Казус бабы Веры

Мария Михайлова Солоневич
Казус бабы Веры.

Миша. 

Утром Миша обычно вставал рано, до шести, когда у Володьки начинался приступ застарелого туберкулезного кашля. Тогда юноша быстро собирался и уходил в институт, чтобы не видеть, не слышать и не чувствовать хоть полдня эту страшную реальность, которая отравляла ему жизнь уже несколько месяцев.
Он зашел в здание и посмотрел на большие настенные часы: было семь утра. Сквозняк столкнул между собой большие институтские входные двери, отчего они загремели и разбудили дремлющую в будке «тетю Шуру» – так вахтершу по-свойски называли студенты. 
- А-а, Миша…- с безразличием произнесла она, зевая во весь рот и кутаясь в серую скатавшуюся шаль, - опять ты чуть свет…
Миша пожал плечами, улыбнулся и хотел было уже ответить ей, но вдруг заметил, что женщина снова закрыла глаза, и, чтобы не тревожить ее сладостной дремоты, а заодно не придумывать оправданий своему очередному раннему приходу, почти неслышно прошмыгнул наверх.

Коридоры института пустовали, привычного разноголосого гомона студентов ещё не было слышно, особый, десятилетиями устоявшийся запах высшего учебного заведения наполнял душу гордостью. И о том месте, где Миша был ещё полчаса назад, вспоминать  совсем не хотелось,
И только в теплом и от этого уютном здании института все плохие мысли куда-то сразу улетучивались, настоящая жизнь была здесь и сейчас и хотелось мечтать …  но старый  холодный барак на окраине города все же напоминал о себе чувством тревоги, засевшим глубоко в душу тяжелым бременем, и иногда стены любимого вуза вдруг начинали возбухать и плыть перед глазами, но  волшебной силой воли они снова вставали прямо и ни за что больше не выпячивались и не скользили вниз. Поэтому никто: ни сокурсники, ни преподаватели, - даже не догадывались о том, в каких условиях приходится с недавних пор жить студенту Иванову, потому что за свои семнадцать лет в интернате он научился сдерживать слезы и никогда не жаловаться.

К восьми часам аудиторию открыла отличница Петрова и сквозь круглые очки, сощурившись, недобро посмотрела на Мишу. Чем эти взгляды были вызваны, он не понимал, но с каждым днем  приходить в институт первым ему становилось всё неудобнее…
Когда лекция началась, он сел на заднюю парту рядом с горячей батареей. Ее тепло подействовало на Мишу усыпляющее. И, опустив голову на сложенные перед собой руки, он … заснул. Но неистовый хохот сокурсников  заставил его вскоре пробудиться. Миша  медленно поднял голову и ещё несколько секунд не мог сосредоточить взгляд на высокой фигуре Бориса Яковлевича. Преподаватель наклонился к нему и посмотрел прямо в глаза.
- Хм, - иронично улыбнулся профессор, - ку-ку!
Тут-то Миша окончательно проснулся и резко вскочил с места.
- Извините…я…я, – начал Миша, растерянно.
Сокурсники притихли.
- После занятий я жду Вас у себя в кабинете, молодой человек. – нахмурил черные густые брови Борис Яковлевич.- Я не потерплю столь наглого отношения к моему предмету и ко мне!
После этих слов преподаватель продолжил лекцию, а Миша опустился на свой стул.
- Лучше бы домой спать шел после лекций, а не меня провожать… - обернулась к нему впереди сидящая Наташа.
- Прекратить разговорчики! – громко крикнул Борис Яковлевич, и девушка резко замолкла и отвернулась.
 Миша улыбнулся и с обожанием посмотрел на ее нежный профиль и бархатную фарфорового цвета щечку, которая вдруг загорелась алым румянцем.

Наташа.

 Наташа давно чувствовала, что нравится Мише, и это, конечно же, ей льстило. Его частые и пристальные взгляды она приметила еще с начала года. Но когда внимание Миши трансформировалось чуть ли ни в назойливую слежку, девушку это стало сильно раздражать: одно дело, когда на тебя просто смотрят, и совсем другое, когда буквально проходу не дают - ведь он взялся провожать ее домой каждый раз после занятий!
 Вот и сегодня, когда закончилась последняя лекция, в вестибюле Миша подбежал к ней и, как обычно, спросил:
- Можно, я тебя провожу?
Наташа с удивлением взглянула на него и спросила:
- Тебя, кажется, декан просил зайти после занятий. Злоупотреблять его терпением опасно…
- Я уже был у Бяки!- отмахнулся Миша, протягивая руки к Наташиному пакету,  доверху набитому учебниками и конспектами.
         - И когда ты все успеваешь? – с отчаянием в голосе произнесла Наташа и покорно протянула ему пакет. Миша влажными от волнения пальцами, робко дотрагиваясь до её руки, принял тяжеленный пакет как бесценный дар небес, глядя при этом на Наташу с невыразимой благодарностью, а затем, гордо расправив узкие покатые плечи, пропустил  девушку вперёд, открывая перед ней большую дверь института.

Равнодушное небо низко висело над озябшим городом серой пеленой слоистых облаков. Голые, почерневшие от дождей сучья деревьев раскачивались на промозглом ветру, а сами дожди – монотонные, нескончаемые, вгоняющие в тоску – уже который день подряд вынуждали горожан укрываться от непогоды разноцветными зонтиками, отчего улицы насквозь промокшего города расцвечивались причудливыми сочетаниями ярких красок, и безликая осень хотя бы на время переставала казаться такой мрачной и унылой.
Миша в отличие от остальных прохожих преодолевал ненастье с непокрытой головой. Капли дождя струйками стекали по его худощавому некрасивому лицу на тонкую голую шею, а затем растворялись на воротнике поношенной куртки. Сутулый и нескладный, в спортивных штанах с вытянувшимися коленками он как обычно на ходу рассказывал одну из увлекательных историй своей восемнадцатилетней жизни.
 «И не лень ему таскаться в такую даль по мерзкой погоде? Ехал бы домой да спал бы себе, чтобы на лекциях не позориться…- искоса посматривая на назойливого поклонника в это время, думала Наташа, - так нет…»
- Вот тогда-то мы с ребятами и поймали две щуки… во-от таких! – продолжал он,  широко разводя в сторону свои длинные руки.
Наташа по дороге шла молча, а Миша, стараясь понравиться девушке, в подтверждение своему рассказу подпрыгивал и кружился посреди тротуара. Правдивыми были эти истории или же придуманными Мишей прямо на ходу, понять было невозможно; впрочем, Наташу их достоверность интересовала мало: пакет с книгами кружился вместе с Мишей, и она очень боялась, что ручки пакета вот-вот оборвутся, и все его содержимое полетит в грязь.
«Все, последний раз иду с ним! – подумала Наташа решительно. – Вон - люди косо смотрят! Навязался на мою голову, шут гороховый!..»
В такие минуты жалость к Мише сменялась в ней глухим раздражением и даже злостью. Но Миша, не чувствуя её истинного отношения к себе и ещё активнее стремясь понравиться Наташе, впадал в ещё больший кураж, и огромный пакет с книгами начинал буквально летать над его головой.
Наконец, добравшись до перекрёстка, на котором они обычно расставались, Наташа протянула руку за пакетом и, тихо вздыхая, сказала:
- Эх, Иванов, Иванов, ну и выдумщик же ты! Ладно, гуд бай: дальше я сама…
 Миша тут же умолкал и послушно отдавал Наташе пакет.
«Только помани - и он тут же пойдет со мной и дальше, - думала Наташа, - И домой ко мне пойдет, стоит только пригласить… а потом не будешь знать, как выпроводить… Ну, не-ет, мне этого не надо! Ну почему же он ничего не понимает?! Нет, всё: завтра же скажу, чтобы больше не провожал! Ни-ко-гда!..»
            И тут Наташа на мгновение оборачивалась, замечая, что Миша так и стоит на том же месте, где она оставила его, и смотрит на нее преданными глазами. 
 «Интересно, и долго он ещё так стоять будет?..»
- Иди домой, промокнешь, - сказала она, хотя прекрасно видела, что Миша и так уже промок насквозь, но при этом выглядел бесконечно счастливым.
- Я – закаленный! - ответил он, смеясь.
«А, пусть стоит… мне-то что», - равнодушно подумала Наташа и направилась в сторону своего дома.
- Пока! – кинула она, уже не оборачиваясь.
Миша тихонько вздохнул и повернул в сторону своего барака, но ещё не раз с надеждой оглядывался назад, стараясь хотя бы на мгновение увидеть Наташу. Но только многочисленные лужи, морщась от падающих капель дождя, будто печально улыбались вслед уходящему кавалеру.

Баба Вера.

Каждый раз, возвращаясь из института, Наташа проходила мимо панельной пятиэтажки, в одном из подъездов которой, на первом этаже, жила старушка баба Вера - объект насмешек для местной детворы.
- Бабка – акробатка! - кричали они ей, когда баба Вера появлялась во дворе.
А началось это с того дня, когда один из мальчишек увидел бабу Веру разгребающей мусор в помойном баке. И всё бы ничего – мало ли в городе таких стариков и старушек, копающихся в помойках! - но вот незадача: в своих стараниях добраться до самого дна, старушка, как видно, переусердствовала, слишком сильно наклонилась за край бака - да и нырнула туда. Весь двор наблюдал, как красные резиновые сапоги, бессменные ее спутники, с минуту, беспомощно барахтаясь в воздухе, торчали из раскачивающегося бака, после чего бак всё же завалился  – естественно, вместе с бабой Верой. Она ползком выбралась из зловонной кучи мусора, поднялась, упираясь руками в грязный асфальт, и, даже не отряхнувшись, пошла дальше - по своим делам. Детвора смеялась, хватаясь за животы, а прохожие постарше, что-то бормоча, брезгливо отворачивались и спешили как можно быстрее пройти и мимо лежавшего на боку помойного бака, и мимо убогой старушки.
Наташа хорошо запомнила тот летний вечер, когда это произошло: находиться в квартире из-за необычайной духоты было невозможно, и она вышла на балкон, прокручивая в памяти исторические даты для предстоящего вступительного экзамена. В этот момент она и услышала детский смех, и увидела бабу Веру выбирающейся из помойного бака. 
Баба Вера - седовласая неухоженная старуха в юбке с драным подолом и в кофточке с растянутым воротником - была своеобразной тенью двора, его призраком, его вечным спутником. Летом она ходила босиком, отчего подошвы её ног были чёрными и потрескавшимися. Но такие мелочи жизни бабу Веру не волновали. И когда пацаны начинали дразнить ее, то на все насмешки она всегда отвечала одно и то же:
- Скоро… уже скоро… смерть придёт за мной…
- Да ладно, баб Вер, поживи ещё! - подтрунивали ребята.
- Не-е-ет! – упрямо перебивала она, мотая нечёсаной головой, – Пора уже… пора!..
Но день сменялся днём, год шел за годом, а баба Вера всё бродила по двору, еле перебирая ногами, и каждый день надеялась, что он будет последним.
 И теперь, проходя мимо дома старушки, Наташа вдруг вспомнила о ней, и гримаса жалости  исказила её личико.
Дойдя до своего дома, Наташа перепрыгнула через лужу возле подъезда, и вскочила на крыльцо; быстро поднявшись на третий этаж, она достала из кармана дождевика ключ и вставила его в замок, но тот ни за что не хотел открываться. 
- Да что ж это такое! - произнесла она в отчаянии и принялась дёргать за ручку двери.
- Добрый день! У вас что-то случилось? – послышался чей-то голос.
Наташа вздрогнула и испуганно обернулась.
Перед ней стоял статный молодой человек в кожаной куртке с поднятым воротником. Это придавало его виду некоторую таинственность. Карие глаза игриво блестели из-под модной джинсовой кепки.

Володька.

Новым Мишиным соседом по комнате в бараке был Володька, тоже, как оказалось, бывший детдомовец. Он слыл горьким пьяницей и неугомонным дебоширом. Однако, сосед никогда не ссорился с Мишей, но зато ежедневно и громко ругался с другими жильцами по бараку, иногда пуская в ход и кулаки. А рано по утрам, понуро опустив похмельную голову и глядя в пол мутными стеклянными глазами, часто курсировал от их с Мишей комнаты до расположенного в конце коридора туалета и обратно, при этом как-то механически-резко переставляя свои кривые ноги. За эту походку соседи дали Володьке прозвище - Ошибка Франкенштейна. И действительно, он очень внешне походил на чудовище из фильма ужасов, который так любили смотреть все воспитанники интерната, где вырос Мишка. Лицо соседа, изуродованное шрамами, всегда одутловатое и неподвижное, не выражало никаких эмоций и имело скорбный серый оттенок,  то ли от горькой нищенской судьбы и одиночества, то ли просто от грязи, которую Володька не смывал с себя годами.
- Это, Мишка, те моются, кому чесаться лень,- любил повторять он своим сиплым голосом, добавляя неотступно преследующее каждую сказанную им фразу, всеобъемлющее, - б-ля!
 Но, ни странные принципы личной гигиены, ни даже потрясающее сходство с персонажем ужастика не удивляли Мишу настолько, насколько то, как ловко в этом уродливом подобии человека уживались две противоположные крайности: безразличие и даже ненависть к людям и бесконечная любовь к кошкам, которых у Ошибки было аж пять штук (плюс ещё три новорожденных котенка). Вся эта  ненасытная мяукающая свора тоже жила с ними в одной комнате. Володька кормил питомцев со своего небогатого стола и был всерьёз озабочен будущим любимых «оглоедов». По выходным он носил котят на рынок, но не чтобы продать за бутылку, а просто отдать их в хорошие руки, однако к вечеру возвращался обратно со своим  выводком и крыл весь честной народ отборным матом, обвиняя людей во всех бедах и неудачах, неотступно преследующих и его котят, и самого Володьку. А Мишке потом и дальше приходилось засыпать и просыпаться под устоявшееся в комнате кошачье зловоние.
В бараке Миша стал мучиться от бессонницы. Он поздно ложился, засиживаясь за учебниками, потому что решил для себя во что бы то ни стало выучиться и получить профессию.  Ведь главная ошибка Володьки, как казалось Мише, и состояла именно в его необразованности.
«А что ему еще оставалось после детдома? – думал Миша о нем. - Особых склонностей к наукам он, по всей видимости, не имел, учиться не хотел, вот и пошел воровать, дурное дело – не хитрое…».
Как бы там ни было, а сосед, действительно, отсидел в тюрьме за кражи полжизни, но вот последние десять лет уже не привлекался. Анна Тимофеевна, полная женщина лет пятидесяти, тоже соседка по бараку,  говорила, что он все эти годы просит милостыню у храма на кладбище.
Вернувшись в барак, преодолев тяжелую, готовую сорваться с петель в любую минуту, входную дверь, Миша направился к себе в комнату. Она была на втором этаже. Именно оттуда доносилась ругань Анны Тимофеевны и Володьки.
- Неплохо пристроился, тунеядец несчастный!- кричала соседка.- Конечно! Стой себе с протянутой рукой -  и работать не надо, и воровать незачем – всё кто-нибудь да подаст: то копеечку, то кусок хлеба…только ведь знали бы люди, кому подают! Зек проклятый, всю жизнь воровал по-черному, а теперь стоит, в глаза честным людям заглядывает…тьфу, даже противно!
«Всю жизнь…»,- отдалось у Мишки в голове. И тут он вдруг первый раз за все время, проведенное в бараке рядом с Володькой, подумал: «сколько же Володьке лет?». Но ответить себе на этот вопрос он не смог, потому что у Ошибки возраст точно не определялся и варьировался где-то от тридцати пяти до шестидесяти лет, и медленно, невольно прислушиваясь к крикам, стал подниматься к себе в комнату.
- Корова, б-ля! Проститутка! – орал Володька.
- Деградант несчастный! Да чтобы я тебе хоть раз еще в долг дала, хрен тебе!
- Дала! Да я на тебя ни в жисть не полезу! Ты себя в зеркало видела?
- Ах ты, тварь!
Послышался страшный грохот. Сверху полетела вниз алюминиевая кастрюля и чуть не попала Мишке в плечо. Отскочив и прижавшись к стенке, он осторожно продолжал подниматься по лестнице.
У Володьки вид был растерянный. Анна Тимофеевна поправляла растрепавшиеся волосы. А в конце коридора, забившись в угол, стояла секретарь декана того института, где учился Мишка. Молодая женщина испуганно смотрела то на него, то на его соседей и не решалась сдвинуться с места.
- Юлия Степановна ,- подошел к ней Мишка,- Зачем Вы здесь?
- Меня Борис Яковлевич послал,- начала она робко,- удостовериться в том, что это всё правда...
Мишка печально улыбнулся.
- Ну что, удостоверились?
- Вполне,- ответила она.
- Чаю? – предложил Мишка. – У меня есть... Это быстро.
- Н-нет-нет, что Вы! Я лучше пойду,- затараторила секретарь и медленно, почти на цыпочках направилась к выходу.
Миша взглядом проводил ее и отправился к себе. В душе он ощущал тихую радость.
"Неужели это всё когда-нибудь и правда закончится?- думал он.- И я буду жить, как человек".
Володька матом выражал свое недовольство Анной Тимофеевной. Коты мяукали, кружась у него под ногами. Но Мишка всего этого не слышал и не вдел. Он знал, что уже очень скоро всё изменится. И даже быстрее, чем он мог себе представить.


Александр.

-Здрас-с-сте, - пробормотала Наташа растерянно. -  Вот… замок не открывается…
- Сейчас посмотрим, - молодой человек подошел к Наташе и, взяв из её руки ключ, с усилием  провернул его в замочной скважине.
Дверь тут же открылась, и молодой человек деловито произнёс:
-  Подожди немного, я машинное масло принесу…
Он скрылся в квартире напротив, но уже через минуту вернулся с небольшой пластмассовой маслёнкой в руке и впрыснул в личину замка несколько капель масла.
- Прошу вас, мадмуазель! - сказал молодой человек и, галантно поклонившись, вручил ключ Наташе.
Она робко взяла его и ощутила тепло руки незнакомца.
- Вас, кажется, Натальей зовут? – вдруг спросил молодой человек.
- Да… - удивилась Наташа. – А откуда вы…
- Давайте знакомиться, Наташа: я - Александр, - приветливо улыбнулся молодой человек. - И теперь я – ваш сосед. Так что, если что понадобится, обращайтесь: буду рад помочь!
С этими словами молодой человек закрыл дверь своей квартиры и быстро пошел вниз по лестнице.
- Спасибо вам! И - до свиданья! – крикнула Наташа вслед Александру и вошла в свою квартиру.
Дома было неуютно и холодно. В прихожей стоял огромный неуклюжий стол с резными ножками. Стол был старинным и очень красивым, но совершенно не вписывался в общую обстановку и, кроме того, занимал б;льшую половину прихожей.
«Вход с препятствиями», - подумала Наташа. Она осторожно обошла стол, остановилась у  зеркала и долго смотрела на своё отражение, в который уже раз размышляя над  одним и тем же вопросом: что в ней такого особенного, что так нравится Мише?
«А этот… новый сосед… откуда он взялся? – неожиданно для себя подумала Наташа, вытягивая губы в трубочку. - А он - ничего себе такой…».
Она громко чмокнула свое отражение и улыбнулась, но вдруг насторожилась: Наташа отчетливо услышала удар в стекло кухонного окна. Первое, что пришло ей на ум в этот момент – Миша выследил, в какой квартире она живет и теперь решил достать ее окончательно и бесповоротно. Но каково же было ее удивление, когда, войдя в кухню, она увидела странную картину: стремительно мельтеша крылышками, по подоконнику прыгала залетевшая в дом синица.
- Как ты тут оказалась? - растерялась на миг Наташа, но сразу  же опомнилась: - Сейчас!
 Наташа быстро подбежала к ней и протянула руки к дрожащему комочку.
- Маленькая моя, я тебя не обижу, иди ко мне,- сказала она,  с жалостью и сочувствием глядя на беспомощное существо.
Но птичка внезапно вспорхнула, испугавшись приближения человека, и принялась метаться в замкнутом пространстве кухни. От этого суетного кружения Наташе стало не по себе.
«Опять отец курил и забыл закрыть форточку!… А ведь птица, залетевшая в дом - дурной знак …- подумала Наташа и рывком широко открыла всю створку окна. Синица, тут же почувствовав свежее дыхание ветра, стремительно и легко выскользнула прочь. Наташа растерянно посмотрела ей вслед  и пожала плечами.
«Дикая,- подумала она, закрывая окно, и почему-то опять вспомнила о новом соседе,  ощутив какую-то смутную тревогу.
Чтобы отвлечься от неприятного чувства, Наташа взяла в руки книгу, раскрыла её и начала читать. Но Александр не выходил у нее из головы.
«О чем я думаю?» – испуганно подумала она, резко перелистнув страницу, и вдруг увидела маленькую, сложенная вчетверо, записку. Она развернула бумажку и прочла: «Наташа, я люблю тебя». Кто был автором записки, Наташа догадалась сразу. Не очень понятно было другое: когда именно, в какой момент Миша успел вложить записку в ее книгу?
«Да уж, ловкость рук - и никакого мошенничества,- подумала она. – Что ж, весьма оригинально, особенно когда уже весь курс догадывается о его чувствах ко мне». Наташа небрежно сунула записку в ящик стола и вновь принялась за чтение.

К вечеру стемнело, буквы начали сливаться в одну серую линию, и Наташа отложила книгу в сторону. Во входной двери послышался скрежет и звяканье ключа. Наташа встала с дивана, вышла в прихожую и включила свет. На пороге стояла мама; сняв пальто и обувь, мама села в кресло и закрыла глаза.

Таня.

- Мам, ты чего?- спросила Наташа настороженно.
- Да так… устала, - ответила женщина, вздохнув.
- А знаешь, я сегодня познакомилась с нашим новым соседом, из девятой квартиры! - начала Наташа радостно. – Ты, наверно, его ещё не видела…
- Наташ, ты помнишь Таню Кирову? - перебила её мама.
- В нашем доме жила - там, на Юности… Помню, конечно, - немного растерялась Наташа. - Мы с ней недавно виделись – кажется, летом… А что случилось?
- Она умирает: у неё рак, - тихо ответила мама.
- Умирает… - испуганно повторила Наташа, и сердце бешено заколотилось в её груди.
- Тётя Женя… - мама с трудом перевела дыхание, - звонила мне на работу. Таня просит, чтобы ты к ней приехала. Завтра… Я тебе денег оставлю, купишь ей гостинцев.
- Хорошо, хорошо, конечно! – быстро проговорила Наташа. – Конечно, съезжу!.. Но… как же так? Ведь ещё несколько месяцев назад она была здорова?
- Да не была она здорова, - мама обречённо отмахнулась. - Таня уже три года болеет. В больнице сделали всё, что могли, и отпустили домой… умирать. Бедная Женя! Боже, как она страдает, как плачет! Это какой-то ужас…
Мать обхватила голову руками и застыла неподвижно.
- Таня мне ничего не говорила… - растерянно сказала Наташа.
- А она ничего и не знала, - мама покачала головой. - Тёть Женя скрывала… от всех скрывала. Может, даже от себя пыталась скрыть – не хотела верить, не могла…
- Да-да, точно… - нахмурилась Наташа.
И она действительно вспомнила, что однажды Таня несколько месяцев пролежала в больнице, а потом долго лечилась дома и ходила по врачам.
- Но я не думала, что всё так серьёзно, - сказала она тихо. - Как же так, мам? Она что - правда, умрёт?
Мама медленно кивнула.
В этот момент звонко и пронзительно зазвонил будильник. Мать и дочь вздрогнули от неожиданности.
- Ну всё, теперь-то я его точно выкину! - раздражённо сказала мама, приподнявшись с кресла, - Бесполезный предмет: когда надо, не разбудит, а тут - как назло…
Она стремительно направилась в комнату, где стоял будильник, а потом зашла с ним в кухню. Наташа услышала, как будильник громко ударился о дно пустого мусорного ведра, но уже через несколько секунд зазвонил снова.
- Упрямый какой… - невесело усмехнулась Наташа,- Мам, а почему Таня заболела раком… да ещё в четырнадцать лет?
- Да тут никогда не угадаешь, когда она придет и за кем, - отозвалась мама, гремя тарелками.
- Кто? - спросила Наташа, заходя в кухню, и в недоумении посмотрела на мать.
- Смерть… - ответила мать так, что у Наташи мурашки пошли по коже.
После этого разговора мать вскоре после ужина снова ушла, защелкнув замок и оставив дочь наедине со страшным известием. Отца ещё не было дома: он часто работал допоздна, а потому поделиться чувствами и поговорить Наташе было совсем не с кем. И вдруг она   почувствовала, как страх всё сильнее и сильнее сковывает её тело.
«Мама, конечно, расстроена,  - думала Наташа, глядя на сумрачное небо, - ведь мы с Таней выросли вместе, наши мамы дружили. А потом - переезд, суматоха… Некогда было даже созвониться. А теперь вдруг – такая страшная новость… Жалко Таню. Представляю, как переживает ее мать… Нет, не представляю: такое нельзя представить. И не нужно…» - думала девушка, зачем-то рисуя пальцем на запотевшем от её дыхания стекле букву «А»…
Ночью Наташа долго не могла заснуть и ворочалась в постели. Остроносый месяц, прячась за серые тучи, быстро плывущие по черному беззвездному небу, изредка лениво заглядывал в окно и освещал на мгновение комнату холодно-голубым светом. В этот момент все вокруг казалось мертвенно-бледным и угрожающе немым.
« Что так непреодолимо тревожит душу? – думала она, холодея всем телом,-  Страх и дурное предчувствие, желание и невозможность изменить жизненные обстоятельства, безвыходность, безнадежность и отчего-то … одиночество…».
И тут ей представился образ Злого Рока: старик с грозным взглядом, сидящий на облаках,  медленно протягивал руку вперед и указывал на кого-то своим властным перстом. Потом этот перст замыкался в кулак, чтобы  нанести сокрушительный удар по чьей-либо неокрепшей судьбе и  безжалостно размазать по бескрайнему полотну вечности всякую надежду и несбывшиеся мечты о счастливом будущем.
«И никто не знает, кого в очередной раз коснется его злая воля. Этого нельзя ни угадать, ни предвидеть, - с ужасом думала она. - А если этот перст укажет и на меня?»
 Наташа укрылась одеялом с головой, будто пытаясь спрятаться от взора злого старика.
- Если я умру, меня больше никогда не будет…никогда, никогда…- говорила она, дрожа всем телом,- … и что потом?...Небытие? …Неизестность…страшно…
Заснула Наташа лишь под утро, и её странные мысли сменились не менее странным сном.
Ей снился старый двор на Юности с его домами, деревьями, скамейками. Все обитатели близлежащих домов почему-то находились во дворе и неподвижно стояли, отвернувшись от нее. Среди них Наташа узнала по старенькому зелёному платьицу Таню и молодого человека в знакомой вельветовой куртке - Мишу.
-Таня! – крикнула Наташа.
Таня засмеялась и обернулась. Ужас охватил Наташу: это была вовсе не Таня – это была баба Вера; она улыбалась своим беззубым ртом, а потом разразилась таким хохотом, что Наташа оцепенела.  Все люди во дворе тоже обернулись и дико захохотали. Лица их были старые и морщинистые. Таня-баба Вера вытащила из кармана платья старый будильник Наташи. Все сразу замолчали и стали зачарованно смотреть на него. Вдруг будильник зазвенел, и люди стали исчезать - один за другим. Они исчезали, а их лица выражали одно и то же – страх. А будильник всё звенел и звенел, не умолкая ни на мгновенье. Наташа боялась, что тоже пропадет куда-то вместе с остальными, и, не выдержав этой пытки, попыталась убежать со двора. Но её ноги были такими тяжёлыми, что сдвинуться с места было совершенно невозможно. От безысходности Наташа заплакала во сне – и тут же проснулась; сердце её беспорядочно билось в груди, а глаза были мокрыми от слёз.
«Боже, что это?!» - в испуге прошептала девушка. Будильник, действительно, звонил из мусорного ведра, и впервые за много лет - вовремя – ровно в семь.
 Наташа умылась, оделась и вышла на улицу.

 Странная особа.

Промозглое утро провожало девушку до автобусной остановки небывало густым туманом. Наташа на миг остановилась и поняла, что впереди ничего не видно. Она оглянулась, но и позади неё дорогу закрыло сплошной белой пеленой.
Ноги обволакивала белая дымка.
«Идти дальше… но куда?.. Вернуться?..»  - беспомощно оглядываясь, подумала Наташа. Но вдруг сквозь туман девушка разглядела что-то темное; она осторожно подошла ближе и увидела траурный венок. Венок лежал на ступеньках того дома, мимо которого Наташа ходила каждый день.
«Любимой маме от дочерей…» - прочитала она надпись на чёрной траурной ленточке. 
Внезапно туман пронзил ослепительный свет огромных автомобильных фар. Большой чёрный джип резко затормозил возле Наташи, и она едва успела отскочить в сторону. Из автомобиля, громко разговаривая по мобильному телефону, вышла молодая женщина.
-…Хорошо, тогда на одиннадцать… ах да, Мирная двенадцать, первый  подъезд. Теренина… Да, да: Теренина Вера… Тимофеевна,  - сказала женщина, чуть запнувшись. - Кто я? Я – её дочь... Степанова Маргарита Юрьевна. Да, Юрьевна… Спасибо, до свидания…
Женщина сунула телефон в карман шикарного кожаного пальто и посмотрела на Наташу.
- Чего вылупилась? - вдруг накинулась она на Наташу и подняла венок.
«Значит, это - дочь бабы Веры, - поняла Наташа, продолжая в недоумении стоять на месте. – Значит, баба Вера умерла…»
- Ох уж эта Ленка, совсем головы нет! - раздражённо заругала кого-то женщина, войдя в парадную, - Надо же - венок на ступеньках забыть!
«Баба Вера умерла, - думала Наташа, глядя ей вслед. - А это  её дочь… Но на венке написано: «от дочерей». А где же вторая? А может, есть и третья? И четвёртая? И все – такие, как эта? А баба Вера, значит, - по помойкам?..»
Туман по-прежнему застилал дорогу, но поравнявшись с прохожими и придерживаясь их движения, Наташа пошла дальше.

И снова Таня.

После занятий она ехала в городском автобусе к Тане, крепко прижимая к груди большой пакет. Сегодня Миша провожал её лишь до остановки рядом с университетом, а ехать с собой она ему запретила. Люди, плотно набившиеся в салон, толкались и ругались между собой. Наташа, чуть дыша, вытянулась в струнку и забилась в угол.
- А мы решили, что сегодня я поеду к маме, - послышался где-то рядом отличимый от напористых и громких, тонкий женский голосок и Наташа стала невольно к нему прислушиваться,- Лёша вечером на мальчишник идет…А я… Что я?…это же мальчишник…я к маме, так сказать, на девичник…сяду у нее, спокойно повышиваю. Дома вечерами редко удается заняться рукоделием. А у мамы – пожалуйста, спокойно, хорошо, никаких забот…А Леше я доверяю, пусть идет, развеется…ему тоже тяжело: работает без выходных…а тут такая возможность: и с друзьями встретиться, и отдохнуть…
Было в этом голосе столько теплоты, любви и спокойствия, что ее собственная жизнь показалась Наташе какой-то суетной, пустой и даже никчемной.
«Я живу неправильно…а почему? -  подумала она, но ее мысль оборвалась. Громкий женский голос объявил:
- Архив.
Наташа вышла из душного автобуса и направилась по дороге, знакомой с детства, думая о том, что и как скажет Тане при встрече. В Танином окне горел яркий свет, и Наташа вдруг подумала, что не всё, может быть, так уж и плохо?..


Дверь Наташе открыла тётя Женя: девушка даже не с первого взгляда узнала её – так от ожидания неминуемого горя постарела и осунулась совсем ещё недавно молодая и привлекательная женщина. Наташа нерешительно переступила порог квартиры и сразу почувствовала резкий запах лекарств, смешанный с ароматом стирального порошка.
- Здравствуйте, тётя Женя! Я - к Тане,- сказала Наташа, вешая сумочку на знакомый крючок в стене.
- Наташенька! Ах, как хорошо, что ты пришла! – искренне обрадовалась женщина и закрыла за гостьей дверь.
Наташа разулась и уже хотела, было, войти в комнату, но тётя Женя вдруг придержала её за руку.
- Наташ, ты только… не пугайся… когда увидишь её, ладно? - тихо попросила она.
«Не пугаться чего?» - хотела спросить Наташа, но передумала и, весело открыв дверь, вошла в Танину комнату. Но, сделав несколько шагов, остановилась...
На узкой односпальной кровати, головой к входу, лежал скелет, обтянутый слоем серо-жёлтой кожи, сквозь которую была видна голубая венозная паутина. Скелет медленно шевелился под белым одеялом, а на височной жилке черепа заметно бился пульс. Пульс живого человека.
«Пока – живого…» - с ужасом подумала Наташа.
Таня с трудом приподняла голову с подушки и вздохнула.

- Привет, Наташка…  - едва слышно произнесла Таня и показала рукой на стул у изголовья кровати, – Садись сюда...
- Спасибо, - ответила Наташа и осторожно присела на краешек стула, – Ну, как ты?
- Сегодня - лучше... Врач сказал, что теперь можно не придерживаться расписания и принимать лекарства, когда болит.
«Это - конец», - почему-то сразу поняла Наташа.
- А ты как живёшь?- с трудом спросила Таня.
- Нормально, - кивнула Наташа. – Вот, в институт педагогический поступила, на исторический… На занятия хожу… А так - ничего особенного, всё как у всех.
- А я тоже поступила - в наш педагогический. Вот скоро поправлюсь и тоже буду учиться, - с надеждой и гордостью сказала Таня, и её бесцветные губы исказились в улыбке.
«Она ведь не знает, что скоро умрёт…» - подумала Наташа и почувствовала, как отчаяние вновь наполняет её сердце.
- А факультет у тебя какой - неужели всё-таки иняз?- стараясь сдерживать захлёстывающие эмоции, спросила она.
- Да, – медленно кивнула Таня и осторожно повернулась на бок. – Прости, голос садится, много не могу говорить…
- Да, я помню, как ты мечтала поступить на этот факультет, я это хорошо помню...
- Вот видишь, мечта и сбылась… - слабо кивнула Таня и умолкла.
Молчание затягивалось, и Наташа, понимая, что должна что-то говорить, сказала:
- А я тут тебе апельсины принесла, яблоки, сок….
- Ага, поставь… спасибо… Ты как уехала, так и не приезжала больше… Вот я и решила… позову тебя в гости…- прошептала Таня.
- Я не знала, что ты болеешь… Извини…
- Ничего: это – ненадолго, - прошептала Таня. - Скоро будем видеться часто… в университете… и больше уже не потеряемся. Ведь правда?
- Конечно, правда! – радостно закивала Наташа, уже едва сдерживая слезы, подступившие к самому горлу.
- Как там… в новом доме… освоилась? - спросила Таня и закашляла.
- Пока не могу привыкнуть к новым стенам, - Наташа пожала плечами. - Каждое утро просыпаюсь будто в чужой квартире…
Наташа тщательно подбирала слова, отчётливо понимая, что далеко не обо всём можно и стоит говорить с умирающей подругой. И уж совершенно точно не стоит говорит ни об успехах в учебе, ни о том, что у неё теперь своя, отдельная комната, которую не нужно делить с родителями, как прежде, что отец купил ей новые модные сапоги, которые, к счастью, Таня не видит, потому что они остались в прихожей... Ведь ничего этого у Тани никогда не было, нет и… уже не будет. Никогда...
- Как-то ты… пессимистично обо всём... – скупо улыбнулась Таня. – Ничего… всё устроится, привыкнешь… со временем.
- Да привыкну, конечно: куда ж мне деваться? - улыбнулась Наташа.
- Скажи, Наташ… а у тебя уже была… первая любовь… Ну, ты уже… влюблялась? - вдруг спросила Таня.
-Н-нет… - растерялась Наташа. – Знаешь, Тань, они все такие… зануды… ну, эти …
Она вдруг запнулась и почувствовала, как её щёки начинают гореть.
- А я вот так не считаю… - возразила Таня. – Знаешь, когда я… поступала в университет… то познакомилась с одним… молодым человеком… Мишей. Кстати, он учится с тобой… на одном факультете… и курсе… - Таня через силу договорила слишком длинную для неё фразу, и на её лице появился бледный румянец.
- Со мной? - удивлённо спросила Наташа.
И вдруг поняла, о ком идёт речь…
- Да… помнишь такого? – пристально глядя на подругу, спросила Таня.
- Слушай… Миша… подожди… Миша… -  будто пытаясь вспомнить, Наташа сморщила лоб и опустила глаза, в то же самое время лихорадочно пытаясь понять, почему Таня спрашивает её именно о Мише. -А-а! Миша Иванов! Знаю, знаю такого… - заулыбалась Наташа, понимая, что скрывать правду и дальше нет никакого смысла.
«А чего это я, собственно говоря, так переживаю? - подумала она вдруг. – Ну, знает она, что мы с ним знакомы… И что из этого следует?»
- Миша… он ведь любит… тебя…
- А ты откуда знаешь? – прищурилась Наташа.
- Я всё… знаю: и то, что он тебя любит… и то, что он тебе не нужен,- прошептала Таня и снова закашлялась.
- Он - хороший парень, конечно, но… - помолчав, выдавила из себя Наташа и покачала головой.
- Так отпусти его, - едва слышно сказала Таня.
- Я боюсь сделать ему больно, - ответила Наташа совершенно искренне. - Он и так обижен судьбой… он же сирота и…
- Больно ему будет… в любом случае… - теперь Таня говорила ещё медленнее и ещё тише, но голос её, как ни странно, звучал спокойно и уверенно. - Только вот… чем раньше он перестанет… надеяться… тем менее болезненным будет расставание для него…
- Может, ты и права, - согласилась Наташа. – Но… откуда тебе известно, что он влюблён в меня? Вы с ним что - общаетесь? Но как?
- По телефону... Понимаешь, Наташ, он… Миша… мне очень нравится… Он не такой, как все… он – умный… обходительный… вежливый… Сейчас… в наше время… таких уже не встретишь… Раньше мы с ним виделись… в парке Ленина… - Таня чуть улыбнулась – тепло и проникновенно. – Мы с Мишей гуляли… он рассказывал мне о своём детстве… Да, у него… тяжёлая судьба… Но вот уже почти два месяца… мы не встречаемся… ты же видишь… на кого я похожа.
Последние слова Таня произнесла уже шёпотом.
- Ничего, ты скоро поправишься, - соврала Наташа и с жалостью посмотрела на подругу.
- Да… надеюсь… обязательно… Как там погода? - спросила Таня, переменив тему и закрыв глаза.
- Погода – как погода: ветер и дождь… Осень… - посмотрев за окно, тихо ответила Наташа.
Таня с каждой минутой дышала всё тяжелее и всё чаще закашливалась. Ветер, наводя тоску и страх, завывал в щелях старой оконной рамы, через которую в маленькую полупустую комнату тихо вползали ранние осенние сумерки, и Наташе вдруг захотелось поскорее убежать отсюда, чтобы не видеть чужого горя и больше никогда в жизни не возвращаться сюда.
«Господи, ведь на её месте могла оказаться и я…» - с ужасом думала Наташа, исподтишка разглядывая почти безжизненное, ссохшееся лицо Тани.
- Ладно, Тань, я, пожалуй, пойду, - наконец, решившись, сказала она и встала со стула. - Я ещё приеду к тебе как-нибудь… может, и на этой неделе. Телефон нам пока не поставили, но уже обещали поставить… скоро… И тогда мы с тобой будем общаться хоть каждый день. Хорошо?
- Да… хорошо… - прошептала Таня, не открывая глаз. - И помни… что я тебе сказала… насчёт Миши… пожалуйста…
Наташа тихо вышла из комнаты и аккуратно, но неплотно, прикрыла за собою дверь, оставив небольшую щель – так, на всякий случай... Из кухни вышел большой белый кот и вопросительно уставился на Наташу огромными жёлтыми глазищами.
- Марсик… - узнав кота, сквозь слёзы улыбнулась Наташа; присев на корточки, она погладила его по пушистой шёрстке и легонько подтолкнула к двери: - Ну, иди, иди к Тане…
И кот, будто вняв её просьбе, тут же прошмыгнул в комнату, и Наташа увидела, как он запрыгнул на постель и начал отчаянно тереться своей мордочкой о бескровную Танину щёку.
«Зря я это сказала», - подумала Наташа, обулась, забрала сумку и закрыла за собой входную дверь.
Выйдя из подъезда во двор, Наташа полной грудью вдохнула осенний воздух и бросила взгляд на балкон, где тётя Женя развешивала бельё. Женщина молча смотрела на Наташу, в её взгляде читались печаль и боль. Не выдержав этого взгляда, Наташа отвернулась, заплакала и пошла прочь со своего старого любимого двора.
Она шла и думала о том, как же всё в этом странном мире взаимосвязано между собой. Вот, например, как сейчас: она, Миша и умирающая Таня. Может, именно об этом и был ее сегодняшний кошмарный сон? Да, так оно, наверное, и есть: и Таня умирает, и Миша тоже должен исчезнуть из её жизни… А она сама, Наташа? Что ждёт впереди её?

Любовники.

Когда Наташа вернулась на Мирную, к ней тут же подбежал соседский паренёк Колька. Крепко вцепившись в рукав Наташиного дождевика, он заговорил быстро и сбивчиво, спеша первым поведать ей все дворовые новости.
- Помнишь бабку?… - начал он.- Ну, эту… что в мусорный бак залезла… Она померла. Слышала? Прикинь, у неё, оказывается, и дочка есть: такая фифа – футы-нуты!
- Да знаю я…- сказала Наташа, нетерпеливо освобождаясь от Колькиной хватки. – Отстань: и без тебя тошно…
- Откуда знаешь? – удивился Колька.
- Имела честь общаться, - ответила Наташа с деланной гордостью.
- Когда? – не отставал настырный мальчишка.
- Утром, когда ты ещё дрыхнул, - с усмешкой ответила Наташа.
- А ты видела, на какой она тачке приехала? Бомба!- с восхищением произнёс Колька.
- Видела… - вяло отмахнулась Наташа.
- Ладно, ты какая-то скучная, пойду ещё кому-нибудь расскажу, - сказал Колька и  убежал.
«Вот как болезнь может изуродовать человеческое тело… причинить столько страданий и немощи… она уже не то, что ходить – с постели подняться не может», - думала Наташа о Тане, медленно поднимаясь по лестнице на свой третий этаж. И вдруг, услышав знакомые голоса, остановилась посреди лестничного пролёта и начала внимательно прислушиваться.
- Малыш, ты же знаешь, я не могу… она сейчас вернётся, - шептала она.
- Тогда давай ко мне… все мои придут не раньше семи… у нас ещё уйма времени, - нетерпеливо отвечал он.
- Саш, давай завтра… Потерпи… Хорошо? - смеясь, настаивал он.
Наташа поднялась еще на пару ступеней и увидела парочку, которая  обнималась на лестнице. Он одной рукой гладил её по спине, а другой перебирался от ягодиц к груди. И они страстно целовались.
И это была ее мать с новым соседом  Александром.
- Да уж! – громко сказала Наташа, осуждающе глядя на них.
- Наташа… - испуганно произнесла мать. – Ты… откуда?
Зато ничуть не растерялся Александр.
- Привет! – сказал он, широко улыбаясь.
- Мы тут …- начала мать.
-Просто разговаривали, да? – криво усмехнулась Наташа и поднялась к ним.
-Ну… да… - ответила мать, суетливо запахивая расстёгнутый плащ.
- А, ну да, конечно! – кивнула Наташа и, пройдя мимо них, вошла в квартиру.
Александр куда-то незаметно исчез, а мать влетела в прихожую вслед за Наташей и тут же захлопнула дверь.
- А ничего, что ты замужем? – стараясь казаться равнодушной, спросила Наташа и принялась расстёгивать сапоги.
- Я надеюсь, ты папе ничего не скажешь? - с испугом глядя на неё, спросила мать.
- А если скажу, то что – мир перевернётся? Посмотри на себя: ты же старше его лет на десять!
- Ну ты и…- мать зло сузила глаза и сжала кулаки.
- Кто?! – перестав сдерживаться, взвилась Наташа. – Ну, кто я?!
Мать промолчала, выдержала паузу и, глядя себе под ноги, тихо спросила:
- Ты к Тане ездила?
- Ездила… - снимая дождевик, ответила Наташа сквозь зубы.
- Как она? – стараясь изобразить участие, спросила мать.
- Плохо, - ответила Наташа, вешая дождевик на вешалку.
- Совсем? – спросила мать ещё тише.
- Мам, а тебе разве не всё равно? – снова взвилась Наташа. – Тебе-то сейчас… именно сейчас – что за разница?
- Почему же мне должно быть всё равно…- мать тщетно пыталась хотя бы как-то оправдаться.
- Вот завтра сама возьми и съезди! И увидишь, как она там! – крикнула Наташа, но потом вдруг искусственно улыбнулась и с горькой иронией в голосе добавила, - Ах, извини: совсем забыла, завтра же у тебя свидание …
- Ты что, подслушивала? – снова стала заводиться мать.
- А вы что, разве скрывались? – усмехнулась Наташа.
- Нет… - смутилась мать. – Хорошо, никакого свидания не будет!
- Что ж так-то? – Наташа издевалась над матерью уже открыто. - Он вроде как даже и малость симпатичный… Это тебя в нём прельстило?
- Перестань! - взвизгнула мать.
- Что - перестань? Ведь ты всегда так: стоит где-нибудь мелькнуть слащавой мужской мордашке, как ты - тут как тут!
Наташа отвернулась и хотела уже уйти в свою комнату, но вдруг обернулась и, нахмурив брови,  спросила:
 - А обо мне ты подумала?
- А ты-то тут причём? – удивилась, мать, но тут же недобро сузила накрашенные глаза. – А-а-а-а! Так вот в чём дело! Вот теперь-то я, кажется,  поняла! Ты вчера, помнится, говорила, что с кем-то познакомилась? Так это … был он? Саша?
- Да тебе-то - какая разница! - резко ответила Наташа.
- Ну-у, не-ет уж, не-е-ет, подожди! – вцепилась в свою догадку женщина – Значит, это был он… Да, я отчетливо помню, с каким восторгом ты начала говорить о нём тогда! Да ты и впрямь влюбилась!
- Я?!!
- Доченька… ну, послушай… – примирительно улыбаясь, заговорила мать и подошла к ней, - Тут ведь ничего такого… постыдного нет… Ну, влюбилась  - и влюбилась: что ж так резко реагировать-то?
- Да что ты говоришь?! – возмутилась Наташа, глядя на мать так, как будто увидела её впервые в жизни.
-Хм… я всё вижу… - продолжала мать, заговорщицки подмигнув, - Ладно, если ты в него влюблена, так и быть, я не буду больше с ним встречаться. Договорились?
- Да ты… Ты - потаскуха! – выкрикнула Наташа и, забежав в свою комнату, закрылась на замок.
- Что?! Что ты сказала?! – мать бесновалась в прихожей, с остервенением колотя в дверь маленьким кулачком. – Открой дверь! Открой немедленно! Ты кого потаскухой назвала, дрянь?!!
-Тебя! – крикнула Наташа из-за двери. - Ты только и делаешь, что таскаешься по мужикам, таскаешься! А папа, думаешь, ни о чём не догадывается? Да знает он всё, вот потому и задерживается на работе допоздна, чтобы не видеть тебя, лживую! Потаскуха – потаскуха и есть!
- Врёшь! – не унималась мать, однако тон её крика стал заметно ниже. – Про папу ты всё врёшь! Скажи, ты врёшь?..
- А ты сама у него спроси! – голос Наташи прозвучал из-за двери откровенно-насмешливо. – Или что - слабо?
- Опомнись, Наташа! Ты с кем сейчас разговариваешь? Я же твоя мать!
Наташа изо всей силы рванула дверь и выскочила в прихожую. Глаза её сверкали такой непримиримой ненавистью, что мать в испуге отшатнулась и прижалась спиной к стене.
- О, как мы заговорили! – закричала Наташа. - Мать! А это ты себе скажи! Разве порядочная мать так себя ведёт? Лобызаться на лестнице с каким-то щенком, при живом-то муже, на глазах у своего ребёнка! Стерва ты, а не…
Хлёсткий удар пришёлся прямо по разгорячённому лицу, и мать тут же отдёрнула руку и прижала её к своим накрашенным губам.
- Ах, вот даже как?! – вспыхнула Наташа. – Так вот знай: с этой минуты у меня больше нет матери! – крикнула она в отчаянии и, сорвав с вешалки дождевик, выскочила из квартиры.
Но неожиданно для себя она снова увидела Александра. Он стоял на ступеньках, облокотившись о перила, и хитро улыбался. Наташа ринулась вниз по лестнице, больно толкнув его плечом и прикрывая рукой пылающую щёку. Она вылетела из подъезда, но пробежав несколько метров, вдруг застыла, не двигаясь.
 
 Мать.

 Перед ней стоял открытый гроб с Бабой Верой. Старушка смиренно лежала со сложенными на груди сухими руками, голова и волосы ее были покрыты платком, который блестел тонким люрексом, а на ногах пестрели  новые  цветные тапочки. В какой-то момент Наташе даже показалось, что Баба Вера улыбается, но, в испуге отведя взгляд от ее лица, девушка посмотрела на стоящих рядом с гробом людей: в последний путь старушку собрался провожать весь двор. Соседи, молча и с любопытством, искоса поглядывали на дочерей Бабы Веры. Никто из них раньше здесь не видел этих двух особ: они никогда не навещали мать. И теперь без единой слезинки в скромно подведённых глазах, ее дочери нервно теребили в руках сухие платки. Были здесь ещё несколько, видимо, родственников покойницы. Но и они как-то суетно и раздраженно осматривали присутствующих, будто ожидая, когда это странное прощание, наконец, закончится.
Через несколько минут вынужденного участия в траурной церемонии, Наташа краем глаза увидела, как её мать вышла из парадной вместе с Александром. Подойдя к Наташе, они остановились. Александр посмотрел на бабу Веру и равнодушно отвернулся. А мать в страхе прижалась к нему при виде покойницы. Но скоро гроб накрыли крышкой с нарисованным на ней большим крестом, заколотили гвоздями и занесли в маленький автобус, который почти сразу же и уехал, фыркнув на прощание из выхлопной трубы сизым дымом. Дочери сели в джип и тоже  унеслись прочь со двора.
Наташа, делая вид, что не замечает мать, во избежание разговора с ней быстро скрылась за углом дома. А вечером, глядя во двор, она наблюдала, как дочери, вернувшись с кладбища, выносили из квартиры бабы Веры мусор и прочие, ставшие никому не нужными, старые предметы домашнего обихода.  Они таскали вещи на помойку до наступления полной темноты. И, когда уже трудно было разглядеть, что именно они выносят и безжалостно выбрасывают, вдруг возле помойки в свете фонаря мелькнуло что-то яркое и очень знакомое. Наташа пригляделась повнимательнее и грустно улыбнулась: рядом с мусорным баком одиноко стояли красные резиновые сапоги бабы Веры.
А за окном всю ночь большими хлопьями падал первый снег. Одинокий уличный фонарь был единственным свидетелем беззвучного парения запоздавшей зимы. Но к утру его бледный свет погас и восход окрасил двор бледно-жёлтым цветом. Из домов выходили люди и снова бежали куда-то. И  никому из них не было дела до каких-то красных сапог, запорошенных толстым слоем белого снега.

Разрыв.

Ветер порывами срывал с деревьев последние листья и уносил их куда-то далеко – наверное, туда, где в пустой старой квартире с обшарпанными обоями рыдала над бездыханным телом дочери безутешная мать.
- Оботри меня водичкой и открой окно, - попросила Таня перед смертью. 
Тётя Женя послушно приоткрыла форточку, взяла марлю, смочила её тёплой водой и совершила над ещё живой дочерью последний ритуал. Потом Таня спокойно и навсегда закрыла свои синие глаза, а мать, прижавшись к бездыханному телу, ещё долго пыталась согреть его своим теплом. Но мертвая  плоть остывала, а вместе с ней остывали и таяли в Вечности и надежды, и мечты, и ожидания…         
 Наташа на скорую руку строчила письмо для Миши, в котором говорилось, что они никогда не смогут быть вместе и их судьбы должны разойтись, что есть на свете девушка, которая его по-настоящему любит, и эта девушка – Таня. В это время ее мать тревожно посматривала на дочь в приоткрытую дверь, а в душе боялась, не отцу ли она пишет о её любовных похождениях. Наташа знала об этой слежке и чувствовала страх матери, но назло ей молчала и сознательно держала ее в напряжении. И тогда Наташе  казалось, что она старше матери и мудрее, и гордость овладевала ей. Дописав письмо и быстро схватив пакет с книгами, она, резко толкнув дверь, остановилась перед матерью. Та молча опустила глаза, на лице ее читалось отчаяние.
- Я теперь у тебя в заложницах? Ты так и будешь следить за мной? – насмешливо спросила Наташа.
- Это не ты в заложницах, а я… - ответила мать, не поднимая глаз.
- Сама виновата…- кинула Наташа и ушла.

Почти счастливый финал.

        Вечером Наташа узнала о смерти Тани, а в день похорон печальное известие дошло и до Миши. На кладбище тогда собралось много людей: родственников и друзей Тани. Бесцеремонные галки громкими криками вмешивались в траурную процессию и заставляли вздрагивать присутствовавших. Заметив волнение и растерянность Наташи, Миша подошел к ней и взял за руку. Она обернулась и впервые, глядя на него, не почувствовала раздражения. Так они долго стояли и не отпускали друг друга и не из робости, а из-за страха потерять это зыбкое чувство душевного единения с тем, кто тебе по-настоящему близок и дорог в данную минуту, как никто и никогда.
- Я провожу тебя, –  прошептал Миша.
Наташа была не против, и они пошли через большое кладбище к ее дому вместе. По пути Миша вдруг неожиданно остановился, всматриваясь в лицо мужчины, который выкапывал могилу в нескольких шагах от них.
- Володька?…- произнес Мишка удивленно.
Мужчина, заметив внимание в свою сторону, тоже посмотрел на Мишу и тут же положил лопату на землю, снял грязные рабочие перчатки и подошел к нему.
- Эх ты…бросил меня,  - начал мужчина, -  на общагу свою институтскую променял! Ни в гости никогда не зайдет, ни поинтересуется…может я сдох уже!
Это был точно Володька, но не тот: грязный и страшный, а другой – молодой, чисто одетый, трезвый и гладко выбритый мужчина лет тридцати пяти, не больше. И он протянул руку, чтобы поздороваться. Миша протянул ему руку в ответ.
- Да тебя и не узнать совсем… - рассматривая его, произнес Миша.
- А то! Меня вот настоятель здешнего храма отец Андрей на работу взял… вот, как видишь,  теперь жмурикам ямы рою. Правда, платит мало, скупой, б-ля, но это уж лучше, чем на паперти мерзнуть…  Но самого главного-то ты не знаешь?
- Что? – с интересом спросил Миша.
- Я ведь бабу себе заимел! – похвастался Володька и игриво посмотрел на Наташу,- Да и ты, я смотрю, тоже не отстаешь от меня…
Наташа смущенно улыбнулась и легонько толкнула Мишу в бок, напоминая ему, что надо идти дальше.
- Ладно, Володь, нам пора, - ответил Миша и отошел, но напоследок крикнул, - Счастливо!
- Иди, иди, студент...
- Кто это? – спросила Наташа, немного погодя.
- Ошибка Франкенштейна,- ответил Мишка.
- Кто?! – засмеялась Наташа.
- Да так, человек один из прошлого…
-  Ты мне о нем рассказывал раньше? – поинтересовалась зачем-то Наташа.
- Вряд ли,- усмехнулся Миша.
 
Дойдя до перекрестка рядом с Мирной, они остановились. И каждый из них знал, что сейчас нужно будет расстаться. Но в этот день  расставание должно было стать  тяжелым и мучительным испытанием: уходить не хотелось ни ему, ни ей.
- Холодно…пойдем ко мне? – неуверенно предложила она.
Миша обрадовано посмотрел ей прямо в глаза.
- Я с радостью…- ответил он и улыбнулся.
- Тогда идем? – весело взяла его за руку Наташа.
И снова они шли, крепко держась за руки. Снег устилал идущим дорогу белой  пушистой простыней. Впереди их ждала целая жизнь, а где-то высоко на небе, глядя на них,  по-доброму улыбался Старик и послушно держал за спиной свои сомкнутые персты. И как сложится их судьба, знал только Он один.
А пока жизнь продолжалась. Планета совершала привычное движение вокруг своей оси. День  сменялся ночью, зима - весной. Люди по-прежнему влюблялись и разочаровывались, обретали друг друга и теряли,  рождались и умирали.  И лишь  счастливая баба Вера, глядя в глаза самой Вечности, ходила босыми ногами по небесному снегу и больше ничего не ждала…