Старая ворона

Вера Стриж
Cижу и вещаю, довольная собой, умудренная, сияющая многозначительно, как самовар начищенный. Раздаю советы своим подругам.

Уверена, что все страсти мои – позади. И мне это нравится. Это пока новое для меня ощущение – душевный покой, я еще не научилась им по-настоящему пользоваться. Не хочу расстраивать близких мне людей, они могут принять мой покой за равнодушие, а я не равнодушная, нет. Я просто спокойная.

Мой голос льётся, красиво интонируя, уверенно поучая,  раскрашивая чужие истории в непривычные цвета. Я и сама заворожена своим голосом – он успокаивает, он делает своё дело…

Мои подруги уходят, я смотрю в окно им вслед…

 … и вижу ворону. Она тоже видит меня – и мы одновременно подмигиваем друг другу.
 
«Зеркало! – доходит до меня. – Ворона – это я».

Я сижу на суку поваленного дерева, на берегу реки, и смотрю жизнь, как кино. Вижу титры в небе и успокаиваюсь  –  если сюжет будет непонятен, мне дадут подсказку. Переведут на знакомый язык.

Итак…

Мимо плывут лебедушки – ах, какие трепетные, нервные, в ореоле чувственности, милых глупостей и мутных трагедий очертания...

Некоторые – совсем белоснежно-девственные, не затронутые пока ни острой, ни тупой болью, только начинающие понимать, куда несет их течение реки Страсть – легкое покалывание в области сердца отвлекает их от обыденности, и они радуются, что пришло их время... Они незаметно поглядывают вниз, ловят свое отражение, тренируются быть особенными, не такими как все. Они представляют себя в небе, летящими в паре с прекрасной птицей сквозь перламутровые облака. И облака замирают от счастья, когда их касаются такие крылья – крылья Любви... – так им, лебедушкам, представляется.

А вот лебедь постарше, такую не пропустить  –  женственный изгиб её совершенства тянет в омут художников и скульпторов, и меня сшибает с ног: какая красота! Но взгляд её затуманен – ей плевать на собственное совершенство, она не верит в него. Единственное, что ей нужно – это поплавать с избранником... в любом водоеме, куда ОН позовет! Болото так болото. Крылья завязнут? перья испачкаются? опасность? какая опасность? А-а, вода мутная... А зачем мне чистая вода без НЕГО?!

Я чищу свой черный клюв о прибрежную травку, два раза резко мотнув головой туда-сюда, приглаживаю серые перья – все-таки я тоже птица, хоть и старая ворона, и при виде такой проплывающей рядом со мной сияющей белизны и игры линий я перестраиваюсь, прихорашиваюсь – рефлекс...
 
Я преклоняюсь перед вами, смелые прекрасные птицы. А мой контракт уже выполнен.

Пытаюсь вспомнить себя в облаках, восстановить ощущения – ведь любила же и я! Крутилась в страстных вихрях.

Припоминаю, ой... Неужели это было со мной? бесконечная неуспокоенность, исполнение роли то колибри, то орлицы... И когда орлицы – то где орел... Где орел?!
Ревность к оперению конкурентки, ночи ожидания в пустом гнезде – я точно помню, что считала это любовью. Измены свои и чужие, потом страдания от измен...
Страх быть непонятой, страх быть понятой...

Стихи... Ведь я писала стихи! Вырывала из себя перо... и творила. Рифмовала «Хрустнуло – грустно мне»... Любовалась лингвистическими штучками «и скрипели качели калеченные»... или «нелюбимого ждать – на любителя»... Я была уверена, что это стихи о любви...

...всё-таки пытаюсь вспомнить облака. Не могу.

Вернее – конечно, могу, но без связки. Я там лечу одна. Сама с собой. Какая есть.
Свободная. Счастливая. Пишущая прозу. Старая ворона, пишущая прозу...



   P.S. Когда срубили иву, росшую полвека под моими окнами, мою иву... Когда срубили мою иву  –  непонятно зачем, она никому и ничему не мешала... Так вот, когда срубили прекрасное волшебное дерево, укрывающее наш дом, мой муж, старый, одинокий, погрызанный болезнями седой Ворон, сказал: если ты сейчас же не перестанешь выть, как волчица, я сдам тебя на время в сумасшедший дом. А потом он сказал: нет, не так. Если ты не перестанешь выть, я пойду и убью этого лесоруба, дровосека этого, и меня посадят в тюрьму, в клетку.

Я перестала выть, хоть мне было и трудно. Я не хочу, чтобы его в клетку.

Он обнял меня, уже час бьющуюся от горя... как брат, как отец, как Отче Наш… и перламутровые облака окутали наши белоснежные крылья...