Окончание
Начало http://www.proza.ru/2013/08/26/630
Он стоял напротив кафедрального собора, устремившегося куполами в ярко сияющие небеса. Под палящими лучами солнца Игорь наблюдал, как в раскрытые двери входят крестящиеся и низко кланяющиеся люди. Высоко над вратами на прихожан взирал лик Спаса Нерукотворного. Куда бы ты ни отошел, под каким углом зрения не оказался, он смотрел прямо в глаза, проникая взглядом в самую душу и вызывая радостный духовный трепет.
Внутри блуждали тревожные чувства, вызывая смятение сознания. Игорь очень хотел, но не мог войти в храм. Что-то не пускало, ноги, дойдя до невысоких ступеней, отказывались подчиняться. Он уже несколько раз отходил назад, вновь пытаясь подняться по ступенькам. Ничего не получалось. В широком дверном проеме виднелись лица, горящие свечи, образа святых. Шла вечерняя служба, и ангельские голоса с кристальной чистотой исполняли канон.
Попытался перекреститься и не смог, руки не слушались его. То есть они могли делать все, что угодно, но творить крестное знамение отказывались. Это было странным, тем более что он не раз бывал здесь. В детстве с родителями, потом с друзьями. Зажигали свечи, поминали усопших, внимая молитвенным песнопениям. Было пышно и торжественно, душа робела от великолепия церковного убранства, трубного гласа певчих. Внутренним наитием ощущалось, что здесь происходит такое, о чем невозможно выразить словами. А можно лишь осязать каким-то особенным, возникающем только в храме чувством.
Он понял, что не сможет войти. Глядя на Спаса пытался прочесть молитву и не мог вспомнить ни одной строчки. Церковь не принимала его, не пускала к себе. Игорь стоял, а слезы текли по щекам. Он не вытирал их, вспоминая погибшего друга, раздавленную горем бабку, оставленную в беспокойном предчувствии Надю. Перед глазами возникло зловещее лицо барона. Игорь смотрел на образ Спаса, а видел мертвого цыгана. Не представляя, что теперь делать он сокрушенно заскулил, топчась на одном месте и в бессилии скрежеща зубами.
– Молодой человек, что с вами? – пожилая женщина смотрела на него с немым испугом. – Чем помочь?
– Мне нужен кто-нибудь. Батюшку позовите... – еле слышно прохрипел сквозь плотно сжатые, не открывающиеся губы. Его бил озноб, в глазах плыли и раскачивались радужные круги. Женщина отошла и вскоре появилась в сопровождении священника в черной рясе и высоком клобуке. Висящий на груди серебряный крест искрился на солнце.
– Вот, – она подвела его к Игорю.
– Что случилось? – батюшка был пожилой, но телом могучий. Черная с проседью борода оттеняла глубокие ясные глаза, смотревшие ласково и все понимающе.
– Я отец Петр, игумен мужского монастыря и профессор духовной семинарии.
– Что случилось? – он положил руку на кипящую голову Игоря.
– Помогите мне! Помогите, – Игорь едва цедил слова, почти не раскрывая рта. Они шли изнутри, с трудом пробивая себе дорогу.
– Пойдем со мной, – батюшка взял его под руку, но Игорь не смог сдвинуться. Игумен взглянул на женщину, та взялась за вторую руку и вместе они отвели его в придел, усадили на лавку. В помещении никого не было. Петр дал знак, и женщина вышла, прикрыв дверь. Игорь сидел, безучастно уставившись в стену. Наконец перевел взгляд, увидел священника и попытался осознать происходящее. А когда все понял, бурно и горестно разрыдался, нисколько не стесняясь стоящего напротив игумена.
– Как зовут тебя?
– Игорь… – он вытирал глаза мокрыми от слез руками.
– Расскажи мне, что с тобой произошло? – батюшка с внимательным участием смотрел на него. Игорь хотел что-то сказать, но раскашлялся внезапно поперхнувшись. Стало немного легче.
– Откуда это у тебя? – игумен взял его руку и стал рассматривать перстень. Изучал, поворачивая во все стороны, словно убеждая себя в чем-то.
– Да парень, вижу, плохи твои дела. Рассказывай с самого начала.
Игорь стал неуверенно говорить. Сбивчиво, часто останавливаясь, ничего не скрывая и не жалея красок. Выложил все подробности, вроде ничего не забыл. Священник слушал его с большим интересом. Когда Игорь затих, почувствовав глубокое опустошение, у батюшки напротив, глаза засверкали, а в лице проступила характерная решимость.
– Знал я этого барона, – отец Петр задумчиво смотрел на сидевшего с понурой головой Игоря. – Страшный был человек, точно зверь лютый. Именно из-за него и я здесь... – игумен устало прикрыл глаза, вспоминая далекую молодость, погибшую беременную жену, себя, чудом выжившего после глубоких ножевых ранений, жестокое лицо цыгана влезшего в их дом и руку с бесовским перстнем крепко сжимающую окровавленный тесак. – Да, натворили вы с другом. Мир праху его.
У Игоря от горьких мыслей о Юрке полились крупные слезы, губы дрогнули. Он закрыл лицо, ссутулился. Долго и тягостно молчал в тишине.
– Что же мне делать? – он с отвращением смотрел на ненавистный перстень. Камень потускнел, кольцо тугим обручем сжимало палец. Казалось, оно уменьшилось на целый размер и теперь, больно вгрызаясь в кожу, жестко сдавливало фалангу. Снять его не представлялось возможным. – Как быть?
Монах опустил тяжелые веки:
– Мертвые не прощают вторжения в их мир. Усопшие хранят свой покой, пребывая в безмолвии и никто не вправе тревожить упокоенных. Участь их душ определяет Промысел Божий, а дальнейшая судьба предначертана земным существованием. Души грешников, не принявших милость Спасителя, и в наступлении телесной смерти не имеют сил оторваться от всего бренного, держащего их в тисках порока. Они скитаются по гиблым местам в поисках возможности утолить свои мерзкие желания. Но телесная оболочка мертва, она больше не в силах исполнять прихоти падшего существа. И тогда эти разбитые отчаянием души не находят себе покоя ни на небе, ни на земле. Нужно время, чтобы уготовить место для них, определить достойный их грехов жесточайший удел. Страшная участь ожидает несчастных, не пожелавших при жизни следовать Божьему Слову, не успевших покаяться и горячей молитвой очистить сердце.
Да просто остановиться, оглянувшись на пройденный путь осмыслить содеянное, уподобившись благочестивому разбойнику заглянуть к себе в душу. Но, увы, не осознанный собственным умом грех порождает другой, более тяжкий, а тот в свою очередь следующий. И так ступень за ступенью выстраивается лестница, ведущая прямо в пекло. И чем ниже мы спускаемся по ней, тем труднее не только остановить, но даже замедлить движение вниз. Это страшное ускорение быстро увлекает неразумных, в пелене гордыни не видящих близкого дна. Так происходит от самого сотворения мира, тысячи и тысячи лет, и все остается не меняясь. Потому, что люди не хотят понять свою божественную сущность, уподобляются демонам тьмы, творят неправедное, называя себя и только себя венцом творения. Однако им даются Знания, Закон, Заповеди, которые путеводной нитью ведут сквозь печали и радости, славу и позор.
Время земной жизни отмерено каждому. Каждый достоин божественного единения, каждый может быть свят. Но разрушают все собственным умом, неверием и бессовестной жизнью во грехе. Не хотят ничего менять, думая, что Суд Божий это нечто далекое, может быть даже придуманное. А ведь многие и не ведают соблазна, считают себя непорочными. И таким образом уверовав в нелепые рассуждения, лишь перед самой кончиной пытаются что-то изменить.
Проклятые вечной тьмой грешники в гиблых местах встречают себе подобных. В смятении и ненависти, по попущению Божьему устраивают душам живым испытания. Блаженны те, кто сможет выстоять в этой брани, Господь всегда с ними. Только вера спасает человека, вера и святая молитва. Исходящая из глубины души искренно, истово, страстно. Именно поэтому с людьми происходят разные события, в том числе и несчастья. Только таким образом подсказывается дальнейший путь, духовная судьба. Если нет у Господа иного пути для конкретного человека, то будут тогда испытания, горечи, потери. Значит, именно так он может измениться в лучшую сторону, по-другому не получится.
Жизненный путь каждого указан в Книге Судеб и нет другой планиды. Смирение перед Божьим Промыслом, вот что необходимо знать. И невозможно этого добиться, если не посмотришь вглубь своего сердца, а станешь полагаться на выводы холодного разума. Или поддашься воле греха, пытаясь оправдать себя выгодами благ и мнимого покоя. Души вопиют, трепеща в предчувствии неотвратимого. Но заглушая этот тревожный набат, мы уподобляемся тяжело больным, не обращающим внимания на недуг и не желающим идти к Исцелителю. Оттого в мире много несправедливости, ведь придуманные людьми законы без единения с Законами Божьими мертвы и ведут к духовной гибели.
Мучительны страдания грешников, но все исправимо при жизни, в смерти же, кроется окончательный смысл. Смерть подводит некий итог, указывающий душе ориентиры. После смерти нет возможности для очищения, только через мучения, ужас и адский огонь. Ужас не только забытья и безысходности, но ужас отдаления от Создателя, плен жутких похотей и вечного подземелья. Души мертвые при жизни страшны и после смерти. Пытаясь осквернить живых, они в неистовстве воплощения смущают чувственные натуры, надеясь сломить человека. И возликовать содеянному. А потом биться в беспросветной тоске и сокрушаться, понимая всю пагубность своей участи. По-другому они уже не могут, это их последнее провидение. Но ужасен удел того кто своими руками раскроет тот запечатанный сосуд, до времени сохраняющий падшие души. Страшная месть, а то и смерть ждут несчастного, дерзнувшего побеспокоить эти исчадия.
Только путь исправления, молитвы и покаяния сможет противостоять силам сатанинского прельщения. Иначе гибель без Божьей защиты и покровительства. Люди с чистой душой и те не смогут выстоять, ибо велика власть демонов над человеческой природой. Но ангел-хранитель призывает светлую рать в подмогу предстоящему бесовскому наваждению. Заступница Богородица печётся о всех чадах своих жаждущих просветления и всегда благоволит тем, кто не сдался на сатанинскую погибель.
Каждого можно искусить, каждый прельщается, каждый в ответе за свой выбор, каждый идет своей тропой. Несомненно, духовные знания подскажут ответ и определят поступки, но человек должен это сделать сам. Только собственное решение ценно для души, только оно благодатно. Окружающие вправе лишь дать совет, не навязывая собственного видения и не нарушая самоопределения. Оставить право для размышления, и ни в коей мере не торопить события. Хорошо бы знать и видеть знаки, посылаемые для правильного духовного зрения. И тогда решение не будет иным. И возликует сердце, обрадуется душа омытая росою благодати, возрадуется небесное воинство, видя победу человеческую.
Во время этого пламенного монолога Игорь смотрел на игумена, поражаясь тому, как менялся облик священника. Казалось, от всей его фигуры исходило свечение окруженное ореолом лучей. Слова отчетливо впечатывались в сознание. Он понимал каждое слово, каждое предложение. Глубокий смысл оставался в душе, открывая разуму свет духовного знания. Все сказанное казалось простым и понятным, он чувствовал это сердцем.
– Идем со мной, – отец Петр заметил перемену.
Коридором направились в дальний конец здания и вошли в молельную комнату. Помещение было заполнено монахами. Шла служба, высокий голос певчих тонко выводил рулады. Им вторил бас дьякона, поражая плотностью тона. Затем подхватывали все молящиеся, наполняя низкий свод торжеством духа. Игорь крестился и клал поклоны вместе с иноками. Радость исцеляла разбитое сердце, оно успокаивалось, глубоко впитывая слова святой молитвы.
Вдруг что-то лопнуло в ушах, глаза затянулись кровавой пеленой. Хор громогласно грянул «Достойно есть…». Стены, потолок мелко затряслись, задрожали. Рот напрасно открывался, пытаясь сделать глоток воздуха, лицо быстро синело, кто-то мертвой хваткой вцепился ему в горло и сжимал все сильнее и сильнее. Он почувствовал, как захрустели шейные позвонки, и в смертельной агонии рухнул на каменный пол.
Туманный свет пробивался сквозь приоткрытые веки. Смутная тень шевелилась напротив лежавшего в монашеской келье молодого человека. Отец Петр легонько похлопал Игоря, и тот, шевельнув ресницами, очнулся окончательно.
– Я живой?
– Пока живой. – Священник смотрел в его глаза твердым взглядом:
– У тебя на несколько минут остановилось сердце. Откачали, дело для нас знакомое.
– Что мне делать? – Игорь с трудом сел. – Не понимаю.
– Торопиться нужно, иначе никто не спасет. Идем со мной.
Чувствуя слабость и разбитость, он едва поспевал шагать за монахом, качаясь из стороны в сторону и держась за стены. Спустились по лестнице в подвал, прошли в мастерскую, где Игорь с удивлением осмотрелся. На бетонных постаментах выстроились токарные и фрезерные станки, наковальня, столы-верстаки…
– Здесь послушники и монахи трудятся, изготавливают нужные для храма металлические изделия.
– Зачем мы сюда пришли? – Игорь, не понимая, стоял посреди механического цеха. Петр подвел его к странной незнакомой конструкции.
– Вот смотри, эта установка называется гидравлическая гильотина. Привод электрический. – Он подобрал с пола короткий железный пруток.
– Принцип работы простой. Кладешь сюда заготовку. Тут внизу педаль, – он вставил в углубление носок башмака. – Нажимаешь, – что-то щелкнуло, и пруток мгновенно разрубило пополам. Половинка отлетела, звонко бряцая по каменному полу.
– Все! – игумен жестко и требовательно взглянул на него.
– Я не пойму, – начал Игорь и тут же осекся. Страшная в своей простоте догадка обожгла мозг.
– Ты все должен сделать сам. Надо вернуть похищенное, – монах смотрел сурово и непреклонно. – Решайся как можно быстрее, времени у тебя нет. Я буду здесь за дверью.
Игорь стоял растерянный и словно оглушенный, до конца не веря всему происходящему. Опять становилось не по себе, тошнота подбиралась к горлу, он начал задыхаться. Из-за ящика с инструментом на него в упор глядело лицо цыгана, парализуя дьявольским взглядом. Он чувствовал, что быстро слабеет, что сознание покидает его. В глазах расплывались яркие полукружья, звон в ушах неумолимо нарастал, доходя до оглушительной громкости. Положил палец с ненавистным перстнем на рабочую поверхность, словно голову на плаху. Вставил носок ботинка в педаль, понимая, что теряет рассудок. Лицо барона приближалось, расширяясь и вырастая до чудовищных размеров. Не помня себя, ничего не соображая, что есть силы, нажал на педаль. И ничего не почувствовал, лишь увидел блеснувший огнем камень, одетый на то, что мгновение назад было его плотью.
Ворвался Петр, марлевыми бинтами начал останавливать бурлящую кровь. Наложил тугую повязку, приподнял кисть повыше. Игорь находился в забытьи, никак не реагируя на случившееся. Монах сделал для руки перевязь, подвесил на шею. Подобрал с пола отрубленный палец с надетым перстнем, завернул в платок и положил к нему в карман.
– Нужно идти. Торопись, скоро вечер.
Вывел ошеломленного парня на улицу и, осенив крестным знамением, произнес коротко:
– Помоги, Христос! Аминь…
Вечерняя заря заливала небеса косыми солнечными лучами. Сторона горизонта, куда опускалось утомленное светило, полыхала пожаром. Отблески зарниц алели ярким закатом, высь блистала малиновым переливом.
И на такое вольно раскинувшееся великолепие с западной стороны наползала черная, медленно клубящаяся, жуткая в неукротимой ярости, переполненная электричеством туча. Зрелище подобного контраста было невероятным. Никак не верилось, что это происходит в реальности.
Было очень тихо и душный воздух, остановившись в своем движении, тяжелым наваждением висел над головой. Там в темной дали быстрыми змеями проскакивали синие молнии. Грома не было слышно, хотя гроза подобралась близко и едва сдерживала свой гнев. Никаких посторонних звуков не долетало, напряженная атмосфера тонко звенела, наполняя все вокруг предчувствием смертельной опасности. Заброшенный лесной погост замер в тревожном ожидании.
Он стоял у могилы цыганского барона. Смотрел в беспощадные глаза, глядевшие из-под стекла фотографии в деревянной рамке. Ничто не изменилось с тех пор, как они с Юрой были здесь в последний раз, а казалось, будто прошла целая вечность. И уже нет лучшего друга, лишь память о нем безмолвным укором плавит мозг.
– Зачем ты забрал его? – Игорь не отводил требовательного взгляда. – Зачем?
Тишина была ответом ему. Деревья стояли, скорбно поникнув листвой. Они помнили ту ночь, они видели все. И еще много-много чего. Но молчали.
Слева что-то затрепыхалось и большая птица села на столбик соседней оградки. Игорь узнал ее, это был тот самый коршун, круживший над рекой. Черные перья отливали зеленым, клюв хищно изогнут. Повернув пернатую голову, птица чутко следила за ним, скрежеща и царапая металл острыми когтями, словно готовилась к прыжку. И вдруг вытянула шею, что-то выкрикнула, забила широко расправленными крылами.
Игорь оцепенел от испуга. Тут же тело опоясала тугая петля и начала сжимать еле заметно, но неотвратимо, жестко. Барон тянул его к себе в могилу, туда в вечный мрак, в холодную безысходность, страшные подземные глубины. Откуда не будет возвращения и где никто не помышляет о спасении. Где в котлах плещется кипящая смола и варится ртуть, а падшие существа в немыслимых мучениях искупают свои грехи. Где содрогается геенна от дел, творящихся на белом свете, где бессмысленны слова и мольбы, где нет времени, где мытарства бесконечны…
Сам не понимая, каким образом, он приближался к могиле. Ужас и безысходная паника овладела им, а портрет цыгана все надвигался, вырастая до невероятных размеров. Опять забила, затрепетала крыльями черная птица. Закричала злобно, пронзительно.
Солнце зашло, и фиолетовая туча полностью утопила небо, лишь тонкая полоска рдела у самого горизонта, оставляя хрупкую надежду. Перед глазами мелькнуло лицо матери, озарился вспышкой образ Нади, привиделась широкая Юркина спина. Из груди вырвался надрывный стон, и небо ответило ему раскатом грома.
Стало быстро темнеть, но ярчайшие вспышки молний освещали все вокруг, создавая жуткие прыгающие тени. Он стоял на краю могильного холма, и что-то гнуло, тянуло вниз, вдавливая ноги в рыхлую почву. Отчаянным усилием Игорю удалось вытащить из кармана платок со своим отрубленным пальцем и перстнем.
– Забери!
Глаза барона осветились огнем, опалились сатанинским пламенем, вспыхнули звериной яростью.
– Забери! Свое! Обратно! – с диким утробным рычанием Игорь выкрикивал: вот тебе, забирай! – вытряхнул содержимое платка и стал втаптывать ногой, по щиколотку продавливая свежий могильный холм.
Лицо цыгана зажглось кровавым светом, черты исказились, и стали быстро увеличиваться. Игорь почувствовал, как у него подломились ноги; он упал на колени, и огромная невыносимая тяжесть начала склонять все ниже и ниже, а могильный плен, будто мощный магнит, втягивал его в бездну небытия. Он слышал, как билась крыльями и безостановочно кричала птица, сверкая каплями глаз. С леденящей тоской понял, что погибает, что пришел конец жизни, что это роковая неизбежность и уже ничего нельзя изменить. Бороться он больше не мог, силы и воля покинули его, судорога намертво сковала тело, сжавшееся в маленький, трепещущий комок сердце остановилось, его уже не было среди живых.
Треск громового удара потряс всю округу. С бессильным отчаянием взгляд устремился в клокочущие яростью небеса, где в окружении ослепительных ломаных линий сиял трехмерный лик Животворящего Спаса.
– Боже! – беззвучно шепнули бледные губы. – Помоги мне, Господи!
Черный коршун сорвался, подлетел и вцепился когтями в волосы, наотмашь хлеща крыльями по лицу и грозно выкрикивая злобные птичьи проклятья. Клюв с неистовым гневом разбивал затылок, кровь ручьем стекала по щекам, глаза безжизненно угасали.
Вдруг снизу чем-то ударило в грудь, подняло и бросило навзничь. Небеса ярились и грохотали, вдребезги разлетелось стекло на портрете цыганского барона. Венки и обрывки лент с посмертными эпитафиями сорвало и куда-то унесло. Могила стояла обнаженная, брошенная, проклятая. А среди струй дождя кружился раздосадованный пернатый хищник, что-то злобно и обиженно горланя.
Сильнейший ливень обрушился на изнуренную зноем землю. Потоки воды смывали накопленную грязь, уносили в туманную даль, освежали чистотой возрожденья. Игорь лежал, глядя в разрываемые сполохами небеса, а близкий гром гремел для него музыкой избавленья. Лицо заливало дождем, он улыбался, не чувствуя мокрой одежды. Перед взором в небесах оставался чудный образ Спасителя.
Постепенно непогода успокаивалась, гроза уходила на север. Потянул робкий ночной ветерок, зашумели утолившие жажду деревья, роняя капли с умытых листьев. Загорелись звезды, взошла бледная луна. А он все лежал и лежал, не имея желания подняться и ощущая входящую в него силу совершённого преображения.
*****
Легко кружась в морозном воздухе, снег засыпал город. Поземкой блуждая в переулках и вспыхивая в лучах зимнего солнца, осыпался снежинками на лица спешащих людей. Это прихожане Вознесенского собора торопились на молитвенную службу. Золотые купола зажглись блеском лучей, устремленные в небо кресты искрились, торжествуя в честь праздника Рождества Христова.
Собор был наполнен людьми, но народ все прибывал: приезжали из райцентров, затерянных в лесу деревень, поселков городского типа. Люди спешили со своими скудными дарами, несли нехитрую снедь, заказывали праздничные сорокоусты, молебны по усопшим, а то и просто с благодарностью прикладывались к иконам. Вскоре свободного пространства не осталось, но теснота ничуть не сковывала.
Внутреннее убранство просторного храма сияло огнем пылающих свечей. Лики излучали живую энергию, образа в еловых ветках разливали хвойный аромат. В лицах людей виднелась радость святого дня. Шла литургия и церковный причт в золотых и серебряных ризах, во всем блеске великолепия стоял двумя церемониальными рядами.
Митрополит вел богослужение, чинно произнося слова рождественской молитвы. По левую руку владыки ровным порядком, одетые в черные облачения, стояла монастырская братия во главе с игуменом Петром. Монахи сильными густыми голосами воспевали святочный канон. В такт над ними массивное паникадило звучало хрустальным звоном и горело играющими бликами, создавая образ Божественного света.
Молодой инок старательно пел, осеняя себя крестным знамением. Кладя поклоны, устремлял светлый взгляд наверх, туда, где на куполе лучистой росписью был исполнен неведомым художником лик Нерукотворного Спаса.
В теле отрока читалось смирение, длинные волосы обрамляли тронутое испытаниями лицо. На кисти левой руки не хватало безымянного пальца. Принимая священный постриг и отдавая жизнь монашескому служению, навсегда уйдя от суеты мира, он без колебаний выбрал свою судьбу и принял новое имя Серафим.
Май 2011г.