дети

Нина Шарыгина
Я не знаю, как в других семьях – у нас все обходились без крика.
Если всё нормально, то я звала детей: Валя, сынок, Танеша, Танечка, Вова…
Но если я говорила – Валентин или Владимир! Дети сразу менялись в лице – испуг, смятение, стыд. Они, каждый, знали в чём виноваты (если виноваты), но это сами.
А тут про эту вину, проказу, халатность мама узнала. Это было ударом, стыдом. И сразу – а, чо? Я ничего не делал…
И тогда я указывала на его проступок. Доказывала.
Что толку орать? Хвататься за ремень?..
Убеждение физически, это не убеждение. Ребёнок послушается и сделает, как ты хочешь. Ты – мама, ты взрослый человек и с такой массой, но в глубине души он останется при своём мнении.
Я всегда им говорила – если ты кричишь, значит ты не прав. И старалась сама никогда не кричать. И потому приходилось много разговаривать и отвечать на побочные вопросы, на которые порой и сама-то затруднялась ответить, но в процессе объяснений и самой что-то открывалось. Тем более детские суждения такие прямолинейные. Там где ты обходишь стороной, он идёт прямым путём и не признаёт компромиссов.
И теперь, взрослые, вспоминая своё детство, они говорят – ну, мама, и выдержка у тебя!
И это с таким уважением и восхищением…
А ведь было и до ремня доходило. Но у нас даже соседи удивлялись – никогда не было скандалов. Конечно, дети. И дрались бывало, но всё это в меру шумно.
Помню: Валентину было лет пять – шесть. Пришёл из садика и я заметила у него новую игрушку.
Где взял?
Молчит. Потом сказал, что в садике.
Ну, как взял, так и верни. А уже большой. Стыдно. Всегда учили – не бери не своё…
Никак не хочет идти.
Я беру табурет (дедовский, мощный), зову Валю.
Ложи руки.
Зачем?
Я отрублю, чтоб они не брали чужое.
Стою рядом, держу в руке топорик.
Он напугался. Плакать начал, просить прощение.
А надо сказать наш Валентин даже из угла маленький никогда не просился. Спать будет в углу и не попросится. А тут!
Мама, прости.
Так ведь ты не у меня взял. Поди отдай и там проси прощение.
Я не знаю – права была или нет.
Всё-таки он пошёл и вернул игрушку. Но, наука!
В другой раз лучше попросит, чем сам возьмёт.
Это так легко сказать.
 А сколько нервов? А сколько вопросов к себе и ответов не было…
Теперь смеёмся, а тогда была катастрофа.
Их трое, а я одна. Папа в эти разборки не вникал. Говорил – что ты из меня фашиста делаешь?
А я с каждым много и подолгу говорила. И сказки на ночь, и песенку. И что да почему тоже мама.
Мы и теперь-то сойдёмся и можем часами говорить, и не надоедает. Куча вопросов и сведений, и всевозможных фактов.
А вот со своими детьми они не очень разговаривают. И я ругаю их за это. Дети ведь на улицу пойдут искать ответы.
Вот в магазине, обычно дети капризничают, требуют.
У нас этого не было. Если к этому какое-то поползновение, я сжимаю ручонку чуть крепче и увожу от витрины. Занимаю другим разговором, отвлекаю. То есть не даю разыграться истерике.
И дети никогда не капризничали, не требовали.
Мама знает, когда надо.
Дома проси. Если могу – сделаю.
Никогда не говорила – нельзя. Это не то слово для ребёнка.
Даже в школу уже ходили, я говорила – вот ты получил тройку, а маме денег на работе меньше дадут. Уже  не купим конфет или мороженого.
И они верили. Старались.
Зато теперь смеёмся вместе.
Мама, ну ты сказочница!
А как ещё их приучить к труду?
Раньше на полях, в огороде, в хате. А сейчас вода дома, дров не надо, скотины нет. Вот и выворачиваешься наизнанку, чтоб они были самыми лучшими.
----------------------