Муся

               
Муся

Мама

Мама Муси всегда трудилась много и изнурительно. И с годами эта болезненная тяга к работе усиливалась. Бесконечные проекты, сметы, стройки вошли в Мусину жизнь, когда ей было два года. Знакомство с ними состоялось заочно: мама привела Мусю в детсадовскую группу и просто оставила там. Муся плакала. Воспитатели успокаивали. Она утверждала, что мама плохая. Они уверяли, что так говорить нельзя, приводя в доказательство тому доводы, подтверждающие их низкую педагогическую квалификацию. Но вскоре Муся успокоилась (правда ненадолго). И виновником тому стал Владимир Ильич Ленин. Долго потом его образ преследовал Мусю. До пяти лет включительно. Потом ей объяснили, кто такой Ленин и какую грандиозную роль он сыграл для страны. И что это спектакль не одного актёра, а многих. Их фамилии заучивают и произносят всегда только в приличном контексте. Но это было потом. А пока она стояла и испуганно смотрела на портрет вождя с грозным взглядом, висящий на стене. Воспитатели тоже смотрели.  Одна даже восхищенно заметила:
- Да, Муся. Это великий человек был!
Но в этот момент страх в Мусе вдруг сменился ужасом. И она снова заорала ещё хуже прежнего.
- Рогастый! – закричала она. - Рогастый!
Да, и не удивляйтесь, именно рога вождя пролетария тогда напугали Мусю. Говорят, духовное видение открыто святым и детям. Устами младенца глаголит истина, судачат в народе. Вот и она когда-то была чистым и непорочным, видящим правду, человеком. Кажется, тогда она была умнее,  чем сейчас. Умнее и искреннее. И орала во весь голос.
- Что ты, что ты,- закрыла ей рот воспитательница своими холодными пальцами,- нельзя так…
Она отвернула Мусю от портрета, и та вскоре убежала, спрятавшись за детские шкафчики. И плакала. Вот таким было ее первое знакомство с жизнью. Перепугалась она страшно. Как успокоилась - не помнила.

А ведь правда, если посмотреть на портрет Ленина, преимущественно концентрируя внимание на форме волосистой части головы, то действительно, можно увидеть рога. Не верите? Присмотритесь.

Бабушка

Рядом с ней мягким было всё: перина на кровати, и испечённый в печи хлеб, и ветерок в ивах, и улыбки. И она сама была мягкой. Причем в прямом смысле этого слова. Полная и немного неуклюжая, она хохотала всегда громко и заразительно, нежно прижимая ее к себе. Муся просто утопала в ее объятиях…
 
Мусю привезли к ней и оставили, переместили из одного населенного пункта в другой. Неиссякаемый источник доброты, любви и заботы сначала смутил Мусю. Но потом она поняла, что это нормально. И никогда не стоит стесняться чужих чувств к тебе. А,  наоборот, хорошо бы к ним привыкнуть. Так она и сделала. И на время даже забыла, что у нее есть родители. Скучала ли она по ним, хотела ли она домой – трудно сказать. А ведь чем был для нее дом тогда? Бесконечные скандалы родителей, болезнь мамы, приторный пертуссин от кашля и назойливый Вовка из соседнего подъезда, который как-то в семь лет умудрился втюриться в Мусю и караулил во дворе каждый день – хоть не выходи.
«Короче,- решила она, - родительский дом – это определённо - ничего хорошего. А тут – большие и добрые собаки, которых легко можно отвязать и увести с чужого двора в свой, цыплята - маленькие и пушистые, пахнущие чем-то интересным, пельмени, которые, оказывается, лепят руками, а еще очень вкусная мука».
 Но самое яркое впечатление  на Мусю произвела нога, которая висела на дворе тети Шуры и с каждым днем становилась всё толще и толще.
Как-то Муся поинтересовалась у местной девчонки Юльки, что это за нога такая.
- Ааа, - быстро смекнула та,- нога, значит…
И тут у Юльки в голове сразу же возникла целая история. Оказалось, что тетя Шура – ведьма. И когда ведьмы колдуют, то одну из ног обязательно вешают на дверь. До семи лет Муся успела прочитать много сказок, но такое услышала впервые. Но Юлька уверяла, что Муся невнимательно читала, потому что это знают все. Так вот, если нога висит – не входи. А если войдешь – тебе конец, остолбенеешь, там, или в камень превратишься. Тут же Муся заметила, что во дворе у тети Шуры метла рядом с дверью стоит, кот черный бродит у крыльца, да и грядочки камнями обложены.
«Всё сходится,- подумала она, - а нога - это некий предупредительный  знак, предостерегающий об опасности».
 И решила больше не появляться тут, а саму тетю Шуру обходить стороной.
«У ведьм, говорят, глаз плохой, сглазить может», - вспомнилось ей.
 Это было тоже непонятно. Хоть ведьмы и не было видно на горизонте, но подстраховаться не мешало. И Муся отправилась домой, быстро, не оглядываясь.
Сначала она долго хохотала, хохотала до слез. Но потом сказала:
- Да разве ж це нога?
- Нога! Точно тебе говорю! – отчаянно уверяла Муся.
- Да це ж чулок!
Потом Муся видела, как она это делала - ощипывала курицу и набивала чулок пером. Потом точно такая же нога, как у тети Шуры, висела и на ее двери. Тетя Шура, кстати,  оказалась очень милой женщиной. И фамилия у нее была такая же вкусная, как любимое с детства лакомство Муси – Галушка. А та, что раскрыла ей тайну ноги, так и осталась в ее памяти мягкой, доброй волшебницей, которая одним своим искренним заразительным смехом рассеивала все ее страхи. Более того, она спасала людей от неминуемых тумаков: Юлька бежала от Муси потом так, что аж пятки сверкали. Но она снова оказалась рядом и разняла их. Разняла и помирила. Мусина Бабушка.

Папа

Нет, просто разводом это нельзя было назвать. Два человека – это не пешки на шахматной доске, которые можно поставить по разным углам. Разводят руки в стороны, попугайчиков в клетке, дураков на деньги. А семью убивают. При этом чужих отпрысков  делают инвалидами детства. Безжалостно губят, причиняют психологические травмы и считают это дело нормой. Разводы ставят на поток. Штампуют. Заносят в регистрационную книгу.  А ребенку потом поди объясни, почему мама с папой больше не живут вместе. Тем более, когда ты и сам это смутно понимаешь.

Папа гулял с Мусей теперь только по выходным, в парке. А потом отвозил домой, молча, без объяснений. Ее отец жил теперь новой, тайной жизнью. Однажды ночью он принес ей игрушку. Мать не пускала его. Но он все равно вошел и положил игрушку рядом с Мусей. Она сделала вид, что спит. И он ей  поверил. Хотя, Мусе так хотелось его обнять и сказать, как она скучает. Но она спала. А он медленно, все дальше и дальше, удалялся от нее. Пока не исчез вовсе.
Ее отец был по-настоящему странным человеком, по крайней мере, Мусе так казалось. То он жалел и обнимал ее, то ругал  и шлепал. И когда его не стало, было тоже странно. На похоронах все плакали, у мамы платочек был весь мокрый. Муся даже попыталась его отжать. Капля упала на асфальт. Но горечь смерти она почувствовала только тогда, когда папа перестал приходить. Его тапки  по-прежнему стояли в прихожей. Даже после развода мама не убирала их.
Вскоре появился дядя Женя и тапки исчезли.
- Называй меня папа,- сказал он Мусе.
И она стала его так называть, хотя при этом всегда чувствовала себя неудобно. На кладбище больше не ездила. Пластмассовых цветов не покупала. Забыла место могилки родного отца. А "папа Женя" через пять лет ушел от мамы. На душе стало ещё тяжелее. В доме царила мертвая тишина. Мама переживала, но не подавала вида. Муся ничего не могла сделать. Она уже тогда начинала понимать, что любовь ребенка не способна компенсировать любовь мужчины к женщине. Это любовь иного рода. Представьте, если вам отрежут ноги и в утешение дадут ходули. Так, Муся начала мучиться от бессилья.
А тапочки она всё же потом нашла. Они лежали у мамы в шкафу, на самой верхней полке. И тут ей стало все понятно: и почему мама по ночам плакала, и почему "папа Женя" ушел.

Ольга-дурочка.

Лучший друг или подруга детства - это тот человек, о котором вспоминаешь всю жизнь.  И  с годами становится всё интересней, как сложилась его судьба. Многие люди теперь, в наш передовой век интернета, сидят в "одноклассниках" или в "контакте", чтобы полюбоваться фотографиями друзей, их детей, внуков, а заодно и фотографиями их домов, квартир, машин...А вот Муся всегда была лишена этой возможности, потому что у ее подруги этого всего нет. Ведь она была, есть и будет всего лишь Ольга-дурочка. Что ж поделать, если подруга родилась такой, с отклонениями. Кто тут виноват? Судьба...

Когда Мусе исполнилось шесть лет, она с мамой переехала из общежития в малосемейку. Сказать, что район был не шибко интеллигентным - ничего не сказать. Неподалеку стояли бараки с цыганами, общежитие технического училища, пару монолитных пятиэтажек, несколько деревянных домиков "под снос", где жили в основном алкоголики и наркоманы. А потому гулять допоздна Мусе мама не разрешала и дружить "с кем попало" тоже. Во дворе дети обитали агрессивные, и выходить из подъезда было опасно. Стоило только высунуть нос - и из ниоткуда в тебя летят яблоки, рябиновые ягоды, различные мелкие предметы,- всё, что только подходило в качестве снаряда для рогатки. И даже если ты всё же решишься сделать пару несмелых шагов из подъезда, минуя этот артобстрел - знай: шанса уйти без боя у тебя не будет. Местные девчонки, похожие на огромных растрепанных и грязных кукол со вздёрнутыми носами, сначала встретят тебя недобрым  взглядом, потом медленно окружат. Если, не дай Бог, у тебя новые сандалики или заколка какая интересная, тогда держись! В драке ты будешь их беспощадно лишена. Как-то они у Муси отобрали брошку, куклу, носовой платочек  и  даже пластинку для выравнивания зубов (уж очень она их заинтересовала). Мусина мама потом даже разбираться с ними ходила, но это ничего не дало. И без Ольги-дурочки с тех пор во двор Мусю одну мама не отпускала.
Ольгу местная шпана не трогала, потому что знала о ее способности больно и сразу бить в голову. Била она сильно, без предупреждений и наотмашь. Рука у нее была тяжелая. В Ольгу не стреляли даже из рогаток, потому что она бегала быстро, а если не догоняла, то тут же находила огромный камень и бросала его по ногам противника так, что тот мгновенно падал и кричал от боли. Но это было редко (Ольгу, как правило, боялись).
Так Муся с ней и сдружилась во взаимовыгодном симбиозе: Ольга обеспечивала Мусе прогулку без последствий, а Муся за это делилась с ней игрушками, конфетами и вытирала ей сопли.
 С Ольгой они ходили даже до деревни, что была за два километра от дома. Там трава в некоторых местах - выше головы, на лугу - козы и коровы, а в болоте - лягушки, склизкие и юркие головастики, пиявки и огромный, Ольгой сколоченный, плот, на котором можно было  плыть до самого центра болота и обратно, срывая камыши и кувшинки. А зимой болото превращалось в настоящую ледовую арену. Здесь они, представляя себя фигуристками: без коньков, в  старых ботинках, скользил по бугристым ледяным кочкам, проделывая невероятные трюки. А однажды Мусе всё же подарили коньки. Ольга расстроилась, что у нее нет таких же и отстранилась. Сначала Муся каталась одна, а потом ей стало скучно, и она подошла к подруге. И тогда Муся увидела, как та горько плачет.
- На,- сняла Муся коньки,- обувай...
- Муська, пасиба!- закричала Ольга и обняла Мусю так сильно, что у той кровь к голове прилила.
Пока Ольга каталась, Муся сидела на скамеечке в ее огромных резиновых сапогах. Странно, как Ольга в них ходила, ведь размер ноги у них был приблизительно одинаковый, но Муся не могла в ее сапогах ступить ни шагу. И уже через полчаса ноги окоченели. А на следующий день Муся заболела ангиной, и ее мама отдала Ольге коньки  на целую неделю. Из окна Муся видела, как Ольга  рассекает в них по двору, и как они, не зашнурованные, под ее огромным весом ходят ходуном. Муся знала, что, наверняка, коньки не доживут до ее  выздоровления, и даже расстроилась. Но, когда она заметила, с каким интересом глядели на нее те, кто когда-то обижал ее, то тут же попросила маму купить еще одни. И мама не отказала Мусе.
Так она дружила с Ольгой три года. Потом Муся с родителями снова переехала в другой район.
Прошло двадцать лет. Бывшие соседи при встрече рассказали ей, что у Ольги родилась дочь. Она ее с ребенком видела в городе. Ольга выглядела неплохо, даже одета была малость по моде.
«А девочка! Не ребенок, а чудо расчудесное!» – подумала Муся, глядя на ее дочь. Двухгодовалая большеглазая малышка с огромными ресницами так заливисто хохотала у Ольги на руках, что Муся даже прослезилась.
"Как хорошо,- снова подумала Муся,- слава Богу, что всё хорошо".
 А подойти так и не подошла.
Еще через год Муся снова ее встретила. Ольга шла ей на встречу, но уже в старой грязной одежде, пьяная и неумытая.
- Оль,- заговорила она с ней,- ты меня помнишь?
Ольга подняла глаза и посмотрела на нее.
- Нет.
- Я Муся, мы с тобой на Народной вместе жили. Помнишь, наше болото, деревню.
- Нет.
- Ладно. А где твоя дочка?
- Атаблали...туки! - ответила она, отвернулась и пошла дальше.
А Муся стояла и думала: "Вот как люди жестоки. Если уж в детстве есть добрые дети и злые, есть хорошие и плохие. Что же говорить о мире взрослых?..Нам проще отобрать, отстраниться или проигнорировать, чем дать, помочь, посочувствовать. "Раз дурак с рождения - так и лишись всего, и пошел вон!" - вот и вся наша политика».
 На душе кошки скребли. Вдобавок ко всему Муся вспомнила, что перед дураками просить прощения не принято и тоже продолжила свой путь. А про себя потом всю дорогу повторяла: " Прости меня малодушную, что не могу ничем помочь, прости жестокосердную, что не хочу. Ты меня не помнишь, говоришь? И хорошо. Лучше не вспоминай. Что с меня возьмёшь, когда я такая же, как и все они..."Тука".

Прозорливая старушка

Первая любовь. Сколько о ней написано прекрасных книг! Сколько людей испытали ее на себе! Была ли у Муси первая любовь? Была, как и вторая, и третья. Но первая, она, действительно, незабываемая. Наверное.
 Вот так всегда, хотелось написать о чём-то прекрасном, но не пошло. Ладно, Муся, о любви еще будет время написать, не переживай, у тебя еще все впереди...

Мусина мама не была человеком воцерковленным. Поэтому о том, что такое храм Божий Муся и знать не знала. Но, на вопрос, крещен ли ваш ребенок, ее  мама отвечала: --- Да, крещен, - и при этом добавляла,- так, на всякий случай.
 Муся всегда думала: «Что бы это значило - «на всякий случай»? На какой такой «случай»? Но, да ладно…»
Жила с Мусей в хрущёвке одна семья. Такие семьи обычно называют неблагополучными. Да и фамилия у них была прямо-таки говорящая – Горины. Трое детей – девочки от семи до десяти лет – с утра до позднего вечера были предоставлены сами себе. Их родители сильно пили. Дома у них бывали все ребята двора. Была и Муся. Обожженные обои, полосатые матрасы, местами постеленные на пол, никакой мебели и страшный запах гари с вонью кошачьих экскрементов – квартира, где жили сестры.
- Пожар был,- рассказала одна из них, - я чуть не сгорела, страшно было, жуть!
- А мама, папа? - спросила Муся.
- Никого не было дома. Ольга и Любка гуляли. Бабушка в деревню ездила.
«Оказывается, еще и бабушка есть»,- подумала Муся и услышала, как кто-то открывает ключом входную дверь.
Такого странного человека Муся видела впервые. Морщинистое измученное лицо, впалые глаза, губы, быстро перебирающие невнятные слова. В один момент ей  даже показалось, что бабушка немного не в себе.
- Антихрист! – закричала старуха, увидев Мусю.
Катька смеялась и крутила у виска, подсказывая ей, что бабка, действительно, ненормальная.
 Страх немного поугас только на улице. Дома Муся все время думала, кто такой Антихрист.
Мама, как оказалось, не знала, кто это такой. И она решила выяснить это, во что бы то ни стало. Уж очень слово громко звучало.
Любка открыла ей дверь. Ленка курила на балконе собранные во дворе бычки.  Они лежали в жестяной банке, грязные и скукоженные. Любка выбрала один из них (самый приличный на вид, если так можно выразиться) и протянула его Мусе.
- Будешь?
- Не, спасибо,- брезгливо отмахнулась она.
Ленка по-недоброму ухмыльнулась. И Муся поняла, что бывают на свете люди, с которыми надо курить, даже если ты не делаешь этого никогда.
- Катька сказала, досталось тебе вчера от нашей бабки?  - с долей иронии спросила  Любка.
- Не то слово,- ответила Муся, - а кто такой Антихрист?
- Ща придет, узнаешь, - сощурилась от дыма Ленка.
Она затушила бычок и выдула дым чётким колечком. Оно таяло в воздухе, а в прихожей уже кто-то копошился.
- А, Муся, опять ты тут, - начала бабка,- Валькина дочь. Дарья, баба Дарья я.
- Кто такой Антихрист? – в лоб спросила она вредную старуху.
Та посмотрела на нее и глаза ее, казалось, сверкнули.
- Хочешь ли знать всю правду? – предложила она.
- Да! – ответила Муся решительно. Хотя, что это была за «правда», понятия не имела.
- Ну, слушай…
Тогда Муся узнала не только об Антихристе, но и о многом другом. Старушка с измученным лицом раскрыла перед ней двери в новый, ранее неизвестный мир с  ангелами и бесами, со святыми и грешниками, с Богом и дьяволом. И, кто бы мог подумать, что эту истину она узнает здесь, в этой неблагополучной семье, среди ужаса и смрада, где висел, как луч света, церковный календарь с изображенным Серафима Саровского.

Заморские штучки

Однажды перед входом в школу, где училась Муся, повесили надпись «Welcome».
- Ребята! К нам приехали американцы! - заявила учительница.
  Светлана Николаевна объяснила, что это тоже люди, но только живут они в другой стране, в Америке. Тут ребята быстро смекнули: Америка - это что-то далёкое, неизвестное, а значит, таинственное, практически мифическое, а американцы, соответственно, - добрые кудесники из сказочной страны (ведь они приехали не просто так, а с подарками!).
   Стоять ребята должны были ровно, рядком, не баловаться, а главное, - не разбегаться в разные стороны и не кричать. Так и было… сначала. Американцы сидели полукругом посреди класса на школьных деревянных стульчиках, которые угрожающе скрипели. Но, казалось, ничто не могло спугнуть с лица американца открытую белоснежную улыбку. И потому учительница, молоденькая Светлана Николаевна, только что закончившая институт, тоже улыбалась, но как-то скромно-тревожно.
Каждый из ребят должен был подойти к одному из американцев и получить сувенир. Перед раздачей подарков, конечно, были продемонстрированы все их прелести. Один американец  махал флажком, другой тряс брелком, третий пускал yo-yo. Но, когда ребята увидели в действии невиданный ранее каучуковый мячик, их восторгу не было предела! Невероятная прыгучесть мячика поразила всех. И, безусловно, каждый хотел заполучить теперь именно его. Но вот незадача: по очереди не всем он выпадал. Мусе, например, предстояло получить значок.
 И вот, очередь двинулась вперёд. Началось всё с двоечника Петьки. Неопытная Светлана Николаевна изначально допустила непоправимую ошибку -  пошла у него на поводу и поставила его третьим. Когда волею собственного желания, Петька приближался к американцу с флажками, его взгляд был насмерть прикован к мешочку с мячиками, а тревога учительницы усиливалась и была всё заметнее. И вот американец протягивает ему флажок. Но Петька его не берет. Переминается с ноги на ногу.
- Ну, бери же, Петя, - уговаривает его учительница.
«Скромный мальчик»,- гладит его по голове американец.
 Но тут, Петька срывается с места, подбегает к американцу с мячиками, выхватывает у него пакет и опрометью убегает из класса. Учительница бросается за ним, ребята – следом за ней, точнее, за мячиками. А когда все вернулись в класс, то увидели удивительную вещь! Улыбка американцев оставалась неизменной. Она была будто приклеена к их лицам. Хорошистка Ленка Иванова, уличенная ранее в доверчивости, теперь тоже неестественно оголяла зубы. Зато бедная учительница выглядела жалко. Мало того, что она уже никак не улыбалась, так ещё и жутко извинялась. Но ребятам было всё равно. Теперь у  большинства из них были каучуковые мячики! Американская мечта минуты сбылась!
Петька мячик почти сразу расковырял. Внутри оказался пластмассовый зайчик, плоский и неинтересный, и в тот же  день он был им выкинут за ненадобностью. Другие ребята более бережно отнеслись к мячикам и не расставались с ними ни на минуту. Мячики были некой неприкосновенной собственностью, бесценным сокровищем. Его не продавали и не меняли ни на цветную жвачку, ни на куклу Барби со сгибающимися ручками и ножками, ни на выполненное домашнее задание.
   Долго еще потом разноцветный заокеанский каучук летал по коридорам  школы. Лампы на потолке со звоном разлетались, стёкла в фойе беспощадно бились, количество тарелок и стеклянных стаканов в столовой неумолимо таяло. В жизни Светланы Николаевны началась черная полоса, и Петька тут уже был совсем ни при чём. А Муся навсегда сняла с груди значок октябренка и на его место нацепила новый, с изображением американского флага.

Родом из детства

Все девочки в Мусином дворе были обычными: Шурка носила исключительно хлопчатобумажные фиолетовые колготки, Люська не выговаривала букву «Л», а Тонька в семь лет ездила на трёхколёсном велосипеде со спущенным передним колесом. И только Дуняша была особенной, без изъянов, восхитительной: кудри – до пояса, огромные карие глаза, платьице с накрахмаленным бантом и туфельки на каблучке.
 
Летом Муся с девчонками часто играла под её балконом (Дуняша жила на первом этаже) и слышала, как из открытой форточки доносился странно-надрывный голос Дуняши (она объявляла композицию), а затем - чудесные звуки фортепиано. Дуняша играла, Шурка нервно поправляла колготки, Люська, не переставая, повторяла «Абаудеть!», после чего каждый раз получала от Тоньки локтём в бок. Когда Дуняша заканчивала играть, то вскоре садилась у окна. Ее лицо не выражало никаких эмоций,  и было непонятно: скучно ей или нет жить вот так, в заточенье.
Отец у Дуняши был профессор, а мама - аспирантка того вуза, где он преподавал. Гулять девочку не отпускали, родители всё боялись чего-то, поэтому выходила из дома она исключительно с няней. Летом Дуняша носила белый кружевной чепчик от солнца, а зимой - толстую вязаную шапку и широкий мохеровый шарф, который закрывал ее лицо так, что для глаз и носа оставалась совсем небольшая щель. В этот момент Дуняша была похожа на огромного колобка, малоподвижного и неуклюжего. Дворовые мальчишки кидались в нее снежками. Дуняша при этом спотыкалась и начинала скользить. Няня же охала, поправляла на себе шапку, всеми силам пытаясь удержать колобка в вертикальном положении, девчонки хохотали в голос. Дуняша, приосанившись, продолжала прогулку, деловито брала няню за руку и говорила:
- Идёмте, Анна Иванна, пустое.
И в этом она была великолепна!
Кроме того, что Муся с Дуняшей жила в одном дворе, она и в одну школу с ней ходила, в один класс. Училась Дуняша слабо, особыми талантами не отличалась, была замкнута и необщительна. К тому же на переменах отчего-то плакала...
 А однажды ребят повели на медосмотр и попросили раздеться «до маечек и трусиков». Первым синяки на теле Дуняши заметил Колька Яковлев – его вырвало, а за ним и все остальные увидели, что скрывалось под платьем с накрахмаленным бантом. Это были большие и не очень кровоподтёки и ссадины. Потом говорил, что к Дуняше приходили социальные службы и даже милиция. Но это, по-видимому, никаких результатов не дало. Дуняша по-прежнему сидела взаперти, на ее пухленьких ручках, у запястья, из-под кружевных манжетиков,  выглядывали синяки.
Шли годы. Постепенно Дуняша подтянулась в учебе, и ее стали направлять на олимпиады по литературе и русскому языку, на которых она занимала первые места. Потом оказалось, что Дуняша пишет стихи, и ею заинтересовались всерьёз. Выяснилось, что она очень талантлива, и после школы Дуняша поступила в литературный институт. Уже в двадцать лет она была знаменитой поэтессой, ее приглашали и на телевидение, и на радио, брали интервью. В двадцать два года, закончив институт, она вышла замуж за богатого американца и уехала жить в США.
Муся с девчонками частенько в разговорах упоминала Дуняшу, восхищаясь и ее талантом, и удачным замужеством. Шурка при этом также нервно поправляла  колготки, Олька не выговаривала «Л», а Тонька взяла за привычку толкать всех, кто, по ее мнению, что-то не так говорит, локтём в бок.
Но вот… как-то по новостям сообщили, что известная поэтесса Авдотья Шпигель убила своего отца ножом в сердце. Муся сначала ушам своим не поверила. Однако, вскоре эта информация подтвердилась и стала достоянием общественности. Дуняшу признали невменяемой и отправили на принудительное лечение в психиатрическую клинику, после которой она вышла уже совершенно другим человеком. Если раньше это была молодая, невероятной красоты статная женщина, то теперь она выглядела сгорбившейся истощавшей старушкой с шальным взглядом. Муж сразу подал на развод, и Дуняшу забрала к себе мать. Так они и стали жить вдвоем.
Сейчас тридцатилетняя Дуняша также, как и раньше, летом ходит в кружевном чепце от солнца, а зимой - в толстой шапке. В нее также пацаны кидают снежки, на что та рычит и крутит у виска. Мама, которая ее сопровождает на прогулках, в таких случаях сразу уводит ее домой.
А Муся каждый раз, когда видит ее, думает: "Что же случилось с той девочкой, которая была, как казалось, без изъянов? И почему она убила своего отца? Возможно, те синяки на ее теле и есть разгадка этой тайны и, между прочим, ее невероятного таланта тоже. Ведь все мы родом из детства..."

Замужество

Обычно он вставал часов в шесть утра, садился за стол и писал образ. Лик Серафима Саровского ему удавался лучше других. Было в этом образе что-то такое, что нельзя описать словами. Тепло и добро шло от него. Именно икону Серафима Саровского Муся и заметила, когда перешагнула первый раз порог его мастерской.
 Были там еще другие иконы, живописные наброски, портреты, эскизы орнаментов. Но ее внимание приковала именно эта икона. Она стояла посреди маленькой комнатки и смотрела на нее полными слез глазами.
«Как долго я его искала, - думала Муся, - именно его».
Ей было двадцать три, и совсем недавно она решила, что ее избранником будет человек особенный, не такой, как все. Сначала мечталось о богатом бизнесмене на дорогом авто, хотелось ходить в дорогих нарядах, жить в большом красивом доме в центре столицы, иметь прислугу и дорогую карманную собачку. Но теперь, когда Муся оказалась в мастерской бедного художника, то поняла, что богатство бывает иным. Но, что это за богатство, так и не поняла, не оценила, потому что цены ему нет, и быть не может.
Бедный художник не разбогател через пять лет, его талант стал обыденным для нее явлением, не выходящим из ряда вон. А в её постели успели за это время побывать еще с десяток таких же талантливых и восхитительных. И каждого Муся искренне, глубоко в душе, до слёз, считала таковым. Был ли он самым гениальным из них – не разобралась. Более того, ей было теперь все равно. Пришло время расставаться. С другими это происходило быстро, без колебаний. А его она долго не могла оставить: так за двадцать восемь лет и не научилась говорить уверенное «нет».
Ее начала сильно беспокоить совесть – сильнейшее орудие против собственного произвола. Это хуже всего, когда ты не можешь оценить, как сильно тебя любят, особенно тогда, когда человек этого заслуживает. Она ходила в церковь, но это, как она говорила, «не помогало», ведь изменять мужу не перестала. Она все понимала, но менять жизнь не хотела. Он же был, как и раньше, добрым, справедливым и заботливым. Порой, это даже раздражало Мусю.
«Ну, хоть бы завелся, хоть бы поревновал маленько, - думала она в отчаянии, - неужели я ему совсем безразлична? Не верю, что он не догадывается об изменах. Дуррак! А, может быть, он догадывается и не подает виду? Ему просто удобно рядом со мной, вот и все?!»
Да, ничего больше не оставалось, как обидеться. Обидеться, как это ни странно, на него, а не на себя. Это было единственным логическим выходом из ситуации однобокой любви.
Ее взгляды стали излучать недобрый свет. Он это сразу заметил. Его взгляды выражали недоумение. Так они и ходили рядом: женщина с обидой на лице и мужчина – с испугом в глазах. Можно было даже подумать, глядя на них, что это он изменяет, а не она. Также можно было предположить, что в будущем их ждет разрыв, окончательный и бесповоротный.
Изредка она смотрела на него испытующе. Он - со страхом. Тогда-то в ней и зародился гнев. Возможно, если бы в их паре она была мужчиной, то давно дошло бы до рукоприкладства. Только её сил на это не хватало, да и в душе она прекрасно знала, что даже пощечину этому безвинному человеку дать не за что.
Она стала часто раздражаться, как казалось, по пустякам. И однажды призналась ему во всём. Взяла и призналась в изменах.
Его не было дома недели полторы. Потом он вернулся и сказал, что был все это время у друзей. Так выяснилось, что у него есть друзья. А раньше ей казалось, что его мир замыкается лишь на ней одной. Тут же вспомнилось, как однажды на вечеринке знакомая по работе намекнула, будто знает о нем что-то такое, что даже страшно говорить. Так, его репутация начала порастать подозрительной таинственностью. Хотелось узнать о нем хоть чуть-чуть гадости, а лучше – ужасной мерзости, чтобы стало хоть немного легче. Однако знакомая так толком ничего внятного о нем не рассказала, пробубнила: «была пьяна, уж и не помню, что тогда имела в виду».
Муся стала раздражаться не только на себя и на мужа, но и на окружающих. Все казались ей предателями, которые всё о нем знают, знают и молчат, молчат ей назло.

Развод

К тридцати годам Муся вдруг почувствовала щемящий нутро дух авантюризма.
"Бежать...бежать...далеко и навсегда...чтобы и люди другие, и жизнь другая, и я ... и он...,- но вдруг ход ее мысли прервался,- а может ли он быть другим? Кто он? Он - это он и больше никто, другого его быть не может?" Она закусила губу и шмыгнула носом.
Дух авантюризма покидал ее, ему на смену приходило странное чувство, тупое и ставшее потом хроническим, чувство безысходности.
А однажды Мусе приснился престранный сон. Будто за окном, там, на карнизе, целовались голуби. И так искренне, по-настоящему, практически взасос. Муся подошла поближе, так, чтобы не спугнуть их и сощурилась.
"Нихрена себе,- подумала она в этот момент,- это любовь...а Честертон писал, что птицам не дано ничего человеческого. Неет, не прав был философ, с точностью всё наоборот...это людям иногда не дано любить."
Но сон прервал стук у изголовья кровати. Муся открыла глаза и увидела перед собой блестящую швабру.
- Десять утра, Мусь, вставай! Пол мыть пора. Швабру починил - как новенькая!
 Один жалкий вид мужа бодрил действительностью. Спать больше не хотелось, и Муся принялась за уборку. Но целующиеся голуби целый день не выходили у нее из головы.
Мухи кружили под люстрой и монотонно жужжали. Кот снова и снова принимался за старое и истошно орал где-то под диваном.
- Дефицит любви, - решила Муся и вздохнула.
Циничный мартовский романтизм с порядочным лицом претендовал на лидерство в Мусиной жизни. И сначала она смиренно принимала его позиции. Чем ещё приходилось обычно впечатляться?  Ну, например: дырке на носке мужа, или горе грязной посуды в раковине, или беспомощному ночному стону нового дивана соседей, или внезапно за десять лет появившимся носогубным складкам, поражавших своей преданностью Мусиному лицу до глубины души! Всё это стало неотъемлемой частью ее жизни, ее свойством, характерной чертой! Но вот что, действительно не давало покоя – это старая угрожающая трещина в стене. Она с каждым годом разрасталась все больше и больше. И казалось, ещё чуть-чуть и трещина станет причиной домокрушения, катастрофой  бытового масштаба! Муся понимала, нужно что-то делать, как-то спасать ситуацию, но каждый день она ходила мимо трещины и миллион раз ничего не предпринимала.
Так и сложилось. Трещина росла. Диван скрипел. Кот орал. Муся - бездействовала.
Но однажды трещина на глазах увеличилась вдвое и дошла до самого потолка. К тому же в памяти начали всплывать компрометирующие моменты. Муся вспомнила, как муж часто задерживался по вечерам, несколько раз приходил домой около трёх ночи. Объяснял, что был в мастерской, дабы работы много. Она верила.
«Дура! – ругала она себя теперь. – Слепая курица! Мне и в голову не приходило, что он изменяет мне направо и налево».
И когда гневу и обиде уже не было предела, она заявила ему об уходе.
- Я давно простил тебе измены. Можешь оставаться. Я люблю тебя, - сказал он просто, без колебаний.
- Простил?! – воскликнула она.- Да… да…засунь ты это свое прощение знаешь куда!
- Что случилось, дорогая? - подошел он к ней и попытался обнять.
- Рруки убери, - оттолкнула она мужа, - любовниц своих обнимай! А я ухожу. Ясно?
Она собрала чемодан и ушла. Муж от удивления не смог вымолвить ни слова. А Муся спускалась по лестнице вниз и ликовала про себя: «Наконец-то всё закончилось…наконец-то я свободна!»
Расходились они долго и муторно - сплошная беготня и трата денег. Разводной лист, судебные прения двух сторон, окончательный штамп в паспорте и никакого сожаления. Короче, Муся осталась одна. Так одиночество стало новым признаком ее привычного романтизма. И зачем это всё надо было? Ведь трещина в стене – не причина для развода? Но Муся так не считала и на всякий случай сняла себе квартиру без изъянов. Мало ли что?..
А Мусин муж не отчаивался, точнее сказать, дошел до отчаяния в своих стараниях ее вернуть. Однако ни новые носки бывшего мужа, ни заграничная швабра "маде ин Чина" не прельщали Мусю. И все же однажды она согласилась из жалости пойти с ним на свидание. Под вечер они снова оказались в комнате с трещиной, но до дела так и не дошло. Муся кривилась.
- Выходи за меня.., - робко предложил муж.
- Опять?! - ужаснулась Муся.
- А что такого?
С тех пор она начала его избегать. Он стоял под окнами. Она делала вид, что ее нет дома. Пол скрипел. Трубы текли. И Муся решила: "Пора бежать!"

Тоска

Как-то Мусе стало тоскливо, и она завела себе козочку. Почему именно козочку? Муся считала, что коты, собачки и всякие там попугайчики - сильно попсово. Ну а если это ещё и породистое животное - то всё! - буржуйство! А маленькая козочка - это даже романтично. Но тупая скотина вечно издавала гортанные звуки, жевала новые шторы, испражнялась где попало, да ещё и плюс ко всему оказалась козлом. Козлом по кличке Нюша! Но когда животное стало уж очень кого-то напоминать своим безучастным взглядом, Мусиному терпению пришёл конец! В итоге козел был сослан в ближайшую деревню. Шторы поменяны. Шурка снова торчала на пороге. План культурной программы - составлен. Оставалось лишь смириться с парой-тройкой лишних килограммов на боках и влезть-таки в старое красное платье. А на следующий день – укатила в Москву.

Новая старая жизнь

Забегу вперед. Муся, конечно, устроилась в Москве, и, надо сказать, довольно неплохо. И друга себе заимела  - интеллигентного такого актеришку местного пошиба – Петю Павловского. Он никакими сверхвыдающимися талантами не блистал, в кино его не приглашали, в театре играл второстепенные роли. И Муся понимала, почему. Играл он вечно с одним и тем же лицом, как-то сгрибившись, даже будто боясь чего-то. В жизни, кстати, был таким же. Но Муся никогда не говорила ему об этом, и более того, даже льстила его больному самолюбию. Просто она боялась его потерять. Вот странно, Муся! Восемь лет ты прожила с нелюбимым человеком и когда дошла до точки невозврата - ушла от него. И снова посредственность! Разве так можно? Пожалей ты себя, в конце-то концов! Ну да ладно, решать тебе, всё равно ты меня никогда не слушаешь…
Так вот, редкие встречи с Петей, долгие разговоры о смысле бытия, литературе и театре, клубы, рестораны и работа, работа, работа…И снова – что-то не то! Сиюминутные удовольствия и деньги – не счастье, решила Муся. Она поняла, что сейчас ей нужна высокая цель. Родить и воспитать человека – это серьезно. И к этому Муся решила идти во что бы то ни стало. Напролом. Гордо. Нахрапом! С тех пор, а может, так просто совпало, ей начало казаться, что мужчины боятся ее.
- Ты слишком прямолинейна, Муся! – говорила Шурка.
- Но ведь я же ничего такого от них не хочу – просто ребенка!
- Ага! А они думают…щас ребенка, потом отцовство, а потом, чего ещё ни хватало – алименты… Нет, Муся, нельзя на первом свидании говорить, что хочешь изнасиловать мужчину да еще и ради ребенка.

Коля

А однажды Муся влюбилась крепко. И как бы это ни было печально - безответно.
- Он меня унизил, просто растоптал, сломал! - возмущалась она.
- Ну унизил, ну не любит...и что теперь? Ведь ничего не поделаешь! - уверяла ее Шурка.
И тут Мусины глаза сузились.
- Месть! - сквозь зубы прошептала она.
- Ты собираешься мстить?
- Да!
- Как? Глупая ты моя...
- Я подожгу его дверь!
- Ты с ума сошла?
Но Муся была невозмутима. Она подкараулила, когда любимого не было дома, облила его дверь бензином и уже почти зажгла спичку. Как вдруг услышала за спиной его голос.
- Милая, что ты творишь?
- Жгу дверь, не видишь что ли,  - испуганно, но с деланной гордостью обернулась Муся.
- Зачем?
Это был он. Мягкая улыбка чувственных губ поразила Мусю прямо в сердце, и она растаяла.
- Ты меня брооосил.., - заплакала Муся и кинулась ему на шею.
- Но я не бросал тебя, - отстранился он.
- Нет? Правда? - с надеждой в голосе произнесла Муся, утирая слезы.
- Угу...
- А чего не звонил, на звонки чего не отвечал? А с Ксюхой Ивановой чего ходил?
- Я ни Ксюхи, ни номера твоего не знаю...милая.
- Да ты обкурился что ли вконец? - начала догадываться она.
- Да и не курю я...Как имя-то твое?
- М-муся...
- А я Коля... - снова улыбнулся он.
- Белая горячка, ни больше - ни меньше...- констатировала Муся.
- У тебя?
- У тебя, Вань...
И тут Коля расхохотался так громко, что Муся сначала оторопела, а потом, бросив канистру,со страху пулей умчалась прочь.
- Да-а, видимо братик напортачил по полной программе,- ухмыльнулся он , проведя пальцем по двери и ощутив запах бензина.
Впоследствии попытка поджога была разоблачена. Близнец опознан. Мусе сделан выговор, но не строгий. Коля взял всё под свой контроль и пригласил Мусю на свидание.

Неожиданный поворот

И тут Муся, прищурив правый глаз, начала строчить ему письмо…
 Неподалёку сидел какой-то фраер в кожаной куртке (запах кожанки бил в ноздрю Муси так, что она даже отвернулась).
Муся, какая ты циничная! Ведь еще несколько лет назад тебе это было совсем не свойственно!
- Он смотрит на меня, как на пирожок с ливером! – с негодованием ответила она.
- Ну и что! – ответила я. - Он – мужчина, даже вполне себе симпатичный.
- Нет, - заявила вдруг Муся. - Он …  не такой, как я!
 И здесь я вдруг поняла: Муся другая! Она любит, чтобы было все красиво, «чинно, благородно»…А этот?…Что может дать ей он? Ничего!
- Я согласна… и что ты дальше будешь делать, моя Муся?! – Спросила я ее, потому что уже давно наладила с ней откровенный диалог.
- Любить! – воскликнула она.
«Хм…странно,- подумала я, - Муся решила вдруг полюбить кого-то….был бы этот человек передо мной, я бы предостерегла его от неожиданных поворотов и перипетий».
Но Муся была невозмутима и жестоко била по клавишам  своего ноут-бука дальше.
Ах, Муся-Муся, мне бы твои проблемы! Тащишь на себе груз непосильной ответственности! Решаешь любить вдруг. Хорошо. Однако ты не забыла, чем кончился последний поворот событий? Что ты испытала после развода с мужем?
Ты смотришь и ухмыляешься, мужчины для тебя – некий аттракцион эмоций?...Хорошо…
Но знай…наступит тот день, когда ты полюбишь по-настоящему и даже я не смогу тебе ничем помочь.
- Я, кажется, уже люблю его, - неожиданно отвечает она мне.
«Доигрались! - Думаю я. – Прекрасно!»
И продолжаю свой рассказ.

Снова в невестах

Муся разбила дома  ртутный градусник, и будущность показалась ей вдруг совершенно  неприглядной. Однако ненадолго. Почти сразу позвонил Коля и сказал: «всё кончено». Оставалось собрать осколки и смыть ртуть в унитаз. Именно так Муся  делала в детстве, несмотря ни на что. Так она поступила и сейчас.
Что ее подкупило в Коле? Искренность. Он в первую же ночь признался, что до нее любил замужнюю женщину, причём сказал это печально и отстраненно, так, что Муся даже ненадолго поверила ему. Но потом она всё же проверила его сотовый, записки в столе, в мусорном ведре, даже в стопках документов, которых было по всей квартире у Коли штук двадцать с лишним. И везде, где бы ни побывал ее чувствительный нос, находились улики против этой его отстраненности. Короче, очень скоро абсолютная причастность Коли к замужней даме была установлена. Вот тогда-то Муся и забила тревогу. Она сразу заявила ему о своих подозрениях, точнее сказать, громогласно обвинила его в измене и даже дала оплеуху. Он всё отрицал. Тогда Муся решила идти дальше, выяснить все до конца, бросить ему факты в лицо, вообщем, - встретиться с соперницей. Но, подумав, отступила. Ведь он делал на нее серьёзную ставку, даже однажды озвучил свое желание познакомиться с Мусиной мамой. Это, надо заметить, придало отношениям основательности. Но маячившая спереди и сзади замужняя особа – не давала покоя. Вроде, тридцать лет – пора и второй раз замуж, женский век короток, и жених имеется, очень заинтересованный в супружестве, а соперницы беспокоят. Будучи когда-то любовницей женатых мужчин, Муся уже и саму себя не воспринимала всерьез, привыкла к этому, вжилась в роль так, что поменять амплуа уже не могла. А возможно, ей  просто хотелось интриг и расследований. Но однажды ночью с ней произошел приступ тахикардии, и Муся поняла, что она уже не в том возрасте, чтобы нервничать из-за пустяков и отправилась с Колей к маме.
Всё прошло великолепно, лучше и быть не могло! Коля произвел прекрасное впечатление: он бесконечно цитировал Чехова, так любимого Мусиной мамой, сделал ей несколько комплиментов и, уходя, облобызал ей руку. Мама была удовлетворена. Муся спокойна. Но спокойствие продолжилось недолго. На следующий день она заметила, что жених начал выключать телефон и прятать его перед сном  под подушку.
- Есть баба! – констатировала Шурка.
- Я вот тоже так думаю. Это всё она, замужняя.
- Свинство какое, а? В стране с мужикам напряженка, а она аж двум голову морочит! Никакой женской солидарности! Нет, не баба это.
Тут Муся на секунду отвлеклась и расслышала из восклицания Шурки лишь последнюю фразу.
- Не баба?! Ты думаешь, он того?!
Тут Шурка странно посмотрела на Мусю.
- Того или этого, но всё требует проверки. Тщательной и основательной.
И подруги приступили к действию. Они наняли детектива из частного нелицензированного агентства. Так началась слежка. Два дня агент наводил справки о личности Коли у самих же подруг, а на третий день признался ему же во всём. Так слежка и закончилась, и, надо заметить, в пользу агента: он отказался отдавать задаток.

Муся и Шурка были ошеломлены произошедшим. Но ничего не оставалось, кроме смирения – никаких договоров с агентством они не заключали, деньги давали без свидетелей. Плюс ко всему, буквально на следующий день после их с Шуркой разоблачения Коля позвонил и заявил, что всё кончено. Любые попытки объясниться были тщетны – Коля больше не отвечал на звонки.
- Его крайне расстроила слежка,- подозревала Муся, - или он, действительно, латентный гомосексуалист.
- Кто?! – округлила глаза Шурка.
- Коля. Ты же сама недавно это говорила! – будто с обидой в голосе воскликнула Муся.
- Я?!   
- Д-да, а что, нет? – виновато улыбнулась Муся.
- Я ничего подобного не имела в виду. Хотя…мысль!

 «Гомосексуалист, градусник, - и всё на «г»,- подумала Муся, набирая номер Шурки, - разве стоит ради этого так расстраиваться? Тем более что сегодня пятница, и свободный вечер еще никому не мешал».
Возможно, Коля передумает и возьмет свои слова обратно. Однако Мусю это вряд ли обрадует. Ведь святая женская солидарность в борьбе с сомнительной ориентацией творит чудеса! Тут же находятся иные достойные претенденты на руку и сердце. И будущность кажется не такой уж мрачной, тем более что в аптеке уже лет сто продаются электронные градусники. Ведь именно с ним Шурка и заявилась к Мусе в тот же вечер.

Возвращение

«И снова это дурацкое предчувствие, - думала Муся по дороге на вокзал, - если попутчиком и в этот раз окажется какой-нибудь пьяный десантник с недельным перегаром или того хуже – плешивый научный сотрудник со взглядом-рентгеном, а не красавчик спортсмен-бодиблдер, я перестану ездить на поездах и перейду на воздушный общественный транспорт».
 В это время на перроне суетились люди. До отправления оставались считанные минуты. Кто-то даже утирал слёзы.  Вдруг в этот момент Мусе стало так горько  и тоскливо, что и она заплакала.
   Муся, ты такая сентиментальная! Тебе жаль людей, которые расстаются друг с другом. Да? Конечно, может быть, это навек прощаются двое влюблённых, накануне обретших друг друга  и вынужденных теперь сейчас же навсегда распрощаться. Конечно, обещания будущей скорой встречи, надежда на счастливое будущее и это вечное «никто кроме тебя» - сейчас их альфа и омега.…Но, ты – то знаешь, что это всё напрасно и их встреча никогда не состоится. Он найдет себе там далёкую, но не менее любимую, а она ещё долго будет ждать и верить. Но потом тоже утешится в чужих, но близких и теплых объятиях. На этом все и закончится... Или нет.  А может быть, это муж и жена после нескольких лет счастливой совместной жизни вынуждены разлучиться, потому что он уезжает на заработки в другой город. У них маленькие дети, которых нужно кормить. Дети недоедают, одеты бедно, в глазах их печаль…но, как известно, также, как бедность порождает нужду,  большой заработок провоцирует ненужную мечту. А к чему приводят нас эти мечты вдали от родных, чем приходится на самом деле расплачиваться за подобную мечту – этот отец семейства узнает потом… Хотя, может быть, это дочь провожает отца. Он приехал к ней лишь в отпуск. Первый раз за десять лет. Она видела его последний раз, когда ей было шесть.  И вот, наконец, он здесь, рядом. Такой родной и близкий. Он смотрит на нее, она на него, и оба не верят, что вот-вот поезд тронется  и пауза в близости душ затянется опять Бог знает на сколько. Но и  тут ты всё знаешь наперёд. Отец – сердечник. Почти сразу после отъезда у него случится приступ. Мать девочки, с которой у нее итак из-за прошлого развода напряженные отношения, промолчит об этой смерти...
 Но плачешь ты не от жалости к другим, увы, а от жалости к себе: ведь тебя никто не ждёт…а вдруг ждет? Ты никогда не задумывалась об этом? А ведь действительно, такой человек  есть…Что? Ты не понимаешь, о ком я? А ты подумай…пожимаешь плечами.. да я  не тороплю тебя. Но помни, всегда у кого-то есть кто-то, кто всегда ждет и верит. Время само всё расставит по своим местам. А сейчас запомни одно - возвращение – удел сильных и  прибежище мудрости. Тот, кто всегда помнит о главном человеке в своей жизни – старается не расставаться с ним никогда, а если даже и расстается – то только для того, чтобы обязательно вернуться…и вернуться навсегда…

Негодование

«И почему меня часто тянет к чему-то ущербному?! – негодовала Муся, неудачно полюбив в очередной раз, -  И это его неисправимое пристрастие к алкоголю, и голос с хрипотцой, что, собственно, тоже не говорит ни о чём хорошем...и всё-таки есть в нём что-то, чего нет в других...и это "что-то" чудесным образом переворачивает всё с ног на голову! Алкоголизм становится шлейфом романтизма, а  голос ...голос доводит до самых губ. И думаешь каждый раз: ну, как можно не любить этого человека, ведь он гениален! Гениален в своём противоречии, что так сводит меня с ума. Н-да... И если это ущербность, то точно  не его, а моя».
Не было ни ее вины, ни его в том, что они расстались. Была зима и никуда не хотелось идти. Так Муся и просидела дома все новогодние праздники. А он? Хм...он затесался в веселую компанию и чудесно проводил эти дни. Потом она видела его с кареглазой брюнеткой. Муся решила, что она цыганка. Но это не имело никакого значения. Он смотрел на неё так, слово она королева англицкая, и при этом совсем не замечал Мусю. Она стояла неподалёку от них и моментально уловила ее гнусный русский.
"Боже! Она говорит отвратительно, с орфоэпическими ошибками!" - подумала она.
Это ее утешило. Но ликование было недолгим. Почти сразу Муся заметила, что у ее  соперницы премиленькое личико, осиная талия и выправка, как у породистой лошади. Муся же, стоя теперь в темном углу, раздираемая ревностью и завистью, отличалась скованностью шейно-плечевого отдела, что не позволяло ей даже выпрямиться нормально. Так она и ушла, ссутулившись.  И всю дорогу проклинала великий и могучий русский язык, который по сравнению с красотой соперницы был  плевком в небо.
Он, конечно, звонил потом пару раз, просил вернуть зонтик и мочалку. А у Муси перед глазами стояла кареглазая брюнетка. Так она и ответила ему сгоряча:
- Цыгане не моются! - и зачем-то добавила. - А дождь кислотный только в детстве капает!
"Вот дура! – подумала при этом. - Что я несу!"
 И от безнадёжности разрыдалась. Думаю, ее вопли были слышны соседям. Потом один из них долго ходил мимо и странно поглядывал в ее сторону.
Тебе не нравится такой ход событий, Муся? Ты, я смотрю, совсем расстроилась. Не переживай. Это же всего лишь бумага и карандаш. А ты – мое воображение. Сейчас я все исправлю. Ты только не грусти.
На самом-то деле всё было иначе.
Да. Муся видела его в компании брюнетки. Но это был мимолётный флирт. Она оказалась талантливой певицей и, короче, ей было не до него. Он еще долго приглядывался к Мусе  и разглядел-таки что-то. И это было прекрасно, жаль только, что всего на пару ночей. Он был свободен. Свободный поэт! Иногда люди до болезненности ценят это состояние так, что даже противно становится и кажется, что хуже свободы нет ничего на свете. Тем не менее Муся снова была влюблена...а он - нет...он просто был свободен.
Опять не то?
Ага...всё было иначе.
Он влюбился в Мусю, а она разочаровалась... Он любил выпить и спился через десять лет. Нет? Сильно трагично?

Он влюбился и ты влюбилась? И вы жили долго и счастливо? Скучно? Опять не то. Муся! Какая же ты придирчивая! Какой бы ход событий я не предложила, все тебе не так!

Что? Лучше так, как было с самого начала? Хорошо…

Начало

«И почему меня часто тянет к чему-то ущербному?» – негодовала Муся.
- Итак! – твердо решила она. - Ущербность – это для кого-то другого, но никак не для меня!..
И вспомнила о бывшем муже.
«Как же? Всё-таки пять лет прожили вместе как-никак, - подумала Муся, - не чужой он мне человек. И, пожалуй, единственный порядочный человек из всех мужчин, которые у меня были».
. И она поехала к нему.
Он был в мастерской, грустный, похудевший и небритый. Рубашка на нем была та же, что и в тот деть, когда она ушла. И сердце ее сжалось. Она постирала рубашку, погладила, приготовила ужин, помыла посуду и пол, полила фикус. Он молчал. Больше ничего не оставалось, как уйти.
- Так я пойду? – промямлила она.
- Я закрою,  – подошел он к двери.
Она шла домой и снова ругала себя, даже плакала: «И зачем я обидела его? Ведь он ни в чем не виноват! Какая же я сволочь!»
Всю неделю совесть не давала ей покоя. Уснуть было тяжело, как никогда. Даже ночью во сне она плакала. Утром не хотелось просыпаться.
В конце недели, в воскресенье, она пошла с Шуркой в бар, немного развеяться, отвлечься от грустных мыслей, неожданно для себя жутко напилась и позвонила ему. Хотела приехать, вернуться, броситься к нему в объятия. А он ответил, что не один. Тогда жалость снова сменилась гневом. Однако гнев тут же сменился ревностью.
Она стала следить за ним по вечерам: с крыши соседнего дома смотрела в бинокль. Вечер, два, три, и, наконец, она увидела его с женщиной, но не с молодой и красивой, какой она себе ее представляла. Это была женщина лет сорока, в инвалидной коляске.
И она снова заплакала. Долго не решалась позвонить, но через пару часов набрала его номер.
- Я видела тебя с женщиной в инвалидной коляске. Кто она? Может, нужна моя помощь? – спросила она робко.
- Нет, мы с Аней прекрасно сами справляемся,- ответил он, - спасибо.
- Но она же инвалид!
- Прежде всего, она очень талантливая поэтесса, а потом, прости, но нам помощь не нужна.
- Ты что же это…меня на инвалидку променял?!
- Послушай, ты, кажется, меня сама бросила?
- И совершенно не жалею об этом!
Разговор был закончен. Всё встало на свои места. И, вроде, следить больше ни за кем не нужно, а все равно неприятный осадок остался. Что же ее так задело? Талант!
Талант, которого у нее никогда не было.
«Художник и поэтесса,- размышляла она,- два творческих человека, у них свой мир, иной. А я что? Где-то в грубой реальности! На отшибе…»
Познакомившись с ним, она увидела другой мир, мир искусства. Он был таинственным, красивым, одновременно чужим, непостижимым. Она даже попыталась написать образ Николая Чудотворца. Но он скорее напомнил рисунок пятилетнего ребенка. Муж смеялся и мотал головой.
В детстве она пробовала писать стихи, но рифма не шла. В студенческие годы ничем кроме прикладной математики не интересовалась, да и времени не было. И институт-то она окончила с большим трудом, со сплошными «удовлетворительно».
«Я обычная, заурядная, простая, а она, значит, талантливая», - негодовала она.
И инвалидность поэтессы отошла на задний план. Было ясно, что он влюблен в нее. И тогда она решила:
«Отбить во что бы то ни стало!»
Так и получилось. Несколько лет она мечтала избавиться от него, от его назойливой и покорной любви, а теперь не знала, как вернуть всё на свои места.
Но он был непоколебим и при встрече сказал:
- Я любил тебя. Но бросить Анечку не могу, потому что теперь она моя жена и я ответственен за нее, за ее судьбу.
- Но чувство ответственности – это еще не любовь! – вскричала она.
- Это выше любви.
- А как же я?
- Ты не умеешь любить. Так что успокойся и иди домой.
Потрясенная этими словами, она долго не могла придти в себя. Болезненная печаль поселилась в ее сердце. И разобраться, с чем она связана, не было никакой возможности. Казалось, что это самолюбие и гордость, а порой казалось, что это настоящая любовь, которую нельзя вернуть. И заглушить эту боль другой мужчина не смог.
Она часто ездила к его дому, чтобы увидеть, как он на прогулке улыбается, когда смотрит на нее, также, как он улыбался ей когда-то. Горечь потери грызла изнутри.
Но вышло так, что через пару лет его жена умерла. Она болела неизлечимой болезнью. После этой потери он стал другим человеком: раздражительным, нетерпеливым, даже злым. Муся же снова жила с ним... Вернулась сама, сначала помогала по дому, а в один день просто взяла и осталась. Он теперь работал меньше, где-то постоянно пропадал, по ночам часто бывал в барах, а иногда возвращался под утро со стойким запахом перегара и женских духов. Его друзья откровенно и даже с издевкой намекали ей на то, что муж изменяет. Она это знала и сама, но всё ему прощала: и измены, и унижения,.. и побои. Совесть ее теперь не болела, на душе стало значительно легче. Взгляд ее был кротким, спокойным, несмотря на то, что он смотрел на нее с невыразимой ненавистью и часто отворачивался. Она же на это просто улыбалась и отвечала:
- Ничего, ничего…всё будет хорошо. Ведь терпение и ответственность за другого – выше любви...
И в глазах ее при этом блестело что-то демоническое.