Секреты кино

   
   - Ты думаешь я пьяный?.. Кошмар какой-то. Бывает же в жизни такое… Мать у меня умерла, вот что. Я маму похоронил. Понимаешь ты - был человек, и нет его?.. Ну ладно-ладно, не делай только скорбное лицо. Я этого уже насмотрелся, знаешь… Вообще, не верится как-то. Как не хватает чего… Даже не знаю, как выразить… Теперь я один на белом свете. Ты извини, я к тебе с чувствами…

   - То похороны, то поминки. Гости разные, и отовсюду. Три дня такая музыка-кутерьма… Ох, и устал я… Ох, и устал… Тут у меня начатая. А потом целую откроем… Ты не обижаешься? Стакана у меня только нет, надо у проводницы спросить… Сейчас я возьму…

   - Нет-нет, ты чего – отпил тока слегка!.. Нет, ты давай до дна. За маму… Надо, понимаешь? Надо. Вот  та-ак… Меня Володей зовут… Где тебя так уделали? Где угораздило?Губу, смотрю, раскатали, и бровь, и глаз. На соревнования ездил?.. А где останавливались?.. "Локомотив"?! На Черкизовской! Знаю! Я же тоже спортсмен. Бывший... Я-то в Москве живу, а ребята из нашего общества, которые иногородние, часто там размещались. Я даже у них в номерах бывал… Так себе номера… И стадион рядом. Мы на нем тренировались и даже выступали не раз…

   - Чем я занимался? Каким видом спорта?.. Ходок я, легкая атлеттика. А я сразу заметил, что ты боксер. Еще как ты вошел, еще вывеску не показывал. В фигуре есть и в походке… А я, как видишь, худой и длинный. Спорт – он накладывает… Я у Криволапова тренировался. Криволапова знаешь?.. Ну, он один из лучших учеников Владимира Куца, Олимпийского чемпиона пятьдесят шестого года в Австралии, в Мельбурне... Короче, тот умер в семьдесят пятом, и Криволапов тоже буквально после него почил…  Вообще, все мрут, как мухи. Поветрие, что ли, какое?.. Я сам чемпион Европы, Спирин моя фамилия. Должен был слышать, только, может, не обращал внимания. На Спартакиаде народов СССР второе место за мной, по спортивной ходьбе…

   - Ты пей до дна.  Сейчас еще открою. Ну, чего ты нос воротишь, или тоже борешься с алкоголем?.. Вот, правильно! Здорово, ты ее проглотил!.. Сам знаю, что настойка противная, а что поделаешь, если в магазине лучше не было ничего. А бормотуху пускай пролетарии пьют…

   - Бегал, конечно, тоже. Прихожу раз на тренировку, а Криволапов Лев Иваныч, интересный такой мужик, закладывал, правда не в меру, но не это в человеке главное, верно? Вон, мой тезка - Высоцкий, тоже закладывал – ну и что из того?  Тех, кто его хулил - о них никто никогда и не вспомнит уже, а Высоцкий – он всегда и будет Высоцкий… Короче, Криволапов мне говорит: «Завтра побежишь на восемьсот, приготовься». Ну, я приготовился: взял кроссовки, трусы. Являюсь. Смотрю: наро-оду, бегунов, я имею в виду, на старт не пробиться. «Чего они тут столпились-то?», - думаю. И вдруг, как по заказу, из динамиков, радостным голосом объявляют…  «… на двадцать километров!».. Я не врубился сначала, оглядываться начал. Может, я не туда пришел?.. На двадцать километров забег?!.. «Да, - качает головой Лев Иваныч, - вот так, Володя, извини, напутал я давеча»... Выстрел! И вся толпа рванула со стадиона... Ну, что в такой обстановке поделаешь? Думать некогда – побежал. Половину дистанции нормально держался, даже был в группе лидеров одно время, а потом, когда подъем пошел… Ба-атюшки светы – десять километров. Десять километров один подъем! Не помню как одолел я его, будто в тумане. Вбегаю на Лужники, и чувствую, что умираю (мамочка, прости!)… Но честь Общества надо защищать? - Надо… Добежал. Лев Иваныч тут как тут, с полотенцем, обнимает, обтирает: «Молодец, - говорит,- тридцать четвертым ты пришел, даже не ожидал от тебя такой прыти! А другой-то наш бегун, Шишкоедов, тот аж стосороковой, и то не последний. Тоже молодец… «Знаешь, что, - я ему тогда отвечаю, - если ты мне еще, если ты хоть раз мне скажешь еще, что сначала на восемьсот, а после окажется, что на двадцать километров, то я больше не побегу»…

   - А заботливый был мужик! Тянул меня до последнего. Я уж и нормы перестал выполнять, а он все за так, по старой дружбе, что ли, мне талоны выписывал, и даже на сборы брал. Но всему есть предел, ты согласен?.. Ну, вижу, что соглашаешься… Сам уже чувствую – амба, лавочка закрывается. И вот, хожу как-то раз по спорткомплексу, как неприкаянный, смотрю-завидую как молодежь тренируется, настроение – впору повеситься. А там был тренер один, Сидоренко такой: «А ну, - говорит, - проплыви-ка, дистанцию!»… Проплыл на первый мужской. Стал снова везде выступать. Ты пей за маму. До дна…

   - Я сейчас в кино администратором работаю, на «Мосфильме». Как кино снимают, знаешь?.. Ну, как бы тебе объяснить, чтобы ты понял? Как бы попроще? Ну, вот, например… Даже и не знаю, как подойти… Ну, ладно расскажу тебе кое-какие секреты, признаюсь, а то совсем ничего не поймешь…

   - Вот мы едем сейчас в вагоне. Это помещение. А  все, что в помещении – в павильоне снимается… Ну, теперь понял? А ты думал, наверное, установят в проходе камеру, и давай накручивать, да?

   - Слушай дальше. Вот, скажем, дождь идет, а снимают в ясную погоду, или в павильоне при ярком свете. Ой, смех! Я, когда смотрю какой-то такой фильм, где, знаешь, льет, как из ведра, то всегда об этом думаю… - Их же из шланга там поливают!.. Объяснение в любви, и такой романтизм-романтизм,  а сверху морда протокольная воду на них разбрызгивает. На стремянке стоит, и еще ухмыляется, гад… Один к причинному месту шланг тот взял и приставил… Я ему, конечно, по дури сопатку начистил, а оказалось, что он чуть ли не ближайший родственник какого-то известного режиссера… Пришлось сочинять объяснительную…

   - А как они там мокнут, бедняги,  в тех сценах безумной любви. Что твои водяные! Продрогнут, да расчихаются. Целый день ведь бывает. А то и несколько дней эпизодик снимают… Один  прямо там, у нас, на съемочной, на площадке,  чуть коньки не откинул. Это тебе второй секрет… А вот третий: снег валит, пурга метет, как  говорится «не видно ни зги»… Да включается просто самолетный мотор с пропеллером, и летит тогда все вверх тормашками: бумага, и листья, и щепки, всякий сор… Он и тебя, кстати, запросто сдует, если не зацепишься за чего. А грязи набьет: и в уши, и в нос, и в волосья… Неделю потом не отмоешься… Словом, усек? Есть у наc и другие секреты, и значительно поважнее, но я тебе их не скажу, а то совсем не интересно будет смотреть кино… Кино-то любишь смотреть? Пойдем с тобой в тамбур, покурим?..

   - Съемка на природе называется натурной… Ну, я, как администратор, командую. По ходу сценария нужны свиньи, три штуки. Я их, конечно, заранее заготовил – в соседнем  колхозе нашел, отборных, жирных, вонючих… Доставил на бортовой машине, на местном грузовике, неподалеку расположил – лежат, хрюкают, млеют… Жанночку Клюквину к ним подсадили. Комбинезончик ей джинсовый специально для того сшили. Ну, ты знаешь ее, видел, наверное –да и на журнальных обложках ее фото часто печатают – какая она хрупкая вся из себя, нежная. Режиссер, значит, подсадил ее к свиньям, посмотрел и так и эдак. А у нее еще носик такой – свинюшка и все… Призадумался режиссер. «Нет, - говорит, - здесь нужны не свиньи, а овцы»… Ну, что делать – надо ловить. А кому? Мне, конечно. Я иду. Ловил, ловил, перевалялся весь только. Прихожу: «Лови сам, - говорю, - если тебе нужно, а я все, я отвоевался»… Ну, потеха! Он тоже обвалялся. Как панированный стал, штаны разорвал и ногу зашиб, а не поймал. - Ну, хохма!.. И чего я развеселился-то в такой день? Пойдем в вагон. Ты не представляешь, чего я натерпелся за эти три дня. Уф-ф, жуть!
 
   - Я в Серпухов теперь еду. У меня женщина там, она меня понимает. Мне нужно сейчас, чтобы кто-нибудь меня понимал. После всего, как поразъехались родственники и приглашенные, что ли какие-то, хрен их там разберешь, как остался один – куда, думаю, деться, куда мне податься? И друзей, вроде, много, город-то вон какой, а никого нет: «До свиданья, Москва, до свиданья... Олимпийская сказка, прощай!»…

   - А ты, куда едешь?.. Что ты говоришь? "Му... му?"... В Мурынов?.. Были мы у вас прошлым летом!.. Ой, глухома-ань!.. Но, ничего, время весело пролетело. Выезжаем в поле. Мы у вас степь снимали. В главной роли Толик Новожилов… Мировой мужик, может помнишьего в детективе  «Шкатулка с секретом»? Он там следователя играет. Если фильм видел, то значит и Толика. А режиссером у нас был Борис Моисеевич Райхер. Фамилия у него такая, но он хороший человек… Выезжаем на натуру, все путем. Самочувствие, правда ниже среднего, и смотрю у Толика тоже, испариной то и дело покрывается. Накануне в его же комнате и гудели. Не так, правда, что очень, потому что бывало и хуже, лучше сказать – керосинили. Остановился наш караван, выходим. А кругом просторы красочные, ну одно заглядение: изрезанные овраги, буйные травы, ковыль… И оттого настроение уже ниже среднего. На душе муторно, а тут все цветет!.. Я говорю: «Борис Моисеич, вон тучка!» - «Где?» - он подслеповатый, но очки принципиально не носит. «А во-он там, видите?»… «Где-где?»… «Погоды не будет – это я Вам, как администратор заявляю»... «Так, Володя, все ясно, своГачиваемся». Он еще так смешно картавит: «своГачиваемся»… И обратно в мотель деньги мотать. Свои – не казенные, по тем строгий отчет. Ну, немножко казенные тоже, но это, знаешь, это надо уметь, и чтобы комар носа не подточил, и везде справки, расписки… Как сейчас помню: «Соловьиная роща» у вас мотель называется…

   - Я, конечно, впереди всех на тонвагене. К ресторану подлетаю: «Девочки, быстро-быстро, через минуту Толик здесь будет»… «Ой, сам Толик? Живой?»… Тут и остальная киногруппа нас догоняет, и появляется Толик, а уже все накрыто и сервировано, и полный блеск… И выпивку в магазине я по пути подцепил, чтобы дешевле, естественно, нам обошлось… Кому пиво, а кому и покрепче. «С тобой, - говорил мне Борис Моисеич, - Володя, сотГудничать одно удовольствие!»… Девочки, персонал я имею в виду, будто и не видят, что какие-то бутылки из сумок мы достаем, и не только ресторанное пьем. Другим нельзя, а нам можно – артисты, столица, им интересно. Толик там вообще картинно расхаживал. Умеет, что ни говори, пыль напустить. Но он и сам по себе парень видный, стройный, любезный, этого не отнимешь… Да какой он парень – мужик он уже, хотя всю дорогу молодых  играет, и там, как бы в молодости, и застрял, у него амплуа… Меня однажды с ним перепутали. Мы чем-то похожи, волосы он такие же длинные носит, и так же ими потряхивает… Да нет, ты не думай, что наша жизнь из развлечений одних сплошных состоит. Это я так тебе, чтобы не скучно было, а, в общем, работаем и нервы на пределе бывают, особенно, когда что-то не ладится, а не ладится часто, или когда сдача уже готовой картины, когда фильм комиссия принимает. Психодром - в этом случае мягкое слово...

   - Сейчас снимаем «Трудные годы». Ты книгу читал? Нет, не читал? Да и я не читал… Ну, значит, смотрел восемь серий по телевизору. А мы, в данный момент, девятую и десятую снимаем, а всего их будет пятнадцать. Если помнишь, там Сидор попадает в плен к немцам, а Матвей из их деревни у тех в полицаях. Они одну девушку, Маланью, любят, ту, которая в пятой серии медведя простым топором зарубила. Ну, и полицай тот ему кается, что будто не по своей воле пошел в услужение, а так получилось, силком, мол, заставили. Ну, испуг у него тоже был, разумеется. Это хорошо показано в седьмой серии: «Хандэ хок! Ахтунг, ахтунг! Русишь, швайн!»… Сидор ему поверил, и они бегут, находят партизан. Сидор им ничего не сказал про Матвея, пожалел он его. А дальше, этот Сидор… Слушай, там что Серпухов, что ли мелькает? Как бы мне не проехать его…

   - Так вот. Этот Сидор, в дальнейшем, то есть Матвей, окажется американским разведчиком, вернется в деревню, и скажет Маланье, что Сидор убит, они поженятся. Или я что-то напутал? Но там такая любовная сцена - первый раз, возможно, увидишь то, чего никогда… И этот разведчик, он, что делал, зараза? Он, на своем тракторе, на колхозном поле выписывал кренделя, а с американского спутника все это фиксировали и смекали…
 
   - Эх, деревня-деревня, все там, конечно, не так, как в кино. Я со старенькой бабушкой в деревне жил, лет до семи… А потом мамуля приехала и меня забрала. И как же я был тогда рад, просто не мог наглядеться на свою красивую маму. А она меня определила... В детдом… Я, конечно, и ждал, и все глаза проглядел… И однажды даже бежал, залез в товарняк… Поймали, конечно, живодеры щенка… Сначала путейцы, а после менты… Потом, уже когда я был известным спортсменом, я навел какие-то справки. Оказалось, что она по заграницам, по заграницам, то с одним муженьком, то с другим… Потом даже, было, общались по телефону… Договорились даже будто о встрече. Она говорила: «Надо встретиться как-то… Когда я буду свободна – я позвоню»… И вот ее дочь, от какого-то брака, меня оповестила, и я мамулю увидел считай второй раз… И, ты знаешь, я там сам чуть не умер от горя, у ее…  у ее бездыханного тела…

   - Точно – Серпухов. Где моя дубленка? А вот она… Нет-нет, эта бутылка тебе, тебе! Не захочешь больше, так компрессы сделаешь, на фонари приложишь. Ну, пока, до свидания, брат. Ты, видно, душевный мужик. Заходи, когда будешь в Москве!.. Скоро будет Международный кинофестиваль. Если захочешь, то я тебе и персональное приглашение, и любые билеты достану!.. Не забывай…

   - Эй, постой, парень! Эй!.. Ах, черт, поезд уже пошел... Я же адрес тебе забыл записать!.. Эй!.. Я же адрес забыл записать! Как же ты меня найдешь?!.. Я же а-адрес забы-ыл за-пи-иса-ать!..