– Да-а-а! Философия – тонкая штучка! – протянул как бы невзначай Семёныч, осторожно устраивая удочку в рогатку,
«Ну, дед, ты даёшь! – удивился я про себя. – У самого, небось, образования два класса церковно-приходской школы, а туда же: «Философия – тонкая штучка!» – а вслух не без иронии спросил:
– И чего ж в ней тонкого такого?
– Да, я это так, к слову, – неопределённо пробормотал рыбак и заворожено уставился на поплавок.
С Семёнычем мы познакомились месяца полтора назад здесь же, на озере Миндяк. Он оказался местным жителем. Старик подошёл первым, как-то само собой завязался разговор. При следующей встрече Семёныч приветствовал меня уже как хорошего знакомого. На вид ему было лет под семьдесят, а то – и поболее. Сухенький, подвижный, с добрыми лучистыми морщинками. И как я понял позже, на рыбалку старик ходил ни столько ради самой рыбы, сколько просто – с кем-нибудь поговорить.
Сегодняшнее утро явно не располагало к ведению философских бесед. Туман над озером уже рассеялся, упав в траву крупными серебристыми каплями. Солнечные лучи, легко скользя по спокойной глади воды, отражались яркими шевелящимися пятнами на изломах потрескавшихся скал. Стало необычайно тихо. Даже ерзоватые утки, нагло подныривающие под наши поплавки, куда-то запропастились. Клевать перестало. Рыба, наверное, тоже решила сделать себе небольшую передышку. Я, удобно устроившись на раскладном стульчике, начал подрёмывать, изредка бросая взгляды на удочку.
– Нет, всё-таки философия – тонкая штучка, – снова подал голос Семёныч.
Видимо, мысль, свалившаяся на его седую голову, не отпускала, и ей необходимо было поделиться. Я, нехотя, приоткрыл глаза, пересиливая желание снова уйти в блаженную полудрёму:
– Например?
– Ну, например, – старик сделал небольшую паузу, – все говорят: чёрное, белое, чёрное, белое. Не жизнь, а полосатый рейс получается. А на самом деле никто и не знает, что из них лучше.
– А что тут знать: белое – всегда хорошо, чёрное – всегда плохо, – вяло ответил я.
– Ан – нет! – сразу встрепенулся Семёныч.
Лицо его мгновенно изменилось. В каждой морщинке заискрилась хитроватая улыбка, как будто старик сумел поймать меня на каком-то вранье или разгадать мою самую сокровенную тайну. Я равнодушно пожал плечами, но этим только раззадорил рыбака:
– Да, пойми ты, голова бедовая, одного без другого не бывает! Нет полноты жизни! Вот давай, возьмём и смешаем эти два цвета. Что получится?!
– Ну, серый, наверное.
Ага! А серый – это что? Это тебе – и серые будни, и хандра, и… В общем не жизнь, а болото сплошное. Хотя и беды никакой, но и радости тоже не особо много. Соображаешь?!
– Но кроме чёрного и белого в мире существуют тысячи других…
– Знаю, знаю! – нетерпеливо перебил меня Семёныч. – Только ежели все эти цвета, окромя чёрного, конешно, сложить вместе, то должон обязательно получиться белый. Физика! – поднял палец старик. – Чай, в школе учил?
– Учил.
– И это ещё не всё. Не всегда белое – хорошо, и не всегда чёрное – плохо. Вот возьмём, к примеру, белую булку и чёрный аржаной хлеб. Что лучше? Ты, конешно, скажешь: «Булка!» А с неё толстеют. Вон посмотри, как Верку мою разнесло! – кивнул он в сторону крупной женщины, копавшейся неподалёку на огороде. – Это всё потому, что сдоба вкусна да не сытна. Её сколь нужно съесть, чтобы наесться? Да и стоит она дороже. Опять же убыток кошельку. Аржаной же и стоит дешевле да и твёрже на желудок. Съел самую малость, и сыт, и нос, как говорится, в табаке. Вишь, как всё выкаблучивается!
– А вот представь себе, – продолжил старик, – что ты изо дня в день кушаешь только булки. И что?! Да она тебе через месяц хуже травы покажется. А вот ежели ты её после чёрного хлебца отведаешь, так она слаще мёда станет. Вот поэтому белый калач всегда на праздник берегли. Так сказать, для большей радости.
– Это всё – частности, а в глобальном масштабе…
– Что ж, давай, поговорим в глобальном масштабе, – снова перебил меня Семёныч, – Что тебя интересует?
«Эх, не так прост дедок, – шевельнулась в голове мысль. – Эко куда его понесло. Так глядишь и все тайны раскроются.»
– Ну, к примеру, чёрные дыры в космосе, – улыбнулся я.
– А что дыры! Они, что в небе, что в штанах – никакой разницы. Ну, в размерах только, а по сути – одно и то же. Ежели прореха в кармане – не беда. Ходи себе, покамест не надоест, только деньги туда не клади. А вот ежели на видном месте – попроси хозяйку, она тебе заплатку аккуратно наложит. А коль аккуратной не получается, то нужно яркую, чтоб украшала. Моя тёща такие лоскутные одеяла шила. Любо-дорого посмотреть! А какие сны под ними снились по молодости! Закачаешься!
– Так ведь не штопает почему-то никто эти чёрные дыры, – подковырнул я старика.
– Дык, не приспичило, видать, хозяина ещё, вот и не штопают, – уверенно парировал он. – А как приспичит, обязательно залатают. Всему свой срок.
– Семёныч, ты прямо – как Диоген, – засмеялся я.
– А кто такой Диоген? – настороженно спросил он.
– Диоген – это древнегреческий мыслитель. Жил в бочке. Из одёжки носил тунику да сандалии. Говорят: очень мудрым был, – польстил я старику.
Рыбак на мгновение замер, а потом вдруг замотал головой:
– Не-е-е, у нас тут зимой, что в бочке, что в сандалях долго не помудрствуешь.
– Антон! Антон! – вдруг донеслось со стороны огорода, кричала «жертва белых булок» и по совместительству жена Семёныча. – Иди домой! Гости приехали!
Старик начал торопливо собираться и уже перед уходом, весело подмигнув мне, сказал:
– Философ в сандалях, говоришь? Не-е-е, дорогой, я, скорее всего, – философ в валенках, – и гордой размашистой походкой зашагал к дому.
г. Белорецк 04.08.2013г.