ГЛАВА 16
Братаны прибыли в скит ни в воскресенье, ни в понедельник, как предполагала Анфиса, а в ночь с пятницы на субботу. Лина спала и видела какие-то кошмарно разноцветные сны, когда её разбудил неурочный шум. Он закономерно возник сначала за дверью её каморки, которую она заперла на крючок, затем там всё быстро стихло, но Лина уже окончательно проснулась и услышала громкие переговоры, начавшиеся в смежной комнате. Молодая женщина не стала на ночь затыкать отдушину и теперь могла отчётливо слушать косноязычий доклад великовозрастных братанов их грозной, как они называли Анисью, мамыньке. Сначала, правда, Лина ничего путёвого не услышала, потому что минут двадцать продолжались восторги по поводу возвращённой иконы. Разбудили даже Аглаю, но та не выразила всеобщего восторга, а потребовала гостинца.
«Вот несчастная, – пожалела её Лина, - буду жива, подарю ей часы».
Но вот первые восторги утихли, пристыженную Аглаю отправили спать, а сыновья Капустины стали держать отчёт. Лина сунула в отдушину приготовленный диктофон и замерла.
«Лишь бы качество записи не подвело», - подумала она, слушая отчёт и удары собственного пульса.
А братаны сначала доложили о том, как удачно они прилетели из Перми в Североуральск на вертолёте, которым управлял их дальний родственник. Затем им снова подфартило, и они совершенно случайно наткнулись в Североуральске на знакомого промысловика и тот довёз их до скита на мотосанях. Говорили братья по очереди и одинаково нескладно.
- Господь сподобил вас на удачу, Господь! – истового восклицала Анисья. – А каково старцу Акинфию будет узнать, что нашу чудотворную уже в воскресенье можно будет на аналой поставить.
- Да, сподобил, - вдруг неожиданно плаксивым голосом после солидного баса возразил один из братьев, - грех на нас, мамынька, грех великий.
- Что такое? – грозно вопрошала Анисья.
- Двух людей души загубили.
- Как загубили? Кого загубили? А ну, рассказывайте, ироды, да тише вы, а то гостью разбудите и Аглаю растревожите.
- Мы, мамынька, не по злобе, а по необходимости грех на себя взяли, - принялись оправдываться братаны.
Лина, настороженно подслушивавшая беседу, не могла видеть, насколько сильно поразило это известие Анисью. Ориентируясь же только на речевой фактор и интонацию, можно было заподозрить хозяйку дома в аморально спокойном отношении к совершению её сыновьями особо тяжкого преступления.
- Да говорите толком, мучители! – приглушённым голосом воскликнула Анисья.
И братаны начали говорить также по очереди и также нескладно. Однако смысл сказанного и записанного на плёнку мог вполне удовлетворить любого следователя прокуратуры для возбуждения против братьев Капустиных уголовного дела.
- …Мы, мамынька, как приехали в Москву, так сразу сильно потратились. Милиция тама, чистые антихристы, требуют какую-то регистрацию или много денег. Ну, потратились, значит, а жить-то надо? То есть, понятно нам стало, что надо скорей вразумить Селивана и обратно его с иконой в скит везти. Или чтобы он нам эту икону вернул, а мы с ней ужо сами приехали. А он ни в какую. То, говорит, ещё не взял он чудотворную, то, говорит, музей на ремонт закрывают…
«Выходит дело, братья общались с Селиваном, а он водил их за нос», - сделала вывод Лина.
- …Ну, мы ходим за ним так, как ты нас учила, незаметно, наблюдаем, что он делает, ночуем, где придётся, потому что та божья старушка, к которой ты нас направила, оченно далеко проживает и от музея, и от фатеры, на которой Селиван остановился. А остановился он у одной бабы, которая музеем заведует. А деньги, что ты нам дала, всё расходуются, потому что кругом энти антихристы, словно ясновидящие, - ка-эк зыркнет на тебя, так сразу наскрозь видит, есть у тебя энта бесовская регистрация, или у тебя её нету…
Далее братаны по очереди нудно ещё минут пять повествовали о своих злоключениях, из каковых им удавалось выходить без ощутимых для свободы своего передвижения потерь только благодаря предварительным научениям мамыньки (они постоянно об этом упоминали, а Лина не переставала удивляться, откуда эта ветхозаветная старуха знает, как остерегаться ментов и как вести грамотное наружное наблюдение?), пока не дошли до случая, подтолкнувшего их форсировать события, завершившиеся двойным убийством.
- В один день, значит, когда мы ужо поверили энтому проказнику Селивашке, смотрим – пошёл он в какой-то дом – не дом, дворец – не дворец. Зашёл, вышел и – прямики к той бабе, у которой остановился. Мы с Маркелом за ним, ан нету! – как скрозь землю провалился. А народу там кругом тьма-тьмущая! Ну, подумали мы маненько и решили выяснить, кто энтот таковский, к которому проказник заходил. Тута нам сильно подфартило, поскольку наткнулись мы у дома того человека на одну благообразную старушку, и она нам рассказала, что в доме тем проживает бо-а-льшой специалист по картинам и иконам. Вот тут мы смекнули, что Селивашка затевает такое, про которое ты нас предупреждала. А дело было во вторник. В среду с утра Маркел решил напомнить ему о нашем уговоре, чтобы икону вернул, и положил в почтовый ящик той бабы записку. Однако Селивашка в назначенное место не пришёл, а у Маркела помутнение началось. Я ему, дескать, поедем к старушке, отлежишься маненько, а он ни в какую: продаст, дескать, вероотступник чудотворную христопродавцам! И всё норовит обрез из сумки достать. Ну, что ты тут поделаешь? Идём к Селивашке, баба его ещё на работе, звоним в дверь, он нам открывает, а вид у него – прости, Господи! – в одних своих бесовских штанах на помочах, да в разноцветной обувке…
«Селивана нашли в джинсах и кроссовках», - вспомнила Лина.
- …Ну, Маркел его сразу за грудки…
- За помочи, - поправил брата Маркел. – а они, заразы, резиновые, а одна возьми да высклизни у меня из руки, да Селивашке по голому стомаху. Ну, он взъерепенься да мне в рыло. А я его ножиком, потому что в помутнении…
- Хорошо, что ты нас научила, и перчатки на дорогу дала, которые мы почти никогда не снимали, - снова повёл речь Ананий. – Ну, мы в энтих перчатках его, заколотого, в комнатку-то и отнесли, тама я на всякий случай лицо ему из обреза и попортил. Затем мы обыскали его вещички, нашли чудотворную, забрали все его документы и – ходу. Я баю Маркелу – надо, дескать, к старушке за вещичками да на большак, чтобы попуткой до Ярославля доехать, а он ни в какую…
- Помутнение, мамынька, - извиняющимся басом пояснил Маркел.
- …Твердит, дескать, записку-то мы не нашли, а это, как учила мымынька, улика. Ну, выследили мы ту бабу, на фатере которой остановился Селивашка, и которая всю бумагу из почтового ящика с нашей запиской вынула, и Маркел её заколол, когда она…
«Ну, вот, сейчас расскажут о том, что записку помешала забрать какая-то молодая баба, которая лягается, чисто кобыла, и…», - с замиранием сердца подумала Лина. В её голове в долю секунду пронеслись мысли на тему возможных дальнейших оперативных мероприятий, совокупность каковых в народе называется кратко и просто – сделать ноги. Мысли были следующего содержания: хватать диктофон, одеваться и линять, пока умная Анисья не сделала правильных выводов.
«Куда линять? – мысленно одёрнула себя Лина. – Даже при морозе десять градусов да двадцать вёрст по дороге, которая одна единственная связывает Коробов со скитом… Нет, даже не думай. А что же делать?»
Но она зря паниковала. Ананий не успел дорассказать до конца, потому что Анисья наконец-то вышла из оцепенения, в каковом пребывала после известия об убийстве сыновьями двух людей, и придушенным голосом молвила:
- Ах вы, ироды! Заколол он! Помутнение у него! А ну как старец Акинфий про то узнает? Марш в баню, мучители, я ужо-тко поучу вас уму-разуму!
- Поучи, мамынька, поучи, - вразнобой покорно ответствовали братья, и вскоре Лина услышала, как все трое попёрли на выход.
«Ну, блин, цирк!» - с поистине идиотским восторгом подумала Лина. Она достала из отдушины диктофон, выключила запись, заткнула отдушину и быстро оделась, не забыв «подвязаться» газовым баллончиком.
«Схожу-ка я тоже в баньку, поприсутствую», - безрассудно решила она.
Банька находилась метрах в десяти от избы Анисьи Капустиной и занимала половину бревенчатого строения, другая половина которого была отведена под дровяной сарай. Лина сначала хотела сунуться именно в дровяной сарай, но предположив, что из дровяного сарая она может ничего не услышать, решила идти по назначению. Молодая женщина выждала, когда троица скроется в бане, тенью проследовала за ними и удачно пристроилась в предбаннике, заваленном наколотыми дровами и каким-то хламом. И вскоре стала тайной свидетельницей семейного концерта под названием «тайное искупление грехов». Лина включила на всякий случай диктофон, но ничего нового полезного за всё время концерта не записала. Однако не присутствовать она не могла, поскольку ей было жизненно интересно знать, договорят ли братья о своей криминальной истории, в финале которой выступила она, Лина Крымова. Но не договорили. Не до того им сделалось, когда мамынька принялась охаживать их чем-то тяжёлым.
«Чем это она их? - невольно поёживалась Лина, слушая хряские удары. – Неужто той дубиной, которой она подпирается при ходьбе? Здоровая, однако, тётка».
Такое заключение напрашивалось само собой, поскольку вышеупомянутая дубина выглядела довольно тяжеловесной, а удары сыпались, судя по звукам, с исключительной частотой. А Анисья била и приговаривала:
- Вот вам, ироды! Вот вам, окаянные! Да чтоб старцу Акинфию ни полслова о том, как вы две души загубили! А то отлучит, как пить дать, отлучит и проклянет! И меня с вами, мучители!
- Так нас, мамынька, - кряхтели братаны, - так нас, окаянных.
- А меня особливо, - басил Маркел, - за помутнение.
«Это не цирк, это дурдом, - с неожиданной брезгливостью подумала Лина, - таких не в тюрягу сажать, а в психушку».
- А теперь скидывайте с себя одёжку до исподнего, на колени да поклоны бить до утра, - приказала Анисья, наконец умаявшись колбасить своих мучителей.
- Какие поклоны велишь бить, мамынька?
- Во спасение души и во имя покаяния за грехи смертные. А теперь повторите, ироды, точно ли вы нигде не наследили? Не ждать ли нам в нашей обители красноголовых антихристов?
За сим последовали заверения братанов в том, что они приняли по елико возможно все меры предосторожности, которыми мамынька напутствовала их на дорожку.
«Странная старуха, - мысленно удивилась Лина, - откуда ей, всю жизнь прожившей в глухом скиту, знать, какие именно надо принимать меры предосторожности в нормальном обществе, где менты начеку, а воры в законе?»
Думая так, Лина и не догадывалась, что Анисья Капустина выезжала-таки в свет. Случилось это давно и не совсем по её воле. Надо сказать, что за всё время существования русского раскола староверов сильно доставали только во времена Петра 1-го и товарища Сталина. Первый исторический деятель пытался по-всякому обкладывать непокорных своих подданных разными налогами, а также обратить их в новую веру. Второй никуда никого не обращал, но свирепствовал не меньше первого, заставляя трудиться староверов в колхозах и воевать на фронтах Великой Отечественной. И если воевать большинство русских староверов не отказывались, то в колхоз они идти не хотели, справедливо полагая, что трудиться во славу Божью и для собственного пропитания они могут и без всяких колхозов. Однако это было противно тогдашним правилам, на лапу для предоставления староверам возможности трудиться по-ихнему при Сталине не брали, поэтому раскольников просто сажали в ГУЛАГ. Вот там и побывала Анисья Капустина. Ей едва стукнуло семнадцать, а она уже работала сучкорубом в одной лагерной артели вместе с домушницами, карманницами, наводчицами и просто бывшими девками лёгкого поведения. Шёл пятьдесят третий год. Анисью перевели на поселение, затем дал дуба тиран и вскоре молодая незамужняя баба, брюхатая от начальника режимного отдела, была отпущена на все четыре стороны по причине полной амнистии. Однако она не стала путаться в выборе сторон, а прямиком направилась в Коробов, а оттуда в Софроновский скит. Скит, влачивший во времена правления товарища Сталина самое жалкое существование, запретившего частным лицам привычные для таёжных раскольников меховые и рыбные промыслы, пережил-таки тирана и году к шестидесятому оправился окончательно. В облисполкоме сменился состав руководителей, многие из них были настроены вполне демократично к верованиям и традициям земляков-староверов, а один стал брать на лапу с них за то, чтобы они возобновили свои исконные промыслы, не вступая ни в какие богопротивные колхозы. Добрейшей души был человек, Царствие ему небесное! Мало, сам давал людям жить, но и сыну своему заказал. Но то история известная, а вот о приключениях тётки Анисьи во времена её ранней молодости мало кто знал. Сама она о них никому не рассказывала, но на всю оставшуюся жизнь запомнила и ГУЛАГ, и женский лесоповал, и рассказы товарок об их лихом житье-бытье на воле, и наглую морду начальника режимного отдела, энкэвэдэшного хама и насильника. Благо, сынки уродились обликом не в него, а то утопила бы. Но не утопила, вырастила, а недавно послала на грех. Но, памятуя своё лагерное прошлое, так грамотно наставила их на дорожку, что они и чудотворную привезли в скит, и двух людей загубили, и следов нигде не оставили.
- Так таки говорите, нигде голыми пальцами ни за что не брались? – не отставала Анисья от своих сыновей.
- Нигде, мамынька, истинный крест!
- И Селивашкины вещички в перчатках обыскивали?
«Экая дотошная старуха, - подумала Лина, – однако мне пора в постельку».
Она пошла было на выход из предбанника, но не тут-то было: Лина коленями упёрлась в какое-то препятствие, она с замиранием сердца опустила руку и нащупала загривок здоровенной лохматой собаки. Стояла собака напротив открытых дверей в предбанник и молодая женщина вскоре смогла разглядеть на фоне белеющего за дверями снега её силуэт. Силуэт и особенно хвост, прямой как палка, Лине совсем не понравились.
«Вот чёрт! – осенило её страшной догадкой. – Так это же волк!»
Она была не робкого десятка, но сейчас почувствовала, что может запросто упасть в обморок. Начитавшись в детстве разных страшилок о волках, которые зимой только и делают, что питаются людьми, Лина ужасно боялась волков теоретически, не говоря уже об этом лохматом звере в натуре. А тот стоял и не выказывал никаких признаков недружелюбия. Потому что был не чистокровным волком, а помесным наполовину с сибирской лайкой. Но Лина этого не знала и, краем уха прислушиваясь к продолжающимся в бане семейным переговорам на тему правильной конспирации в чуждой с ментами и прокурорами среде, стала мысленно себя успокаивать и уговаривать не бояться лохматой зверюги только потому, что у неё с детства сложились неправильные стереотипы.
«Вот именно, стереотипы», - уцепилась за спасительную мысль молодая женщина и попробовала обойти зверя. Но тот, почувствовавший страх человека, отреагировал на него адекватно и угрожающе тихо зарычал.
«Ах, ты так, зараза!» - моментально завелась Лина, выпростала из-под рукава баллончик и прыснула газом в морду агрессора. Тот даже заскулить не успел, настолько качественным оказался газ, но как подрубленный свалился на землю и моментально заснул искусственным сном. А Лина отволокла его за поленницу и убежала домой. Она знала, что волк (или кто там?) скоро очухается, убежит по своим делам и его бесчувственное тело ни у кого не вызовет подозрения.
next chapter
1 дословно - по желудку