они вполне позволяли.
В отличие от прохожих, живо обсуждавших происходящее, и пытавшихся подойти поближе, чтобы рассмотреть, что, собственно, было обнаружено, мужчина смотрел за работой криминалистов, аккуратно и почти незаметно перемещаясь вслед за ними среди жидкой кучки зевак. По всему выходило, что сама находка его не интересовала, а значит… значит он знал, что было найдено. А знать это мог только тот, кто убил. Или тот, кто участвовал. Любой, кто бы согласился просто донести пакетик, вряд ли рассмотрел бы хоть что-то через плотный пластик, а ощупывать ношу, скорее всего, просто не стал бы.
Можно было, конечно, понять что-то и просто взвалив на плечи тяжелый пакет, странно напоминающий человеческое тело, но почему тогда этот прохожий не смотрел, как именно был убит покойник? Почему не интересовался способом, не вглядывался, расчлененное ли тело или отсутствует только, к примеру, голова? Вопросов было много.
Но объяснить замершее на пленке время майор никак не мог.
Позади Владимира Николаевича раздался негромкий звук, будто кто-то задумчиво щелкал ножницами за спиной, стараясь немного наточить их. Или ножами? Грушелев резко оглянулся через плечо, но никого не увидел. Майор потер виски.
- Перенапрягся, - буркнул он, прикрыв глаза. В кабинете давно не осталось никого, кроме него. В углу все так же печально гудел старенький ксерокс, который забыл выключить вечно рассеянный старший лейтенант Молодцов. За спиной майора, у стены, стоял небольшой столик с графином воды и тарелкой засохших печеных яблок, принесенных по случаю кем-то из отдела в честь возвращения с дачи. Рядом с тарелкой стоял электрический чайник в окружении нескольких кружек, создавая своего рода оцепление.
Грушелев представил, как по ночам чашки рьяно защищают пузатого старичка от нападения тараканов и улыбнулся.
За спиной снова раздался щелкающий звук, но уже гораздо ближе. Грушелев, как ни в чем не бывало, медленно протянул руку и выключил ноутбук. Кабинет погрузился во мрак, щедро разбавленный светом фонарей за окном, падающим через тонкие занавески. Лучи падали на черный экран компьютера, играя бликами на его поверхности.
Щелк-щелк…
Грушелев встал и подошел к окну, открыл его и некоторое время вслушивался в звуки ночного города.
Щелк-щелк-щелк…
Звук появился сразу же, как майор закрыл окно и отошел от него к своему рабочему месту. Лежащий на краю стола мобильный телефон издал противный звук, сообщая о полной разрядке батареи, и тут же отключился. Майор ругнулся и полез в стол за зарядкой. Ничего не найдя, он решил с горя выпить еще кофе и отправляться домой. Чайник отказался включаться.
Щелк-щелк…
Этот звук почти над самым ухом уже стал раздражать Владимира Николаевича, вызывая чувство дискомфорта, но отнюдь не страха. Он прошел к выключателю и пощелкал им, пытаясь зажечь свет в надежде, что лампы разгонят давящую обстановку. Света не было. Грушелев посмотрел за окно. Фонари горели исправно, значит, пробки выбило только на этаже.
Щелк-щелк-щелк…
Фонари за окном стали гаснуть один за другим, и темнота жадно поглощала освободившееся пространство с каким-то глухим звуком, будто действительно схлопывалось в одну точку.
Резкий противный звук трущихся друг о друга железных предметов заставил майора обернуться так резко, что он едва не сломал себе шею. Перед лицом Грушелева мелькнула странная тень в черном балахоне. Кто-то худощавый, с длинными тонкими руками, кисти которых заканчивались лезвиями ножниц, проскользнул в считанных сантиметрах от лица Владимира, заставив того отшатнуться назад и налететь спиной на свой стол. Перед глазами майора мелькнула смешная фарфоровая маска милого и улыбающегося человека. Маска была настолько нелепой и кукольной, что это напугало майора больше, чем сам факт появления в кабинете какой-то там тени.
Фарфоровое лицо мелькнуло и пропало, словно его и не было. В кабинете зажегся свет, надтреснутым звуком дневных ламп лениво и неохотно разлившись по помещению, на столе зашумел чайник, а мобильный телефон включился сам, сообщив о том, что умная система просто перезагрузилась.
Грушелев на ощупь нашел стул и устало опустился на него, все еще не сводя взгляда с того места, на котором должен был быть посетитель.
- Я схожу с ума, - прошептал Владимир Николаевич.
- Вы хотите спасти свое время? – раздался из угла рядом с окном низкий хриплый голос. Майор Грушелев впервые за много лет пожалел, что оружие лежит в сейфе…
Вторник, 2.39
Они стояли на одной из городских набережных, гранитные берега которой неспешно омывали грязные воды городской речки, распространяя в пространство удушливый и зловонный аромат. Высокий крепкий незнакомец, чьи ярко-синие глаза казались совершенно неуместными на блеклом лице, медленно и неспешно рассказывал полицейскому то, что знал. А Грушелев, сунув руки в карманы брюк, сгорбившись и опустив голову, молча слушал собеседника, наблюдая невидящими серыми глазами за тихо плещущимися у берегов волнами речушки.
- Он появляется каждые двадцать пять лет, - продолжал свой рассказ ночной посетитель, назвавшийся просто Охотником. – У него много имен и с ним связано много мифов и легенд. Но вы и сами можете найти информацию в интернете. Более всего это существо известно под именем Прядильщик. Его странная маска – одна из самых занимательных деталей. Не считая лезвий на пальцах…
- Вместо пальцев, - машинально поправил Охотника майор.
- Как будет угодно, - не стал спорить гость. – Так вот. Каждые четверть века Прядильщик просыпается и оставляет после себя восемь мешков с останками людей. Возраст, социальное положение, пол, род занятий и прочая мишура не играют никакой роли. Прядильщик просыпается для того, чтобы отобрать время, время жизни у тех, кого он выбрал. И его выбор невозможно предугадать. Впрочем, как и остановить его. В этот раз Прядильщик не просто проснулся, а выбрался далеко за пределы своего логова.
- Обычно он убивает рядом с местом обитания? – иронично осведомился Грушелев.
- Да, - серьезно кивнул собеседник, не отрываясь глядя на воду. – Причем, как правило, случайно забредших за границу его владений людей. Накопив достаточно времени, он засыпает, и следующий его приход повторяется точно по графику.
- Тогда почему вы пришли ко мне? Если все это правда, во что мне, скажу честно, верится слабо, то чем я могу помочь? Вы…
- Давай на «ты», майор? – перебил его Охотник, взглянув в глаза Грушелеву. – Манеры тут уже неуместны, тебе не кажется?
Владимир кивнул, соглашаясь и с предложением, и с замечанием Охотника.
- Понимаешь, в чем дело… странная тут штука получается, майор. Прядильщик не цикличен, кроме времени пробуждения, конечно. Он никогда не убивал настолько географически точно, да еще и подключив остановку времени.
- В смысле? – не понял Владимир.
- Ты места убийств на карте отмечал? – хмыкнул Охотник.
- Отмечал, - кивнул майор и тут же хлопнул себя по лбу. – Ну, какой же я идиот!
Грушелев вспомнил карту города. Четыре убийства, каждое в одной из частей города. Строго по сторонам света, совпадали даже координаты, будто на карте вычертили квадрат.
- А теперь я скажу тебе, майор, что мешков было восемь. Я просто не успел убрать остальные четыре.
Слова Охотника прозвучали режущим, скребущим тоном, словно тот не говорил, а порыкивал на собеседника. Грушелев наложил воображаемые места находок на уже сформировавшуюся в голове модель. Получилась восьмиугольная фигура.
- Значит, жертв больше не будет? – зачем-то спросил майор, отнесшийся к восьми смертям на удивление спокойно.
- Мы с тобой над этим поработаем, - расплылся в хищной улыбке Охотник. – Пойдем к тебе? Я расскажу, как Прядильщик работает, а потом мы поговорим о последней жертве.
Грушелев устало кивнул, обреченно соглашаясь вести домой этого странного незнакомца, отчаянно напоминающего ему кавказскую овчарку.
Часть третья
Вторник, 5.28
Владимир бежал по темной улице, а за ним гасли фонари, словно выключаясь сразу же, как только он пробегал мимо. Улица была прямой и узкой, как канава, а высокие парапеты по бокам только усиливали это сходство. Дома, еще недавно такие знакомые и дружелюбные, молча высились по обеим сторонам улицы молчаливыми темными громадинами, в которых не горел свет ни в одном окне.
Майор бежал и бежал, удирая прочь от раздирающего ужасом душу странного звука щелкающих позади лезвий, напоминающих громадные и бестолковые ножницы. И чем быстрее бежал мужчина, тем ближе становился этот противный гнетущий звук позади.
Дома продолжали стоять, фонари все так же гасли, а улица не кончалась и не кончалась.
И кто-то совсем рядом с Грушелевым продолжал свой рассказ, проникая в душу Владимира с изяществом хирурга, в руках которого оказались старые и ржавые инструменты.
- И каждые двадцать пять лет он приходит за чужим временем, отбирает его, - продолжал говорить Охотник своим рычащим низким голосом, - чтобы продолжать жить. Никто не знает, откуда он пришел и куда уходит. Его связывают с прядильщицами судеб, мойрами, норнами да и с подобными мифологическими персонажами. Кто-то говорит, что Прядильщик выравнивает время на планете, а кто-то считает его просто чистильщиком, призванным вернуть баланс. Ты же понимаешь, майор, время – материя тонкая и совсем не линейная. Где-то оно течет так, а где-то и по-другому. Тут его больше, а там – меньше. Иногда возникают такие вот временные неудобства.
Голос Охотника зашелся натужным кашлем, а затем продолжил:
- Знаешь, что он делает? Он одновременно появляется в разных местах какого-то города, находит совершенно случайных людей, а затем отнимает у них время, тем самым убивая, после чего ты и находишь только прах. Это даже не прах и не пепел, это то, во что должен был бы обратиться человек после смерти, если его не жечь и не закапывать в землю. Вот если оставить его на долгое время в сухой и чистой среде… а тут Прядильщик разом старит людей до смерти, отнимая у них даже то время, которое отпущено на разложение. И ты, вскрывая упаковку, запускаешь последний механизм, расконсервируешь замкнутое кольцо безвременья, получая только пепел. И самое удивительное, что время слушается Прядильщика, застывая, замирая до тех пор, пока он не закончит.
Грушелев споткнулся и упал, кубарем прокатившись по асфальту, и больно ударившись головой о парапет у дороги. Перед его лицом тут же появилась фарфоровая маска со смешной кукольной рожицей, смотрящей на майора своими нарисованными глазками.
Прядильщик наклонился к Грушелеву, щелкнул перед носом своими лезвиями и голосом Охотника произнес:
- А еще меня невозможно убить. Я – Время!
От этого нестерпимого крика в голове Владимир Николаевич подскочил на кровати, сильно ударившись о стену лбом. В полете он успел развернуться, подчиняясь армейским рефлексам поворачиваться всем корпусом из положения лежа.
Вокруг стояла мертвая тишина. Грушелев посмотрел на часы, стоящие рядом с кроватью. Циферблат показывал 5.28 утра.
- Тебе уже почти сорок, а ты все еще в сказки веришь, - хрипло пробормотал он, стараясь звуком своего голоса разогнать тишину. И тишина подчинилась, отползая прочь, будто липкий кисель, стекающий с ложки в кастрюлю. В пространстве стали проявляться звуки, щебет ранних пташек, тиканье настенных часов, шорох занавесок на окне, отдаленные голоса прохожих на улицах.
- Он убивает, а кто тогда их упаковывает? – внезапно подумал майор, сев на кровати. И эта простая мысль заставила его вспомнить, что где-то на кушетке в коридоре должен был спать его недавний знакомец.
- Стоп, - помотал головой Владимир, - я точно помню, что выпроводил его еще в четыре утра…
- Как с тобой сложно, майор, как с тобой сложно, - раздался от двери в комнату хриплый низкий голос Охотника. – Чего тебе вечно думать надо? Умер бы и все, так нет, туда же, размышляет он, видите ли.
Охотник тихо засмеялся, прислонившись к дверному косяку. Владимир резко вскочил с кровати, но Охотник оказался быстрее. Одним прыжком, нечеловеческим, невозможным прыжком, преодолев расстояние до Грушелева, он с силой двинул ему в челюсть.
И Владимир Николаевич погрузился в тишину и темноту, безвольной куклой распластавшись на своей кровати.
- Люди, - с тяжелым вздохом произнес Охотник, взваливая Грушелева на плечо, - чего вам неймется? Что вам вечно надо лезть, куда не просят, разгадывать, разматывать, искать доказательства или опровержения. Почему вы никак не можете просто принимать реальность такой, какая она есть, - печально философствовал мужчина, усаживая майора на стул в кухне и привязывая его к предмету мебели. – Нет бы просто жить, радоваться, а придет время, так и умирать. Хотя, - он отошел на некоторое расстояние, оценивающе поглядывая на проделанную работу, - в вашей суете есть прок мне, - он подошел и проверил крепость узлов на ногах и руках майора, - вот, попадаются запасливые, веревочки не выбрасываете, мне работу облегчаете.
Владимир Николаевич не ответил собеседнику. Обмякнув на стуле, он свесил голову на грудь, а из его разбитой губы тонкой струйкой стекала густая липкая кровь. Охотник порылся в карманах, вытащил оттуда перстень с вытесненным на широкой поверхности рисунком, и с силой вдавил кольцо в левое плечо бесчувственного Грушелева.
На коже майора засветился, переливаясь, фиолетово-синий знак клубка ниток с торчащими из него спицами…
Он появился совершенно беззвучно. Возник в середине комнаты, прямо перед лицом онемевшего от ужаса Владимира, который едва успел прийти в себя и осматривался вокруг. Высокий, худощавый, с длинными тонкими руками, кисти которых были затянуты в плотные черные перчатки, и постоянно подрагивали в нетерпении.
«Какие странно длинные пальцы, - подумал Грушелев, не в силах отвести взгляд от существа рядом с собой. – Или это и не пальцы вовсе? – Владимиру показалось, что подрагивающие фаланги поблескивают сталью. - Да и балахон этот его висит на нем, как на скелете».
На мгновение он подумал, что за тканью одежды действительно находятся только кости, или не находится вообще ничего. Майор очень отчетливо представил себе, как время, такое, казалось бы, управляемое и вечное, сформировалось, сгустилось и обрело подобие плоти, прикрытой сейчас длинным балахоном черного цвета.
Кукольное лицо фарфоровой маски склонилось над привязанным майором, взглянув ему в лицо своими нарисованными глазками. Маска улыбалась, и эта веселая, нарисованная, как и все лицо, улыбка заставляла сжиматься внутри бывалого и уже давно не юного Владимира Николаевича.
Прядильщик сделал шаг к майору, его тонкие пальцы стали медленно обретать уже не иллюзорное сходство с острыми лезвиями, нетерпеливо пощелкивающими на манер хирургических ножниц. Длинные черные волосы существа, которые Владимир смог разглядеть только что, упали на кукольную маску, скрывая лицо Прядильщика, чьи глаза все так же бесстрастно смотрели на свою жертву.
Грушелев закричал. Громко, до рвущихся голосовых связок, до звона в ушах, отчаянно и обреченно, в ужасе опрокидываясь на спину вместе со стулом. Фиолетово-синяя метка на его плече расплавленной лавой обожгла плоть, будто прожигая ее до костей. И Владимир успел подумать, что, возможно, именно она и сжигала потом останки, когда кто-то любопытный или по долгу службы вскрывал аккуратные пластиковые пакеты на улицах города.
Мужчина упал на бок, сильно ударившись плечом обо что-то твердое. Этим чем-то оказалась ножка письменного стола. Наспех прикрученная когда-то очень давно, она не вынесла такого обращения, с хрустом подломилась и стол тут же накренился на одну сторону. По скользкой поверхности мигом поползли стоящие на столе предметы. Ноутбук майора, механические часы с замершими на них стрелками, огромная и безвкусная ваза из бронзы и стекла, служащая майору не то копилкой мелочевки, не то весом для устойчивости предмета мебели.
Прядильщик дернулся вслед за майором, не желая упускать свою добычу, и елозящий на полу Владимир угодил спинкой стула прямо по часам, свалившимся на пол. Прядильщик на мгновение замер, остановив руку, занесенную над Грушелевым, словно жалея о потере чего-то. Он потянулся за разломившимся корпусом часов, бережно взял его в руки, баюкая, будто ребенка, и в этот момент на его спину свалилась та самая бестолковая и тяжелая ваза, медленно и неуклюже доползшая, наконец, до края стола.
Прядильщик резко выпрямился, разворачиваясь, и, возникший за его спиной Охотник, легко и почти невесомо ударил его кулаком в лоб. Существо бешено замахало длинными тощими руками с острыми лезвиями вместо пальцев, и стало неистово царапать свое лицо. Фарфоровая маска пошла трещинами, а Грушелев заметил, как на лбу Прядильщика расцветает фиолетово-синим сиянием метка в виде клубка ниток со спицами.
Лицо существа раскрошилось, падая под ноги мелкими осколками, а он все продолжал и продолжал наносить себе увечья, стараясь избавиться от метки на лице, которого уже почти не было.
Майор по привычке ожидал, что повсюду будут брызги крови, инстинктивно отодвинулся подальше, но его ожидания не оправдались. Крови не было, плоти не было, вообще ничего не было, кроме мелких осколков фарфора на полу.
Через несколько секунд Прядильщик молча повалился на пол, уставившись в потолок мертвыми глазами, человеческими глазами на изуродованном и исцарапанном лице Охотника. Грушелев, воспользовавшись дракой, уже успел распутать себе руки, отчаянно рванувшись из плена и сломав покореженный стул. Теперь майор быстро развязал ноги и уставился на мертвое, как он надеялся, существо. На Владимира смотрело лицо Охотника, точная его копия, словно под фарфоровой маской был сам ночной гость полицейского.
- Что это? – только и смог выдавить Владимир, вставая на ноги. – Это ты? – он вопросительно посмотрел на стоящего рядом мужчину.
- Нет, - покачал он головой. – Прядильщик принимает облик того, кто его убрал.
- Убрал? – недоверчиво переспросил Владимир, с опаской поглядывая на Прядильщика, очертания тела которого приняли контуры Охотника. – Куда убрал?
- Не знаю, - безразлично пожал плечами гость. – Если поставить Прядильщику его же печать в единственное незащищенное место, на лицо, он уходит. До следующего раза, разумеется.
Охотник хмыкнул, продемонстрировав надетый на средний палец перстень с печатью.
- Извинений за то, что тебя использовал, ты от меня не дождешься, - добавил он. – Пошли, поможешь мне его вытащить на улицу. Пусть и твои ребята поработают. Он же только в своей стезе неуловимый и бесплотный, а теперь у него и тело есть, и проблемы от этого тела. Или оставить тебе его, как сувенир? – он хрипло засмеялся.
- Обойдусь, - буркнул Грушелев, хватая тело за плечи.
- Пошли, времени уже много, народ сейчас на улицах появится.
Майор хотел было сказать, что время остановилось, но, бросив взгляд на электронные часы у кровати, понял, что все пришло в норму. Часы показывали 6.01, только вот дата на календаре рядом с цифрами говорила, что уже утро пятницы.
Владимир молча потащил тяжелое тело прочь из своего дома, тихо радуясь тому, что его старый высокий дом имеет второй выход из подъезда, выводящий на внутренний дворик, в котором никогда и никого не бывало, кроме собак.
Эпилог
Пятница, 8.15
Они шагали по узкой набережной города, которая, по странному стечению обстоятельств, оказалось абсолютной пустой в такой ранний час. Грушелев решил оправдать свое долгое отсутствие внезапным похищением тем самым таинственным убийцей, на след которого сумел, якобы, выйти в одиночку. Благо, следов на его теле вполне хватало для подтверждения такой версии.
- Сколько их все-таки было? – спросил майор, не глядя на Охотника. – Четверо, пятеро? Жертв сколько было?
- А какая теперь разница? – рыкнул он своим странным голосом, усмехнувшись. –Что изменится от моего ответа? Будешь решать, перевалил ли мой лимит сволочизма за грань или со мной еще можно разговаривать? Что изменится от того, что Прядильщик, допустим, убил восемь или семь человек? Строчку в отчете исправишь, майор?
Грушелев пожал плечами, помолчал, потом сказал:
- Ничего не изменится, просто интересно. С остальными, значит, не получилось на живца поймать? – спросил он, чувствуя, как на плече все еще саднит печать, превратившаяся в блекло-синий рисунок.
- Не получилось, - не стал отпираться Охотник, - пришлось их упаковывать.
- Твоя работа окончена? – безразлично осведомился Владимир, меряя шагами мостовую набережной.
- Нет, - со смешком отозвался мужчина. – Мне осталось еще как раз таки поработать.
- А я все думал, как же выходило так, что Прядильщик убивал, а ты потом за ним прибирал, - кивнул полицейский. – Если тела разлагались до праха, едва мы вскрывали пакеты, если пакеты появились одновременно в разных частях города, а Прядильщик убил их в одно и то же время. Потом я понял, - он вздохнул, - твоя цель была привлечь именно мое внимание, Охотник. Ты рассчитывал, что мой отдел заинтересуется странным разложением, попробует найти в этом что-то, угрожающее стране в целом. Химию, биологическое оружие, радиацию…
- Да, мне нужен был именно ты, - снова не стал лгать мужчина, - и не просто ты, а с меткой на плече, - он улыбнулся, закатал рукав своей рубашки и продемонстрировал Грушелеву точно такой же рисунок на плече. Полуистершийся след, в котором едва угадывались контуры тонких спиц, торчащих из клубка ниток.
- А кем был Прядильщик? – Владимир резко остановился, сощурившись. - Такой же наживкой?
- Понимай, как угодно. Но я могу сказать, что обществу мы все-таки сделали пару одолжений. Поищи в своем интернете, что и как, думаю, у вас тоже есть упоминания о таком странном существе.
- У вас? – насторожился Грушелев. – У кого, у нас? У полиции, разведки?
- У людей.
Майор озадаченно замолчал, глядя в лицо собеседнику. Мужчина был безмятежен и расслаблен. Он смотрел на неспешно текущий поток воды под ногами, проплывающий мимо гранитных берегов набережной.
- Время, майор, штука странная, неоднородная, а иногда и не линейная. Я могу путешествовать во времени, а следовательно, и в пространстве. Думаешь, в твоей реальности есть такой дурак, который будет в свои ряды рекрутов заманивать путем жесткого стеба и нетрадиционной ловли странных существ? – Он насмешливо посмотрел в глаза Грушелеву. – В общем, майор, решай. Либо ты идешь со мной, либо ты становишься очередным Прядильщиком. Метка открывает многие двери, но и стоит она всего-то твою жизнь, - жестко добавил он. – За все надо платить, майор. Ты пока подумай, а я тут посижу, отдохну, так сказать.
Охотник уселся прямо на парапет тротуара, выудил откуда-то длинную изогнутую трубку и, набив ее ароматным, вишнево-ванильным, табаком, со вкусом раскурил, выпуская в сторону полицейского клубы едкого дыма.
Дым вальяжно и неторопливо плыл в сторону Владимира, окутывая не переносящего табак Грушелева своими мягкими упругими кольцами, въедаясь в одежду, в кожу, в волосы…
- Двадцать пять лет – большой срок, - сказал Охотник, глядя на собеседника своими странными синими глазами, - может, мы с тобой и не встретимся, если ты станешь новым Прядильщиком. Мой срок жизни тоже не безграничен, да и я давненько копчу планеты своей персоной, - он выпустил в воздух очередной клуб дыма. – Зато ты точно останешься здесь, в своей знакомой и родной реальности… У тебя будет еще четверть века, чтобы закончить все дела и лишь потом спрятаться за фарфоровой маской.
Владимир стоял, запрокинув голову, любуясь рассветным небом. Любоваться там было нечем, небо затянули плотные тучи, а где-то на самой кромке уже наливалась тяжелыми чернилами гроза, быстро приближающаяся к городу с востока.
- Майор, я устал, - подал голос Охотник, - Поверь, все твои сомнения – это всего лишь временные неудобства, это пройдет. Ты принял решение?
«А ты дал мне его принять? – захотелось крикнуть Грушелеву. – Ты, отнявший у меня привычную реальность, разметавший мою жизнь по углам, хладнокровно получивший свое, ты дал мне выбор? Или ты действительно думаешь, что дал его? – Грушелев с холодной ненавистью посмотрел в ярко-синие глаза Охотника, спокойно выдержавшего его взгляд. – Скотина, какая же ты скотина… временные неудобства, говоришь? Для тебя это всего лишь временные неудобства?»
- Ну, кому ты тут такой был нужен? – с каким-то несвойственным сочувствием и ноткой горечи сказал Охотник. – Ты меня винишь за метку? Винишь, не отрицай, я же знаю. Я сам винил за свою, даже убить хотел, потому и согласился пойти вслед за своим… - он затянулся трубкой, смакуя густой дым, выдохнул его через ноздри, продолжая, - что с меткой, что без нее… кому ты нужен, майор?
Ненависть, удушливой волной давившая на грудь Владимира, разом схлынула от тихих слов Охотника. Обида, ярость, негодование, недоумение и страх перед новым остались. А вот ненависть ушла. Владимир оценивающе посмотрел на собеседника, будто примеряясь, как бы ловчее ударить того в челюсть. Грушелев вздохнул, сунул руки в карманы брюк и в последний раз оглянулся на свой город.
На чужой и незнакомый ему город. На город, в котором он так и не стал никому по-настоящему нужным. Или стал? Владимир Николаевич Грушелев не знал точного ответа, а тешить себя надеждами и домыслами он перестал еще на первом курсе Академии МВД.
Майор резко развернулся и пошел к Охотнику. В последний момент, когда тот, завидев его маневр, вставал на ноги, резко ударил его в лицо. Мужчина упал, выронив свою длинную трубку с дымящимся содержимым, а Владимир сказал:
- Это тебе за мою отобранную жизнь, - он поколебался, но все же протянул руку, помогая Охотнику подняться. - А это – за новую,
Охотник улыбнулся, от чего у Грушелева промелькнула укоренившаяся уже в голове мысль, что этот человек мало напоминал людей в привычном для майора смысле. Улыбка окончательно сделала его похожим на какого-то матерого хищника, являясь даже не улыбкой, а именно оскалом. Звериным оскалом вожака.
- И грушей не зови, а то снова врежу, - буркнул Владимир, снова спрятал руки в карманы брюк и зашагал прочь, не оборачиваясь.
- Сопляк, знал бы ты, как меня называть пытались, не задирался бы.
Охотник бережно вытряхнул подобранную с мостовой трубку, спрятал ее в карман и неторопливо пошел догонять своего нового коллегу.
19-22.08.13