Конкурс Копирайта -К2
Друзья, К2 приветствует вас!
Игра «РУССКАЯ РУЛЕТКА » (правила игры здесь http://www.proza.ru/2013/06/19/16 ) продолжается.
12-я участница представила свою работу, встречайте:
***
Отчаянный Малый – Рыжая
ЗАДАНИЕ: написать сказку объемом до 30 тыс. зн. по теме 1:
Герой/ня делает открытие позволяющее создавать миры и создаёт новый мир, который оказывается совсем не таким как ожидалось. Кроме того создание начинает активно воздействовать на своего создателя, изменяя его до неузнаваемости.
АНГЕЛ - Николай Григорьевич Малахов
ЧЁРТ – Евгения Шапиро, и помощник его – Савельева Оксана
19,5 тыс. знаков
***
ОБРАЩЕНИЕ КООРДИНАТОРА:
Друзья, приступая к обсуждению, пожалуйста, помните:
один из основных принципов К2 – обсуждению подлежат только тексты, переход на личности абсолютно не допустим!
***
ЛОМАТЬ НЕ СТРОИТЬ
Было все во времена стародавние, славные, темные, под тяжестью веков скрытые, когда травы росли выше маковки, говорили птицы как мы с тобой, небо было синее некуда, ну а боги – смелы и молоды.
Бог-Творец, отдыхая после трудов своих, поразился, насколько хорош его мир. Поразился и воскликнул: «Хорошо-то как!». И решил населить он его тварями разными, и зверей он создал, и жуков и гадов всяких, и людей, конечно, по образу своему и подобию. И устал. Присел он на камушек и задумался: кто же миром этим управлять-то будет, а не взвалил ли на себя он долю ужасную – за всем глядеть тут да присматривать? Задумался и решил сотворить сыновей себе грозных и дочерей прекрасных. Стал месить он глину земную да пену морскую да ветер буйный да камни твердые, меда добавил для сладости, браги хмельной для радости, травы-муравы для мягкости, да и всякого еще, на что глаз упал. А глаз у Бога-Творца всеохватный! Ой, да падал он и падал! Какой только гадости-радости не приметил.
Сделал Бог тесто, да давай месить-вымешивать, фигурки править, да на солнце выставлять для просушки. Сделал сына себе старшего Ариба-свирепого, сделал сына себе среднего Сориба-мудрого, сделал младших сыновей и дочерей всего числом сорок. А потом он устал, умаялся, бросил тесто наземь, браги хлебнул, да спать лег. И так долго он спал, столетия, что фигурки те просушились, ожили, силу свою познали, да и разобрали себе, кто чем управлять будет. Спит себе Творец, сны видит, мхом от старости покрывается, в гранит-камень превращается. Отдыхает.
А дети его тесто брошенное нашли, да жен-мужей себе налепили – кому что нравится, а потом и прочего-разного, что по душе да по сердцу пришлось. А сердце с душою у всех ведь разное. Вот и разбрелись по земле, расплодились: те, что Творец вымесил, да плоды его созданий всякие.
Тесто ж бросили прямо на небо. Пусть не трогают, пусть не думают, те, кто ходит внизу, то, что можно им, на творенье других позариться. А неровное тесто-то, глянь-погляди, от пальцев большие выемки видишь ли? Вот так-то.
Года прошли, века пролетели, правил все на земле старший сын Творца – Ариб-свирепый, правил строго он, но справедливо. Знал Ариб-свирепый, свое – оно ближе к телу, ба и оберегал как мог. То свое, что своим считал он.
Во всех войнах Ариб победил, всех врагов одолел, да только не было мира в его сердце – знал: замрет, остановится, и тут же кто-нибудь посягнет на власть. Потому ценил Ариб больше всего воинскую доблесть, силу и отвагу.
Много было сыновей и дочерей у Ариба – все прекрасны, сильны, светлы, как солнце, как облачко, и один лишь, из младших, от Веданки прижитый - без цели, да вышло так - некрасивым был да неправильным. Звали Кель его. Был он худеньким, да невысоким, глазенки карие, кожа смуглая да космы рыжие. Хоть и стан прямой, да нос небольшой, да глаз не косой, да волос длинный волнистый, а вот не такой и все, ну хоть тресни!
Среди белых своих братьев и сестер выделялся Кель словно мак в снегу. Нелюбимым был, нестарательным. Что не сделает – да все без толку. А куда не пойдет – да все не туда. И не смелым был он, не доблестным, кровь не жаловал, смерть не баловал, на охоте и то не отличен был. Вот замрет порой, остановится, да на горы синие любуется, песни птиц небесных он слушает, со зверями лесными беседует. Ну какой с него толк, с нелепого?
Вот и братья-сестры Келя сторонились. Был чужим для них, непонятным, да как прыщ на заду ненужным.
Лишь с одним из братьев общался Кель – с Жервием-торопливым, что ручьями лесными командовал. Ну славно ж он ими командовал! И журчал-то он, подпевал-то он, да и с ними весне он радовался. Потому и близок был Кель ему, что тот тоже мир здешний чувствовал.
Ай, не долго ли сказка сказывается, только понял Кель – сердце бьется. Сердце бьется, да грудь не дышит. Слезы на глаза темные наворачиваются. И не сразу осознал, не сразу понял, что творится с ним неладное, едва Лайю увидит – Лайю Белокурую, прекрасную, статную, нежную. Часами бы в глаза ее смотрел синие, годами бы волосы перебирал ее струящиеся. Мучился Кель, страдал, да все равно радость в душе. Странная, знаете ли, вещь – в сердце тоска, на душе радость. Да кто только это не пробовал? Разве что дети малые, да не про них сей сказ.
Вот решился Кель руки просить Лайи, но сперва к брату пошел посоветоваться.
Посмотрел Жервий на него с жалостью, да и сказал:
«Не по тебе, брат, краса эта. Что ты есть – существо несуразное, несуразное, чужеродное, да ты космы хоть видишь рыжие? Не пойдет за тебя Лайя, не трави себя, да не мучай. Знать удел твой брат – одиноким быть. Не твоя вина, что таким ты уродился, да тебе за вину эту расплачиваться».
Рассердился Кель да расстроился. И воскликнул в сердцах:
«Я все сделаю, что полюбит она меня!».
«Верю я в тебя, брат мой, ты-то сделаешь. Да разве можно заставить себя полюбить?»
Разозлился тут Кель больше прежнего да обиделся прямо до смерти.
«Разве ты мне брат? Разве родственник? Да отец ли у нас не Ариб-могуч? Как ты можешь, брат, так казнить меня? Не поддержишь ты, только мучаешь»
Так воскликнул он и рукой взмахнул и упрямо к Лайе отправился.
Светлоокая Лайя работала. Из огня ткала она молнии, их ткала да по тучам развешивала. Для отца своего трудилася, что Арибы был оружейником.
Подошел Кель к девице, уставился. Как ладна она, как сладка она! Наглядеться не мог на руки белые, на плечи плавные, на лицо нежное. Смотрел Кель, как огонь щеки ее разрумянивает, да как грудь ее полная взымается, и слова забыл будто. Так смотрел и смотрел бы часами. Но заметила его Лайя, встала, глянула строго, спросила:
«Что тебе? Что глядишь на меня, будто я закат или моря волнение, птицы полет? Что же ты на меня уставился?».
Встрепенулся Кель, с трудом выдавил:
«Ты прекрасней, Лайя, закатов всех. Ты волнения моря чудеснее. Не сравниться птице, как ей не летай, с красотой твоих быстрых движений».
Лайя брови светлые нахмурила, да сурово сказала-бросила:
«Замолчи лучше Кель. Не гневи судьбу».
«Нет, послушай, уж коли начал! Я давно хотел, да боялся все. А сейчас мне бояться нечего. Либо так, либо жизнь моя кончена. Я люблю тебя. Я давно люблю. Я люблю и тобой любуюсь я».
«Кель, молчи…».
«Не могу молчать. Мое сердце рвется, душа болит. Не могу молчать, или я сгорю. Я люблю тебя, Лайя светлая, Лайя сладостная, Лайя грозная».
Рассердилась она, ножкой топнула. Да взметнулось пламя аж до небес.
«Ну так слушай, Кель, что скажу тебе! Безобразен ты, но не главное. Ты труслив и ты не старателен. Ни врага убить, ни зверей добыть. Ты не смел, не силен, не доблестен. Что подругам моим я должна сказать? Что мой муж лишь на то и надобен – облака в небесах рассматривать? Ты не нужен мне, белоручка Кель, и любовь твоя мне без надобности. Уходи, бесполезный, уходи, урод, на глаза мне больше не показывайся. Не позорь меня своим присутствием».
Опустил тогда Кель свою голову. Пошатнулся Кель, только выдохнул и пошел туда, куда глаза глядят. Куда глаза глядят его темные, его темные некрасивые. Куда ноги идут его смуглые. Его смуглые да не мощные.
Сердце замерло да не билось, боль всю душу дотла выжгла, шел он, брел, куда да не ведая. Долго-долго брел, только мучился.
Наконец решил завершить свой путь, навсегда завершить, навечно. Думал Кель: «Ну зачем мне жизнь? Ну зачем такая жизнь долгая? Если нет в ней ни света, ни радости». Утопиться хотел, да сестра река не взяла урода в объятия, и в лесу хотел он повеситься. Обломился сук. Лесовик решил – слишком лес хорош, чтоб тут вешаться. Что не делал Кель, не старался как – все не мог закончить свой длинный путь.
Наконец пришел к синим он горам. Думал – сверху на землю броситься. Может, ветер-брат удержать не сможет, может быть земля-мачеха пожалеет пасынка непутевого, да позволит разбиться о грудь свою. Вот забрался он высоко-высоко, там, где нет ни ветра ни облачка. Не летают орлы да малые пташечки. Только снег кругом. Снег да сизый мох. Охватило Келя отчаянье, и воскликнул он:
«Почему все так? Почему все так получается? Виноват ли я, что уродлив так – не похож на братьев своих, сестер? Да просил ли я сотворить себя, отчего же всю жизнь я мучился? Отчего же мне нет спасения? Почему нет в мире справедливости?»
Затряслась гора, камни посыпались. Уцепился Кель за один валун – как с собой покончить хотел позабыл слегка. Тут раздался голос да из-под горы. Голос мощный, сонный, неласковый.
«Кто тут будит меня, кто страдает тут? Кто от мира ждет справедливости?»
Стало страшно Келю убогому. Он затрясся весь, еле вымолвил.
«Это рыжий Кель. Я Ариба сын. Сын Ариба я всемогущего. Кто ты есть, естество сотрясающий?»
И ответил глас ему:
«Я есть Бог-Творец. Все создавший здесь, всех слепивший вас. Ваш создатель я и твой дедушка».
Сильно Кель тогда озадачился.
«Я не знал, - сказал, - что есть дедушка. Я не знал, что мир сотворенный наш. Думал, мир родился без помощи».
«Как без помощи? Кто без помощи? Где же видел ты саморождение, что пришел вот таким вот выводам?».
Испугался Кель пуще прежнего. Не хватало Творца разгневать. Все подвластно ему, все он может. Может Келя заставить он вечно жить и терпеть всегда унижения.
«Господин ты мой, уж прости меня. Ты прости меня, Келя глупого. Келя глупого, непутевого. Мой отец силен, мои братья умны, мои сестры прекрасны. Лишь я один не удался. Позволь мне выполнить, что задумал я – на скалы броситься. Тем порадовать отца-батюшку.
Рассмеялся Творец, затряслась земля, снова камни со скал посыпались.
«Ты думаешь, смерть твоя лишь отца порадует? Ох и глуп ты, Кель. Дурачок, пойми, безграничен он – мир мой созданный. Все вы разные, все нужны вы здесь. И такие вот, непутевые.
«Не могу так жить, не хочу так жить. Не хочу и не буду, слышишь ли?»
Тут вздохнул Торец и задумался и сказал потом:
«Кель мой рыженький, Кель мой рыженький, словно солнышко. Ты же внук мой родной, научу тебя, как творить миры. Свой ты сделаешь. Надели его справедливостью. Надели той, какой тебе хочется. Как захочешь ты, так и сбудется. Только помни, внук, только знай о том – не всегда покорно создание».
Кель с восторгом мир делать бросился. Будет мир прекрасным и радостным, и не будет в нем места насилию. Будут все любить, будут радоваться. Будет жизнь бесконечно сладостной.
Для начала он создал облако. Создал облако и задумался: как селить-то на нем творения? Чтоб близко было к Келю каждое? Чтобы мог наблюдать за каждым он? Наблюдать да беречь да править. Сделал диск тогда. Посреди – гора. Гора синяя да прекрасная. А на ней – престол белокаменным, жемчугами поверх украшенный.
Создал Кель луга да деревья, реки создал, озера разные, да моря сотворил он теплые. Моря мелкие да удобные, заселил их рыбой и гадами. Все прекрасные, добродушные, только травкой морской питаются. Сотворил потом он и птиц лесных – птиц чудных, золотых, шестикрылых. Создал он зверей – сплошь чудесных, цветных да крапчатых. Пятиглазых, трехногих, сияющих.
На престол уселся, на жемчуге ерзает да глядит вокруг – сердце радует. Все прекрасное, все чудесное. Плохо лишь одно – не летают птицы, по земле они только ползают. Ну никак им шестью крылами не машется. Плохо – звери сидят, не бегают, лишь пятью глазами таращатся. И в глазах – грусть-тоска печальная. Плохо – гады морские дохнут, дно морское телами усеивают. Смрад идет – до престола дотягивается.
В остальном все прекрасно – сладостно.
Сильно Кель тогда призадумался. Призадумался, да огорчился и давай исправлять творения. Перво-наперво жемчуг выбросил. И давай потом крыльев птиц лишать да зверей своих переделывать да вводить средь творений хищников. Хоть и зло они да полезное.
И подумал Кель: «Хорошо весьма. Хорошо, что здесь мною сделано. Люди лишь нужны. Люди разные. Все красивые. Все красивые, но по-моему». И давай он глину намешивать! Налепил людей одинаковых – всех худых да смуглых да рыженьких. А когда все те люди ожили, показался им да велел всегда жить в любви друг к другу да чтить его. Чтить как бога – всего создателя.
Век проходит, за ним – другой. Мир у Келя растет, наполняется. Звери, птицы, гады плодятся, да людей все больше становится. Кель всем правит, да не справляется. Понял – нужно набрать помощников.
И созвал тогда он к себе людей и велел им выбрать из их числа самых умных и самых преданных. И нашли ему таких числом сорок. Так им Кель сказал:
«Я созвал вас всех, чтобы вам передать послание. Нужно мне, чтоб людьми вы правили, чтоб учили любви и радости, да ко мне навсегда почтению. Буду я за вами приглядывать, буду я вам подсказывать, только сами вы, люди, думайте – чем же мне угодить, создателю».
Век прошел, да другой прошел. Угождают люди, стараются. Объясняют другим, что правильно, что создателю-Келю радостно. А он смотрит с горы, улыбается, на плоды своих рук любуется. Ай, как славно, что люди стараются, молодец, что он взял помощников. Только рано ли, только поздно ли, появились в мире отступники – те, что в Келя уже не веровал и трудов не ценил помощников. Те, кто жить хотел разумением только собственным, ну, а стало быть, злым, неправедным.
Но прознали про то помощники и поймали они отступников, привели их к горе, приковали, да воззвали к Келю великому.
«Покарай их, Кель, где же видано, чтобы люди жили умом своим? Есть на все твои уставления, они нами-то растолкованы, на любом на столбу написаны. Как осмелились эти грешники жить по-новому, жить неправедно, на тебя, великий, не оглядываясь, да приказов наших не слушаясь?».
Осерчал тут Кель да разгневался и обрушил свой гнев на отступников. Всех их сжег-спалил, прах развеялся. Закричал потом он помощникам:
«Как осмелились? Как осмелились жить по-своему? Почему они отличаются?! В моем мире светлой гармонии несогласных быть не должно совсем. Все должны быть светлы и радостны. Я скажу сейчас – соберите всех, кто хоть чем-нибудь выделяется. Цветом ли волос, мощью тела ли, силой разума или мыслями. Да ведите вы всех их скорей сюда».
И покорно пошли помощники собирать всех других да разных, привели их многие тысячи да вокруг горы расставили. Смотрит сверху Кель, смотрит, гневается, аж в груди его сердце заходится.
«Я ль для вас не хотел справедливости? Разве счастья не дал всеобщего? Почему ж вы меня все предали – изменили мое творение?».
Раскричался так Кель, задергался да пошел крушить виноватых он. Часть огнем пожег, часть камнями побил, часть он холодом заморозил. День, другой прошел, успокоился Кель-создатель. Сидит, смотрит в стороны – а вокруг тела. Уничтожены все отличные. Уничтожены все ненужные. И на сердце тепло и радостно – будет снова мир, как задумано, справедлив для всех, будет правильным.
Через век, другой повторилось все. И опять он крушил неправедных. Приводили ему помощники несогласных с волей создателя, а уж в чем не согласных – не спрашивал. Да и звали его не Создателем, звали больше его Карающим.
Кель сидел на горе да радовался – ай, какой же мир распрекрасный! Справедливый, красивый, правильный.
Долго жил он так, только понял вдруг, что томит его одиночество. Да, вокруг все равны, но ровня ли? Подчиняются, но вот могут ли дать душе тепло, сердцу вольности? Озадачить, развить, помочь ему? Загрустил тут Кель да замаялся. Что же делать – вернуться в дом к отцу? Из создателя стать отверженным. Не бывать тому!
Тут пришла пора сокрушать ему новых грешников. Привели толпу, кругом выставили. Ждут помощники бога решения, ну а бог в печали, не можется на чужих смотреть да не хочется жечь-топить да кидать каменьями. Смотрит он на людей рассеянно и вдруг кажется – свет в толпе мелькнул. Что такое? Нет, наваждение! Косы светлые, груди полные, да глаза васильков голубее. Кто такая? Не Лайя ль сладкая? Нет, не Лайя. Глядит испуганно. Оружейника дочь не может так – она ткет и пускает молнии что из рук своих, что из глаз своих. И позвал деву Кель да ввел в свой чертог, тело взглядом огладил ласковым. «Ай, какая, - сказал, - красавица!». Затряслась тут дева, расплакалась. «Ты не смейся, мой бог, я уродлива. Я толста, я бела, бесцветна я. Не нужны никому глаза светлые, не нужны никому груди полные, руки белые, тело страшное. Сестры-братья мои все рыжие. Отчего ж я такой уродилась? Видно мать моя в ожидании в облаках очи все высмотрела. Не нужна никому – не отцу, ни матери. Да и братьям-сестрам уж не нужна. Вот они и не воспротивились»
Улыбнулся Кель, молвил с нежностью: «Ах ты глупая-неразумная. На всем свете на белом чудесней нет красоты твоей светлой радостной. Ты такая одна, моя сладкая. Коль в чертогах моих жить останешься, докажу тебе это, уверуешь». Как могла она богу противиться?
Год проходит, другой, Кель все радостен. Он на деву свою любуется, каждый день ее чем-то балует. Только дева грустней, печальнее, холоднее к нему становится. Вот и Кель наконец не выдержал.
«Что случилось? – спросил, - виновен ль в чем? Иль подарков я мало делаю? Не ласкаю ли и не балую? Почему ты ко мне не ластишься? Почему словно ночь, печальная, холодна, словно снег высоко в горах?».
Тихо дева ему ответила: «Я, любимый, с того печальная, что все ближе подходит твой судный день. Приведут тебе вновь помощники всех отступников да построят в ряд. Будут там и мои подруженьки. Будет там и Аврель – мой любимый брат. Только он меня в доме и жаловал».
Рассмеялся тут Кель, обрадовался.
«Это глупости, моя милая, покажи ты мне на подруженек, из рядов ты Авреля выведи. И не буду я их наказывать, прикажу отпустить помощникам».
Стала дева еще печальнее.
«Мой возлюбленный, ты сильнее всех. Ты наш бог, наш создатель карающий. Но коль я укажу подруженек и Авреля к тебе я выведу, их убьют без тебя помощники. Говорят они – ты безжалостен. Тем, кто выбран, уж нет спасения».
Как услышал то Кель, разгневался.
«Справедлив я, а не безжалостен! Лжешь мне, дева! Мои помощники не могли выбирать неправильно!».
«Мой возлюбленный, может я и лгу, может, только лишь заблуждаюсь я. Но сходил бы ты, посмотрел бы сам, что есть мир, твоей силой созданный. Если я лгала, ты убьешь меня, если ты неправ – все изменится».
Спрыгнул Кель с горы да пошел гулять. В городах он бродил неузнанный, в деревнях он ходил невидимый. На свой мир смотрел и печалился. Видел страх он и беззаконие, видел, как людям лгут помощники, видел книги, где он был автором со словами, что им не сказаны, и повсюду он видел образ свой – образ монстра со злой усмешкою. Каждый дом украшал безобразный лик – в бронзе, в краске и в темном мраморе.
Он нигде не видел любви к себе, он нигде не видел почтения. Только ужас и тьма беспросветная. Хорошо было лишь помощникам, и они над ним насмехались. Мол, вот глупый бог, управляемый.
Кель вернулся в чертог сияющий опечаленным и растерянным. Его дева с улыбкой встретила.
«Что, лгала тебе я, возлюбленный? Все увидел ты, солнце ясное?».
Кель в ответ еле-еле вымолвил:
«Я не солнце уже не ясное. Монстр карающий. Чудо глупое. Бог, толпой людей управляемый. Ну да бог ли я, коль творение мое смрадное, ядовитое? Что мне делать? Мои помощники извратили, что было сказано, очернили, что было белое, утвердили, что было мягкое. Может, мне наказать помощников?»
«Накажи».
«Я устал наказывать. Я покину престол сияющий, брошу мир, неудачно созданный. Заберу тебя, моя сладкая. Мне иного добра не надобно».
Гневно дева взглянула, молвила:
«Не пойду я с тобой, монстр карающий, враг нечаянный, трус бессмысленный. Мой здесь мир. Напишу я правила, укрощу я твоих помощников. Пусть я смертна – успею выполнить! Ты ж рыдай, уползая в свой отчий дом. Будет вечность тебе наказанием. Уходи, бесполезный, уходи, урод, на глаза мне больше не показывайся. Не позорь меня своим присутствием».
Так сказала и ножкой топнула, и взметнулось пламя аж до небес. Пламя светлое, неизвестное. Принимал, знать, мир бога нового – милосердного, всемогущего.
Опустил Кель рыжую голову да рукой взмахнул. Все уж сказано. Все уж сделано.
И пошел к отцу или мир творить. Никому это уж неведомо.
***
Друзья, К2 просит всех желающих оценить представленную Рыжей работу согласно предложенным критериям:
ОБЯЗАТЕЛЬНЫЕ ОЦЕНКИ:
1. Соответствие заданному жанру:
3 балла - соответствует,
2 балла – соответствует с оговорками,
1 балл - соответствие очень слабое
2. Соответствие заданной теме:
3 балла – соответствует вполне
2 балла – соответствует с оговорками
1 балл – не соответствует
3. Оригинальность авторской манеры изложения
3 балла – оригинально, нетривиально
2 балла – средний уровень
1 балл – банально
4. Стилистическая грамотность (умение автора не допускать стилистических ошибок) – от 1 до 5 баллов
5. Эмоциональное воздействие – от 1 до 5 баллов
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ОЦЕНКИ
Если голосующий пожелает, он может присудить автору дополнительные 3 балла (не 1, не 2, а всегда только 3 балла!) за особенные достижения. Это может быть:
- особая значимость проблем, затронутых в тексте;
- оригинальность и самобытность сюжета или отдельного сюжетного хода;
- особенное своеобразие композиции;
- необыкновенно глубокое раскрытие образа героя и т.п.
Для того чтобы дополнительный бонус был засчитан, голосующий должен АРГУМЕНТИРОВАТЬ свою точку зрения. Краткое упоминание типа «а еще 3 балла потому, что мне было интересно» или «сюжет понравился» во внимание не принимается.
Справедливость бонуса может оспариваться Чертом и поддерживаться Ангелом. Окончательное решение принимает Координатор, и обжалованию оно не подлежит.
Таким образом, Отчаянный Малый может набрать максимум 19 + 3 (бонус) = 22 балла.
Оценки пишите в отзывах под текстом. Чем подробнее будут комментарии к ним, тем выше будет благодарность автора.
Координатор оставляет за собой право не принимать во внимание некоторые оценки, если у него возникнет подозрение, что их поставил клон.
Вы имеете возможность проголосовать до 19:00 по московскому времени 16.08.13г.
К-2 желает вам лёгкости в принятии решения и приятного общения!
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2013
Свидетельство о публикации №213081301517
рецензии
http://www.proza.ru/comments.html?2013/08/13/1517