Г л а в а 5.
Разговор.
Когда стали расходиться, то есть уже за полночь, Анна Семеновна предложила Екатерине Александровне пройтись по ночному городу пешком, подышать свежим воздухом. «Dum spiro, spero!» У Кати болела голова, но отвязаться от проректора, видимо, не удастся. Вот уж, правда, репей в хвост!
— Вы там, в столицах, поди, совсем забыли воздух провинции?! — воскликнула та, как только они оказались на улице, скопившей за день весь жар и вонь лета. Екатерина Александровна сказала, что она уехала из Нежинска всего-то тридцать лет назад, но Анна Семеновна не услышала и продолжала: — Изумительный воздух! А вы, ребята, идите, идите-идите, мы сами. Правда, они у меня молодцы? Пойдемте, Екатерина Александровна! Вам — туда.
Пошли.
— Вы давно знаете капитана? — игриво спросила Анна Семеновна.
Екатерине Александровне не составило особого труда подыграть ей:
— Еще когда он ходил в нахимовцах.
— Ведь вы... жили с ним? — Анна Семеновна не была уверена, но, будучи женщиной, знала что спрашивает. — Прошу прощения, если вас это как-то смущает.
— Жили, — просто ответила Катя. — И прожили около года. Мы были женаты.
— А-а, — Анна Семеновна не поверила. — Давно?
— Сразу после войны. Тридцать пять лет прошло — даже не верится. Мне тогда этот возраст, тридцать пять лет, казался запредельным.
Анна Семеновна уныло кивнула, ей после войны как раз и было тридцать пять лет.
— И как он... в семейной жизни? — спросила она.
«Никак тетенька хочет замуж?» — удивилась Катя.
— Потрясающ. Герой-любовник.
— Да, у него это на лице написано. Не воспринимайте только меня буквально.
— Да кто ж сегодня воспринимает кого буквально? Косвенно-то порой ничего не поймешь.
— Да, молодежь сейчас по нулям. И он всегда такой?
— Какой?
— С фантазиями?
— Я думаю, это у него не фантазии. Это его мир, куда нам нет входа.
— Да? — явно озадачилась Анна Семеновна. — Таки вот и нет?
— Таки вот и нет.
Они обе рассмеялись.
— Он верит всему, — неожиданно разоткровенничалась Катя; она хотела, было, оборвать себя, но почему-то не смогла, в самой накипело. — Казалось бы, после войны, весь израненный, места живого на нем нет, семья вся погибла... Я тогда медсестрой в госпитале была.
«Вон оно что! Все понятно теперь, все понятно».
— «Дон Кихота» прочитал в двадцать пять лет, как третий раз на свет родился после второго ранения, и верит всему! Даже не «верит», он знает, что это так и было.
— Интересно, — покачала головой Анна Семеновна, — интересно...
— И знаете, что он сказал по поводу прочитанного?
— Любопытно, любопытно, что же?
— Что он — «видел» его! Видел и хорошо знает. Я ради интереса попросила описать облик Дон Кихота, не просто, что как жердь и общеизвестное, а поподробнее, любимые его словечки. Федор без труда сделал это. Я потом все это, (все!) нашла у Сервантеса. Но у Феди были еще какие-то мелочи, какие видит только очевидец. Люди театра грешат этим — «дописывают образ».
Анна Семеновна покусывала в раздумье губы.
— И я думаю сейчас, — продолжила Екатерина Александровна, — что он имел в виду себя.
— То есть как это? — вздрогнула Анна Семеновна.
— То, что он видел Дон Кихота своими глазами, а не просто прочитал о нем. Как человек театра, вы знаете, как это может быть.
— Я так и знала, я так и знала.
— Я поверила Феде после того, как он вдруг сказал: «Зря Сервантес подтрунивает над Дон-Кихотом. Дон-Кихот, на самом деле, как видит, так и поступает».
— Но при всем при том у капитана удивительное чувство юмора, — сказала Анна Семеновна.
— Я бы сказала: сарказма, — не согласилась Катя. — Юмор он допускает только к тем, кого любит, а к остальным у него сарказм. В войну он много передумал. Это даже странно было для его возраста. Я многих нагляделась в госпитале. Большинство там не то что «думали» о чем-то, большинство просто биологически существовали. Некоторые даже госпиталь воспринимали как вторую линию фронта, на которой надо элементарно, без всяких мыслей в башке и уж, конечно же, без высоких материй, выжить.
— Да, он сущий ребенок. Ваши дети с вами живут?
— Нет, — быстро ответила Катя. — А ваши?
— Мои — кто где. Все в меня, и все от разных отцов. Оно так даже спокойнее — никакой гемофилии. Денис, это сын, тоже в городе на Неве. И про пиратов он тоже рассказывал?
— Про пиратов? — не поняла Катя. — Вы имеете в виду...
— Пиратов, я имею в виду — пиратов, корсаров, буканьеров, как там их еще...
— Кажется, ничего. Про войну-то и то скупо рассказывал. Он тогда долго сжат был, как пружина. Я иногда боялась его, — вдруг призналась Катя и подумала: «А может, оттого я так легко и ушла от него?»