Жид

Борис Мильштейн
      Каково было мальчишке в детстве постоянно слышать оскорбления из-за своего происхождения. А хуже унижения, чем по национальному признаку, так называемое человечество ещё не придумало. «Жид, жид по верёвочке бежит», из постоянно слышанных глумлений это было самое «безобидное». И вот эти такие «безобидные» речёвки били по неокрепшим ещё нервам ребёнка, как хлыстом по спине, при этом обжигало и переворачивало всё внутри, но, как, оказалось, слышать – было полбеды, потому что видел своего обидчика и мог дать ему в морду.
      На своё несчастье мальчишка любил читать книги, мама приучила, и потому в поселковой библиотеке был не праздным гостем, а постоянным читателем. Однажды, в очередной раз подыскивая чтение по своим интересам, наткнулся он на собрание сочинений Тараса Шевченко. А так как Тарас Шевченко был всё время на слуху, являясь красным солнышком украинской литературы, то от ребяческого любопытства мальчонка взял один том наугад и начал перелистывать страницы.
И вдруг от неожиданности он дёрнулся так, как будто бы его внезапно окатили ледяной водой. Такое омерзение охватило ещё неискушённую в подлостях детскую душу, словно он нечаянно прикоснулся к холодному, всё время извивающемуся скользкому телу гадюки, на которую однажды в лесу чуть было не наступил босой ногой. В  стихотворении поэта «Гайдамаки» постоянно фигурировало в разных вариациях, то с отрицательным, то с презрительным оттенком слово «жид», и вот это слово было жирно подчёркнуто толстым красным карандашом, каким учителя в тетрадках ставили оценки. Ни разу слово «жид» ни в этом стихотворении, ни в других не было пропущено, чтобы его кто-то старательно, скрупулёзно не выделил. Такую добросовестную тщательность он встретил впервые в жизни.
      Слово «жид» после всех погромов, Гражданской войны и, особенно, после Холокоста приняло для евреев до глубины души оскорбительный оттенок, а вот это как раз мальчишка знал, потому что не однажды пришлось испытать на своей ещё такой нежной коже его уничижительное значение.
      Сейчас некоторые доброхоты пытаются объяснить, что Тарас Шевченко вкладывал в это слово совсем другое смысловое значение, которое соотносилось, мол, с его временем. Может быть. Но юное создание ещё не ведало, что, в принципе, можно обелить вообще любую гнусность и подлость, ссылаясь на эфемерные особенности времени и прочие вымышленные обстоятельства.
     А вот потомок украинского поэта, хотя и по созвучию и по действу его подлой души правильнее было бы сказать: «поддонок», скрупулёзно выискал в творческом наследии поэта и сознательно выделил это оскорбительное слово, чтобы безнаказанно надругаться и унизить евреев.