На краю света. 5

               
       Чтобы попасть на районный автобус, идущий в Старое Никольское, Ленка встала ещё до света. Можно было бы и позже, но… нет, позже было нельзя! Она проснулась счастливая, праздничная, знобко потянулась перед распахнутым окном. Показалось, что сочнее пахнут сегодня листья деревьев, тяжелее и весомее ложится на предметы свет. Она умылась холодной водой, и, не вытирая лица, как будто после слёз или после дождя, побежала одеваться. Почему-то ей хотелось найти белое платье, но белого не было, и пришлось надеть серо-голубое. До прихода автобуса было ещё полтора часа, и Ленка не стала пережидать, пошла на вокзал пешком.
         Улицы ещё только просыпались. По Центральной неторопливо плыла поливальная машина. Ленка нарочно пошла по краю тротуара, и вода обрызгала ей волосы, плечи, ноги, подол. Она расхохоталась.
        Был будний день, и встречные люди шли по делам: работать, сдавать экзамены, принимать экзамены, растить детей. Встречные люди были пасмурны – несмотря на летний день. О, если бы Ленке доверили управлять поливальной машиной! Им всем досталось бы! Она развеселила бы всех, всех, направив на них синие струи воды! Мокрые и одинаковые, они стояли бы и улыбались – простые, как родились. 
- Духов день, дочка! С праздничком! – улыбнулась в ответ её мыслям старушка-нищенка на углу.
       Ленка положила ей в ладонь чуть намокшую десятку. Ладонь была тёплая и сухая – той же сдержанной теплоты, что и земля. На секунду Ленке представилось, что ладонь медленно покрывается травой-муравой, на неё садится Божья коровка. Крылья Божьей коровки приподнимаются, и под ними сияет переливчатая радуга. А под радугой – ещё трава, ещё один залитый солнцем луг, по которому бегают дети. У них светлые, выгоревшие на солнце головы и синие глаза. Слышится детский крик, слышатся птицы, шум дождя или шум моря… Голова у Ленки закружилась.
- Храни тебя, Господь, милая! – ещё раз улыбнулась прозрачно-голубыми глазами старушка. – Беги, не стой на солнышке. Голову напечёт.
     Ленка машинально провела рукой по волосам и отошла. Ей снова захотелось смеяться.
     В придорожных канавках, под лавками автобусных остановок, у дверей открывающихся магазинов просыпались городские псы. Они по очереди открывали то один, то другой глаз, зевали и клацали зубами, словно пробуя утренний свет на вкус. Рядом чирикали воробьи, на лету подхватывая шелуху от семечек, которые с упоением грызли перешучивающиеся рядом со своими автомобилями мужики.
     Она и не заметила, как добралась до вокзала. Час был всё ещё ранний, и на середине привокзальной площади работал фонтан. Роскошный голубой цветок, он пел так шумно, что почти заглушал громкоговоритель. Найдя глазами автобус, ещё пустой, дремлющий вместе со своим водителем в ожидании пассажиров, Ленка приблизилась к воде и стала представлять себе встречу с Серёжей.
     Ей казалось, что вода проговаривает его имя. Свежесть, нежность… Ей не хватало дыхания думать о нём. Вот она увидит пыльную обочину дороги, какой-нибудь столб с вывеской. Вот различит в толпе его тёмную голову, сутуловатые плечи. Он улыбнётся, подаст ей руку. Нет… не подаст. А вдруг он не придёт?
        В сумочке пропищал телефон. «С добрым утром! Как будешь проезжать племсовхоз, набери мне», - писал Серёжа.
        Значит, придёт…
        Пассажиры автобуса казались Ленке Серёжиной роднёй, она скользила взглядом по их загорелым скуластым лицам и была уверена: стоит только назвать его по имени, как все они наперебой начнут хвалить Серёжу, вспоминать, каким забавным он был в детстве, каким озорным - в школе.
        За окном всё реже становились берёзовые посадки, автобус погружался в степь. Здесь зелень блестела не так, как в городе. Там прибитая пылью листва напоминала обложку от школьных тетрадок в клеточку, а здесь всё пело, изнутри земли прорастая в мир, - так, словно зелёная холстина полей была натянута прямо на раскалённый слиток солнечного золота. Близоруко щурясь на придорожные указатели, время от времени мелькающие за окном, Ленка считала минуты до встречи.
- А когда племсовхоз, вы не подскажете? – робко тронула она за рукав сидящего рядом парня в спортивной куртке.
     Тот сидел в наушниках, и, лузгая семечки, слушал музыку. На прикосновение Ленки он улыбнулся и освободил одно ухо:
- Чё?
- Когда племсовхоз? – повторила она.
- Какой? – вопрос показался ему инопланетным.
      Тут Ленка совсем потерялась.
- Вон ын, дочкь, - указала на горизонт сидящая за их спинами старушка.
- Спасибо вам! – Ленку тронуло волной нетерпеливых мурашек. Она полезла в сумочку за телефоном.
- К выходу иди, пропустишь! – забеспокоилась старушка. – Иди, чего расселась!
     Ленку начали толкать и тыкать в спину. Оправдываясь, пытаясь объяснить, что спросила не для этого, она встала с места и взглянула на шумящий за её плечами человеческий улей. Кое-как, с переспросами, поняв, что им говорят, пассажиры утихли.
-  А и нечива была спрашивать тада, - обиделась старушка.
    Ленка прижалась лицом к окну, пыльному, с каким-то горьким сальным запахом горячего стекла и железа, и впилась глазами в прозрачную голубизну нависшего над низкими домами неба. Через полчаса задремавшие на сиденьях старики начали шуршать пакетами, потягиваться и готовиться к выходу. Сердце Ленки забилось как сумасшедшее.
       Автобус начал притормаживать. Ленку оттеснили назад. «И хорошо, - подумалось ей, - выйду последняя, за это время точно найду его глазами».
      Но на автобусной остановке было пусто. Прибитая лёгким тополиным пушком земля, липкие пятна на асфальте: то ли пиво, то ли моча – что-то вековечное и взаимоперетекающее, родное, как почва. Разбросанные тут и там окурки. Худощавый парень в шортах (нет, не Серёжа) окинул Ленку лениво-надменным взглядом, сочно срыгнул и провалился в горячее нутро подошедшей маршрутки.  Из продуктового киоска разомлевшей походкой навсегда причаливающей в свою последнюю пристань каравеллы вышла продавщица. Ленка вдруг почувствовала, что ноги предательски подкашиваются.
- Скажите, пожалуйста, а это точно Старое Никольское? – спросила она у продавщицы.
- Читай, коли не веришь, - усмехнулась та, указывая на вывеску у дороги.
      Ленка беспомощно посмотрела на вывеску, на женщину, на горизонт.
- А парня тут никакого не было?
- С утра много было парней. Все в город уехали. А счас кого ты тут хочешь найти?
- Серёжу Соколова, - простодушно ответила Ленка.
- Серёгу? Чёй-то? Хахаль твой? – продавщица начала смотреть на неё уже оценивающе.
     Тут Ленка опомнилась: смс-ку-то она не послала! Совсем забыла в суматохе! Она поспешно набрала Серёжин номер.
- Добрый день, Елена, - знакомая послесонная хрипотца, тёплый, словно пар, его голос.
- Серёжа, здравствуй! Я приехала! Я забыла тебе смс-ку послать, меня в автобусе отвлекли, там парень никак не мог понять, что мне надо, а потом старушка влезла, меня начали толкать…
- Кто? Какой парень и старушка? Непонятно, Лен. Я вообще спал, вот только что проснулся.
- Разбудила?! Прости! Короче, я забыла тебе смс-ку прислать, что племсовхоз проехала.
     Он помолчал ещё минуту.
- А-а-а… Понял. Ну, тогда должен тебя огорчить… - В голове Ленки вереницей пронеслись самые страшные догадки. – Тебе придётся минут сорок меня подождать. Там в ларёк зайди, а то жарко на солнце стоять. Только не девайся никуда. Скоро буду!
      Продавщица, внимательно слушавшая их разговор, снисходительно улыбнулась:
- Пошли уж, что ли? Поболтаем пока.
      В киоске было чуть прохладней, чем снаружи. В ситцевой занавеске, болтавшейся на двери, запутались две мухи. Почему-то пахло сахаром и чуть-чуть - продавщицыной туалетной водой.
- Люда, - продавщица придвинула Ленке замасленную табуретку, на другую, у прилавка, села сама.
- Лена. – Ленка смущённо съёжилась.
- Городская?
- Ага.
- Чё приехала? Без чемодана? Проведать что ль?
- Мы с  Серёжей учимся вместе. Буду здесь диалекты записывать.
- Чё ты будешь описывать?
- Ну, вроде практики. По учёбе.
- Ну, ну! Практиковаться будете, значит. Ну, я так и поняла.
      Ленка отчего-то покраснела. Голубые до прозрачности глаза Люды, её любопытство, ехидство, намёки смущали её и одновременно волновали каким-то приятным торжественным волнением.
- И давно это у вас?
- Что?
- Что-что? Сотрудничество! – Люда расхохоталась, довольная удачно найденным словом.
    Ленка совсем потерялась.
- Ну ладно, чё ты? Парень хороший, сама б взяла, да в руки нейдёт. Он у нас знаешь какой?
- Какой? – разулыбалась Ленка, приподнимая лицо.
- Твердоломный. Каменный словно. Об него знаешь скоко девок поизранилось? Он такой, Серёга, завлекёт и бросит. Для развлечения токо и гуляет. А чё у него там на уме – никто не знает. Мать вот даже, тётя Лара, тоскует шибко: ждёт, когда остепенится. У него и отец такой был по молодости. Чё вот у него на уме  - может, ты знаешь?
- Он хороший, Люда. Очень.
- И-и-и-и… Ты, милаха, ещё недолго с ним, видать, знакома. На первой ступеньке стоишь. На обольстительной. Глядай. Завлекать он мастер. Дальше гляди, чтобы слёзы потом не лить. Я б на твоём месте не дожидалась тут, а в первую машину прыгнула б – и домой.
- Ну, зачем вы так? Вы по внешности судите.
- У него дед знаешь, кто был?
- Цыган.
- Цыган и был. И ты веришь, что цыган за твой подол держаться станет? Девка ты видная, добрая, кажись. Облопошит тебя, как дуру, мозги затуманит, а потом и забудет.
- А вы-то откуда знаете?
- Чё ты мне выкаешь? Ровесницы ж, небось! Вот скоко тебе?
- Девятнадцать.
- Ну, а мне двадцать один. Не гляди, что такая. – Люда с ухмылкой похлопала себя по круглым бёдрам, - мы в деревне ранние. У меня уж парень есть, три года в сентябре будет, скоро в сад отдавать. А про то, откуда знаю, так я тебе скажу: от надёжных людей. Если останешься на подольше, я тебя с ними могу свести, с этими людьми. Сама, если хочешь, спросишь про своего Серёжу.
      Ленка недоверчиво глядела на Люду, искала причину: за что она ругает его, почему отговаривает. «Ревнует, - подумалось ей, - сама, наверное, влюблена в него». И, набравшись смелости, спросила:
- А у… тебя… муж – хороший?
- Что надо! Мой муж, что в поле уж! Был - и нету. – Люда развела руками.
- Это как же?
- А так же, как я тебе не советую. Все они одним миром мазаны, мужики. Гулять – здоровЫ, а жениться – женилка не выросла… Идёт что ли кто?
- Мне, пожалуйста, два пломбира и вот эту девушку, - улыбаясь во весь свой зубастый рот, в дверной проём втиснулся Серёжа. Он чуть пригнулся, чтобы не завязнуть в шторке головой, и вышло, будто он кланяется. Его лицо было в тени, и Ленке не терпелось рассмотреть каждую черту.
- Держи-держи свои пломбиры, и девушку забирай, если она не передумала. Я б точно домой укатила - стоко ждать!
- Вот поэтому я и не за тобой.
       Округлив от возмущения глаза, продавщица бросила на прилавок сдачу, и Ленке почудилось в этом что-то очень личное.
- Пойдём? – Серёжа тронул её за локоть. Они вышли на улицу, где стало совсем жарко, сонно и пыльно. - Добро пожаловать в медвежий угол.
       Ленка улыбалась. Любовно оглядывала она прибитые пылью придорожные вётлы, неказистые дома с низенькими изгородями, с двориками, тесно заставленными хозяйственным скарбом, с огородами и маленькими лужайками перед крыльцом, где время от времени встречались крашеные голубою краскою колонки с водой.
       Пройдя посёлок, весь уместившийся в несколько улиц, они вышли в поле. Солнце пекло нещадно. Несмотря на начало лета, всё живое здесь уже изнывало от зноя и казалось выцветшим, тусклым, полустёртым. Даже синие глаза васильков ослепли и посветлели.
- Идти нам полчаса. По жаре. Деревьев здесь особых нету. Не устала?
- Что ты? Наоборот, хочу пройтись. Засиделась тут у вашей Люды.
- Наша Люда – просто чудо… Да-а-а… Поди, расспрашивала тебя.
- Я сказала, что учусь с тобой, и ты меня на диалектологическую практику пригласил.
- Во даёшь! А она?
- А она говорит: ври-ври!
      Серёжа рассмеялся.
- Ну, считай, ты права. Можно сказать, и на практику... Вот ты - художница, степь рисуешь, луга. А как эти травы называются – знаешь?
- Ну, знаю.
- Это – что? – Серёжа пальцами сгрёб шелковистый загривок травяного колоса.
- Ковыль… - нерешительно протянула Ленка.
- Э-э-э!.. Ковыль! Сама ты ковыль!
- А дерево это знаешь?
- Это клён.
- Какой?
- Американский.
- Ну, слава тебе Господи! Хоть клён знаешь. А это?
- Не знаю. А что?
- Это толокнянка. Лесная травка такая. Обычно в брусничниках растёт, воду любит.
- У вас тут травы да травы. Деревьев нет почти.
- Нету. Вон вётлы одне. Едешь-едешь, в окно глядишь – степь. И только у обрыва кой-где – стоит. Под ними волки кости гложут.
- Какие кости?
- Коровьи, лошадьи. Сколько раз с пацанами там черепа находили.
- И ты точно знаешь, что волки?
- Волки, а кто ж?
- Хм…
       Они пошли молча. Видно было, что Серёжа горд всем этим: этою глушью, и палящим солнцем, и выжженной травой под ногами, и дикой синевой над головами.
- Нет, ну не может такого быть, - возмутилась Ленка. – Что ты меня, как маленькую девочку, пугаешь? Унесёт тебя волчок под ракитовый кусток… Так, что ли?
        Серёжа усмехнулся, вдруг ласково и щедро окинув всю её взглядом:
- Не хочешь – не верь.
       Но Ленке хотелось верить. Хотелось верить ему, хранителю здешних мест, степному Ивану-царевичу. И думалось ей, что ведёт он её через сказку - красну-девицу в золот терем к старой  да доброй родимой матушке.