Одноактная пьеса для одного актера
Комната небольшой холостяцкой квартиры: книги, стол с допотопным телефоном, диван, телевизор, экран которого зрителю не виден. Мужчина лет 55 внимательно слушает, что происходит за дверью, потом яростно колотит по ней кулаками.
Я хочу в уборную! Откройте! (Никакого ответа. Порыв бешенства прошел так же внезапно, как и возник.) В уборную-то я имею право сходить или нет? (Упавшим голосом.) Это десятый этаж, с десятого этажа ведь я не убегу! (Кричит снова.) Да и стар я уже бегать... Хотите, я пойду туда без штанов? Без штанов я уж точно не убегу... (Ответа нет.)
Косясь на дверь, он осторожно снимает трубку телефона и набирает номер. Никто не отвечает. Он набирает другой. Снова нет ответа. Он набирает третий.
Морис?.. Да, я... А ты что – сам не знаешь, как мои дела? Ты не читал газету?.. И про меня ничего нет? Ты уверен?.. Посмотри внимательно: это должно быть на первой странице!.. Значит, на второй! Или на третьей!.. Что?! Их тоже?? Потому что меня тоже взяли!.. То, что слышишь. Я даже в собственный сортир не могу... Но их взяли в Филадельфии, а меня... я знаю, что мой телефон допотопный, но вчера ты прекрасно меня слышал, когда я говорил по этому же допотопному... Но все равно: они бельгийцы, а я... Ну и что же, что их одиннадцать? Когда речь идет о человеческой жизни, разве количество... Послушай, Морис, о чем мы спорим? Если тебе наплевать, что я... Я знаю, что тебе не наплевать, иначе бы я... Двадцать тысяч. Сначала они требовали пятьдесят, но я сказал, что пусть тогда убивают сразу... Ты же прекрасно знаешь, что после той операции у меня не осталось ни гроша!.. А я и не подозреваю, что ты миллионер, я просто думал, что если тебе не наплевать... Но двадцать тысяч в конце концов не такая гигантская сумма... Хорошо, пусть гигантская, я согласен, но... Еще вчера ты ни про какие Багамские острова не заикался!.. Почему не понимаю? Я все отлично понимаю: крошка должна отдохнуть, а я должен подохнуть... Пессимист? А ты что, на моем месте прыгал бы от радости?.. Счастливого полета. Надеюсь, что вас не захватят в воздухе... Ну и что, что застраховался? От пули в лоб ты тоже застраховался? Ладно, мне некогда. (Вешает трубку.) Св-волочь!
Включает телевизор и попадает на детскую передачу.
«Бабушка, а почему у тебя такие большие глазки?» — «Это чтобы лучше видеть тебя, внучка». — «Бабушка, а почему у тебя такие большие уши?» — «Это чтобы лучше слышать тебя, внучка». — «Бабушка, а почему у тебя такие большие зубы?»
Переключает на другую программу. Кто-то уверенным профессорским голосом вещает.
«Нефтяной кризис грозит самым основам современной цивилизации. Потребление энергии, которое удваивалось каждые десять лет, выросло так, что...».
Он снова переключает программу, но тут в комнату врывается пальба, и он с раздражением выключает телевизор и вновь снимает телефонную трубку. Два первых номера не ответили. Но зато ответил третий.
Сузи? Где ты была? Я звоню тебе целый... Кто тебе сказал, что я ревную? Я... С кем ты меня видела? Я уже восемь часов не выхожу из дому... Послушай, дай мне сказать... Но откуда ты знаешь, что я...
Она продолжает говорить, и он – видимо, по привычке – отставляет телефонную трубку, давая ей выговориться, покорно ожидая, когда это словоизвержение хоть на мгновение прервется, чтобы перехватить инициативу. Наконец он не выдерживает.
Сузи! Меня захватили!.. Какие бабы? О чем ты говоришь? Мужчины. Четверо мужчин и какая-то девка. Они взяли меня заложником. Уже два часа они не разрешают мне даже сходить в уборную... Откуда я знаю, почему именно меня?.. Ну конечно, я не еврей. Мало ли у кого какая фамилия!.. Хорошо, я им скажу, но это вряд ли поможет... Двадцать тысяч, минимум. Сначала пятьдесят, но потом... Я знаю, что у тебя нет, но, может быть, твой брат... Послушай, но ведь это совершенно разные вещи! Одно дело не терпеть кого-то, а другое – помочь человеку, которому грозит... А он еще не вернулся? Ну так свяжись со стокгольмской конторой и узнай, где он, черт побери!.. Не могу дозвониться. Она должна была сегодня съездить с девочкой к ортопеду, и до сих пор их нет... Поля тоже нет. Возможно, его вообще нет в городе, он часто уезжает по партийным делам, будь они прокляты! А как это я могу не нервничать? Через три часа меня убьют! За три часа человека можно в джунглях разыскать, не то что в Швеции!.. Я знаю, что он будет не в восторге. Я тебе всегда говорил, что он подонок... Потому и обращаюсь, что больше не к кому! Неужели ты думаешь, что я бы к нему обратился, если бы... Хорошо, пусть я ошибся. Признаю. Беру свои слова назад. И извиняюсь. Он не подонок. Это я подонок. Но мне надо помочь... Послушай, мы тратим время, а у меня его нет! Ты понимаешь или... Хорошо, я не кричу. Ладно... Я жду твоего звонка.
Он сгорбился и не сразу кладет трубку. Потом вскакивает, нервно набирает еще один номер и тут же кладет трубку.
Послушайте! (Кричит в дверь.) Может быть, вы думаете, что я еврей? Но я не еврей: мой отец француз, а мать датчанка. Я необрезан. Можете достовериться!
Переминается с ноги на ногу, тщетно дожидаясь ответа. Потом садится за стол и снова набирает номер. Безуспешно. Вскакивает и начинает ходить по комнате, судорожно стараясь найти выход из положения. Потом хватает телефонную книгу и начинает искать нужную фамилию.
Алло! (Говорит охрипшим от волнения голосом.) Я бы хотел поговорить с мистером Ньюменом... Школьный товарищ. ...Джейкоб? Страшно рад слышать твой голос... Да, это я. Здорово, что ты сразу узнал... Последний раз лет двадцать назад. Как поживаешь? Я слышал, ты стал большим человеком. У меня есть фотография, где ты снят с президентом... Ну, ты всегда был скромный парень... Плохи мои дела: меня взяли заложником... Сегодня через три часа. Через два с половиной, вернее... Ну, конечно, я не еврей... Двадцать тысяч. Сначала пятьдесят, но потом... Послушай, Джейк, тебе нечего бояться... Да я и не думаю, что ты трус, ясно, что ты не трус. Я бы тоже на твоем месте не стал бы встречаться лично с этими типами. Но дело в том, что совсем необязательно с ними встречаться: достаточно перевести деньги на их счет... Да как они узнают, кто перевел?! Джейк! Ты же сам знаешь, как банки хранят тайну, это стопроцентное дело!.. А когда это заседание?.. Но к тому времени я уже буду мертв... Я понимаю, что ты не можешь пренебречь ради меня национальными интересами, но, может быть... можно... Я не эгоист, но когда... Хорошо, я буду ждать звонка. Мой номер... Да, конечно, в телефонной книге.
Включает телевизор. Первая же программа захватывает его.
«...потребовали выкуп в миллион долларов. Отец юноши тут же внес требуемую сумму, однако террористы до сих пор не освободили заложника. Полиция продолжает расследование. Съезд Центральной Коммунистической партии Бельгии постановил...».
С раздражением выключает телевизор и снова берется за телефон. На этот раз ему везет.
Поль? Наконец-то я тебя поймал!.. Да, это папа. Ты так часто слышишь мой голос, что перестал узнавать... Да нет, какие упреки... Слушай, сын, у меня нет времени. Я знаю, что у тебя тоже, но у меня... Хорошо, об этом после. Меня взяли заложником. То, что слышишь!.. Ты же знаешь, какие у меня деньги... Я и не говорю, что это твоя организация. Понятия не имею, кто они такие... Четверо мужчин и девушка... Я не помню точно. Я был так напуган... Что деньги им нужны для прогресса. Или прогрессивного человечества... Откуда я знал, что это важно? Когда тебе в живот наставляют дуло, тут, знаешь ли... Но я же не знал, что ты по этим словам сможешь узнать, кто они такие! Если бы я знал, я бы запомнил! Да, и еще что-то о революционном насилии... Мне они не скажут. Меня они даже в уборную не пускают... Почему ты уверен, что это троцкисты? ...Может, и палестинцы... Да плевать мне! Я никогда этим Израилем не интересовался!.. Ничего я не подписывал!.. Как все, так и я!.. Так ты приедешь или нет? Ты-то к ним ближе, чем я, может, договоритесь? (Упавшим голосом.) А когда это собрание?.. Меня уже не будет в живых... Я понимаю, что размежевание – это важно, но... Идеологическая — что?.. Чистота? Что это такое? Впрочем, мне все равно, уже нет времени. Я могу умереть и без этого. Мне бы простую чистоту соблюсти, а у меня вот-вот мочевой пузырь лопнет... Никто, кроме мальчика с пятого этажа: принес свою копилку и предложил им. Послушай, сынок. Ради такого случая, может, на заседание пойдет кто-то другой? Без тебя они размежеваться не смогут?.. Они и так меня убьют, я ничего не теряю, но если они из твоей партии, то есть шанс... Знаю, что вы этим не занимаетесь, но, может быть, они ваши союзники? Хорошо, попутчики. Вы ведь тоже хлопочете о прогрессе. Поль, мальчик мой, я ужасно не хочу умирать! Я боюсь смерти: даже на похороны никогда не хожу. Выручи меня... Твоего отца через два часа убьют, а ты... Будь ты проклят! (Внезапно заорал.) Проклят, проклят, проклят!!
Он швыряет трубку и хватается за сердце. Достает таблетку и проглатывает. Воды, чтобы запить, в графине не оказалось. Затем он снова подходит к телефону.
Жанетт? Здравствуй, деточка... Дедушка. Мама дома?.. Ах так... (Упавшим голосом.) А с кем она уехала?.. Мосье Пьер? Ты уверена? А где он живет? Как его фамилия?.. Ты не знаешь... Какого волка? Не бойся, волк не придет. К тебе волк не придет никогда. К хорошим девочкам волк не ходит... Куплю. Обязательно куплю. Самую лучшую. Пойдем с тобой вместе и купим... Не надо бояться... Почему же одна? У тебя есть зайчик, и мишка, и верблюд, и куклы – ты не одна. Деточка моя, когда мама придет, пусть мне немедленно позвонит. Только немедленно, слышишь? Ты поняла? Не забудешь?.. Это очень срочно. Очень-очень. Пусть даже пальто не снимает, а сразу же звонит... Он плохой мальчик. Ты с ним больше не играй. А если кто-нибудь еще плохо скажет про маму... Правильно! Никогда не надо слушать... Ну конечно, мама самая лучшая. Ну не смей плакать... Куда хочешь?.. Потерпи немножко, поговори с дедушкой... Я тоже хочу. Давно хочу... Потому что у меня в уборной сидит волк и не пускает... Я шучу, детка, дедушка шутит. Волки только в сказках бывают, ты же знаешь... Хорошо. Тоже куплю. Ты любишь дедушку? Ты меня будешь помнить? А маме не забудешь передать?.. Повтори!.. Да, немедленно. Ты не знаешь, этот мсье Пьер богатый? Какая у него машина — больше, чем у мсье Жака?.. Ну, хорошо, моя радость, иди. Целую тебя, детка. Прощай. (Кладет трубку.) Верно люди говорят: у бабника дочь шлюха.
Нерешительно поднимает трубку и, помедлив секунду, набирает номер.
Анна?.. Не узнаешь?.. Нет, не Ян... Да, это я... Сколько лет... Много воды утекло, верно?.. Что узнал? (Он подскочил на месте.) Тебя тоже?.. Меня тоже. О, Господи! Какой выкуп они требуют?.. Они с ума сошли! Через два часа (Смотрит на часы.) двадцать две минуты. А у тебя?.. Почему у тебя нет часов? Впрочем, ты всегда была со странностями. Ну хоть примерно?.. Да ведь это всего-ничего! Ты звонила куда-нибудь? Есть шанс достать эти деньги?.. У меня тоже нет. Хотя мне нужно не двести тысяч, а всего двадцать. А что полиция? Ведь твой Стив... Два года назад? Прости, я не знал... Господи! Что же нам делать?.. Что значит: «ничего не надо делать»? Если ничего не делать, нас тоже убьют, понимаешь ты это или нет?! Может, мы и заслужили. Даже наверное. Но я не хочу, чтобы меня убивали! Ты знаешь, как они убивают? Читала?.. Я забыл, что ты их сроду не читаешь. Так вот: они ранят, но так, чтобы невозможно было спасти, чтобы человек промучился месяц, прежде чем сдохнет. Или введут медленно действующий яд, который постепенно тебя парализует... Ты помнишь Вайсберга? На нашей свадебной карточке он стоит справа от Луиса... Да, рыжий. Так вот: он мучился три недели, и никакие наркотики не помогали. Они потребовали с него миллион. Даже ждать не стали: «Нету денег? Получай!». Но он-то хоть жертвовал на Израиль, за это они и взбеленились... Ясное дело, знал бы – уехал бы туда. Он всю жизнь собирался. Но я-то вообще не еврей, за что меня?.. Хиггинса тоже? О Боже! Я не знал. Ну, он никогда не умел держать язык за зубами. Я не думаю, что из-за денег, у него их сроду небыло... Ну давай что-нибудь придумаем! Мы ведь не кролики, чтобы сидеть и ждать, когда... Чушь это, чушь, вздор! Ты могла бы нажать на полицию. Ведь Стив был там большая шишка. Тебя-то они обязаны спасти. Попытались бы, по крайней мере... Я знаю, что всех невозможно, но некоторых они все-таки спасают. Так почему не нас?.. Если человек боится смерти, это еще не значит, что он трус. Хорошо, пусть я трус – так за это меня убивать? И бросать на произвол судьбы?.. Говорю тебе еще раз: про Хиггинса я слышу в первый раз. Про Вайсберга слышал. И про Леоне. Но чем я мог им помочь? Я что — начальник полиции? Или Джеймс Бонд? У меня даже пистолета нет. Я стрелять не умею и не хочу уметь! Все, что я хочу, – это, чтобы меня оставили в покое!.. Послушай, не зли меня. Мы, слава Богу, разошлись сто лет назад, так что я тебе не обязан... Я знаю, что ты не желаешь мне зла... Ну хорошо, пусть я такой-сякой, подонок, трус и прочее. Но ты-то – собрание всех совершенств: тебе-то за что такая судьба?.. А как это ты могла бы мне воспрепятствовать? Если я хочу быть трусом и подонком, кто может... Чушь! Мы все живем в демократической стране, и никто не имеет права, в том числе и жена... Послушай, Анна: мы тратим время, которого у нас нет. Позвони друзьям твоего Стива... Но я хочу жить! Пусть спасут меня, если ты не хочешь, чтобы спасали нас обоих... Я пытался. Неужели ты думаешь, что я не пытался? Думаешь, мне так просто было звонить тебе после всего того, что... Тебе легко говорить: ты веришь в Бога и не веришь в смерть. А я наоборот... Никто мне не мешает! Но как может человек верить, когда он не верит? Всю жизнь не верил! Что значит: не суетиться? Если я не буду суетиться, они меня зарежут, как барана!.. Все это чушь, красивые слова! В смерти важно не то, как ты умер, а что ты умер!.. Меня волнует не то, что мне нечего вспомнить перед смертью, а то, что я не могу вспомнить никого, кто мог бы мне помочь... Конечно, я неисправим ...Не в моем возрасте. Что?! Они идут?!.. Анна, я... О Боже!.. Анна! Анна!! Анна!!! Сволочи! Что вы с ней делаете?! (Заорал в трубку.)
Потом обмяк, положил трубку на рычаг и заплакал. Проглотил таблетку и несколько успокоился. Последний раз он звонит нехотя, словно по инерции, словно потому, что так нужно. Голос его тускл, невыразителен.
Сержант? Это снова я... Как я могу не нервничать, интересно? Пока они приедут с аэродрома, меня прикончат. Ради чего я всю жизнь платил налоги? Чтобы в конце концов меня бросили, как собаку?.. Вшивого шейха из Хренландии защищают, хотя на него никто и не покушается, а честного гражданина... Хорошо, я жду. (Бросает трубку на рычаг.) Если бы я мог молиться... Да и забыл все... «Отче наш (начал неуверенно) Отче наш, иже еси на небеси... Отче наш, иже еси на небеси...».
Дальше первой строчки ничего вспомнить не может и плачет. Потом, как испорченный патефон, повторяет одну и ту же застрявшую в памяти фразу. С нарастающей силой!
Отче наш, иже еси на небеси! Отче наш, иже еси на небеси! Отче наш...
И вдруг звонит телефон. Как завороженный, он смотрит на черный аппарат, дергается к нему и застывает на месте. Телефон продолжает звонить настойчиво, почти без перерыва. Нерешительно, не веря самому себе, он подходит к аппарату и берет его в руки. И тут стало видно, что шнур перерезан почти у самого основания... Но телефон продолжает звонить и звонить в его руках...
Господи!
КОНЕЦ
Хайфа, 1975 год
Напечатано в альманахе «Скопус» (1979).