Это было обыкновенное лето 1975 года. Как сейчас бы сказали - самый разгар застоя. Стоял душный, жаркий, но больше ничем не примечательный август месяц. Обычный август обычного года, каких было и каких будет в моей жизни еще много. Я тогда благополучно перешел в 5-й класс и проводил лето со своими родителями на папиной заводской базе отдыха в заповедном лесу на берегу Северского Донца. Думал ли я тогда, что много лет спустя я буду в своих воспоминаниях возвращаться именно в тот скучный август, проведенный с родителями на одиноко притаившейся в лесу базе отдыха, как-будто бы ничего лучшего в моей последующей жизни больше не было.
До этого я успел уже 2 срока отрубить в пионерском лагере, поэтому отдых с родителями воспринимал, как вполне заслуженную награду за все мои мучения. По приезду мама, как обычно, устроила папе скандал из-за того, что наш домик оказался на самом солнцепеке, как-будто папа мог что-то изменить или специально это подстроил. В городе от 30-градусной жары плавился асфальт, а тут его, по крайней мере, не было даже в проекции. Единственная асфальтовая нитка вела от трассы Харьков-Москва в глубь заповедника к нашей базе, но и она обрывалась сразу за шлагбаумом. Кроме нашего домика было еще домиков пятнадцать, в которых отдыхали папины сослуживцы со своими семьями. Детей подходящего мне возраста было не много, но отдельные интересные экземпляры все же были. В первый же день я заметил двух симпатичных девчонок лет десяти-одиннадцати в домике напротив. По крайней мере, одна из них сразу мне понравилась. Мы с папой, как раз, получали лодку в безраздельное наше владение на целый месяц (представляете, что для меня сухопутного 11-летнего пацана это значило!) и я с гордым видом нес весла к ней. Уже на пляже я боковым зрением зафиксировал нужных мне девчонок, которые с видом, что до меня им нет никакого дела, вяло загорали, исподволь все же бросая ленивые заинтересованные взгляды в мою сторону. Я, полный гордости от возложенной на меня миссии, гордо прошествовал мимо них, и так же, не понижая градуса, гордо воткнул весла в кромку песка у береговой черты. Спиной я чувствовал, что произвел нужное впечатление, в то время, когда до остального тела доходило, что весло я воткнул вместо песка себе в ногу. Должный эффект был произведен, но нога заживала до конца лета.
Мы первый раз приехали на эту базу и потому я там никого не знал, в то время, как остальные дети, уже знакомые по прошлым годам, держались компаниями и на меня поглядывали свысока. Мне было невыносимо скучно. Я приставал к родителям, на что у папы был только один ответ: "Скучно?! Щас мы тебе оркестр закажем!" Делать было нечего, надо было как-то развлекаться самому. Ничего умнее я не нашел, как вооружившись палкой, отправиться в лес. На болотце неподалеку я обнаружил ужа, пожирающего лягушку. Если учесть, что до этого, я не то, что ужа, а даже и лягушек видел только на картинках, то надо ли объяснять, что от подобного зрелища меня оторвали только сумерки, незаметно спустившиеся на болото, и боязнь не найти дорогу назад. А, если еще вспомнить, что в то время для меня, что уж, что гадюка, что кобра с удавом, все были на одно лицо, то надо благодарить еще Бога, что тот уж или гадюка, закусив лягушкой, не захотел в виде основного блюда попробовать еще и меня. Дома никто не заметил моего отсутствия.
В другой раз я уплыл на лодке, никому ничего не сказав, открывать новые земли. Поскольку плыл я по течению, то делать это было совсем не трудно, а даже интересно. За каждым новым поворотом реки я думал, что уж сейчас я точно поверну назад, но жажда открытий влекла меня вперед. Поэтому, когда я все же решил поворачивать, то выяснилось, что надо было это сделать еще пару часов назад. К моему огромному удивлению как-то сразу резко стемнело. Еще десять минут назад все было хорошо видно, а сейчас я еле различал берега. Я с трудом угадывал фарватер, лодка, как пьяная, шарахалась от одного берега к другому, периодически натыкаясь на коряги. Страх медленно, но верно заползал ко мне под рубашку, парализуя волю и заставляя что есть силы молотить веслами по воде, но толку от этого было мало. Руки к тому времени я растер уже до кровавых волдырей, поскольку плыть против течения оказалось тяжелее, чем я предполагал, и мне 11-летнему пацану трудно было справляться с достаточно большой лодкой, рассчитанной на взрослого. Я не знал сколько времени я нахожусь в пути, и вообще, я не знал сколько времени, поскольку часов у меня не было (дети в то время жили без часов и даже без мобильных телефонов, как ни странно это будет узнать нынешним детям). Больше всего я боялся по ошибке свернуть не в то русло - перспектива выплыть в Черное море меня больше не увлекала. Поэтому, когда наконец вдруг показались огни нашей базы, я чуть не разрыдался от счастья. Даже возможность вполне вероятно получить по шее от папы меня в тот момент уже не пугала. Да и какая порка может идти в сравнение с едва не состоявшимся кругосветным путешествием на этой проклятой лодке?!. Когда я предстал пред очи своих родителей лагерные часы показывали уже пол первого ночи. Еще чуть-чуть и в воздух поднялись бы вертолеты береговой охраны... Это я шучу, конечно, но плавать на лодке мне после этого расхотелось надолго.
В то время, когда я своим беспримерным походом, прославился на весь лагерь, на мою персону наконец-то обратили внимание заинтересовавшие меня еще в первый день девчонки. Но, как всегда бывает в таких случаях, почему-то не та, которая была мне нужна. Их было две подружки - Таня и Света, нравилась мне Света, а с просьбами покатать ее на велосипеде приставала почему-то именно Таня. Один раз я ее покатал, а потом дал велосипед и сказал: "На-а, катайся! Что я тебе рикша?!". Сейчас я уже даже и не смогу объяснить, почему я тогда так поступил - нормальная, в принципе, была девчонка.
Кушал я в то время из-под палки. Маме всякий раз стоило большого труда усадить меня за стол. Это начиналось, как правило, еще часа в три, когда мама заходила за мной на пляж со словами: "Вова, иди кушать!". "Ага, мама, иду! Сейчас только в речке скупнусь...". Хорошо, если часам к шести, маме с восемнадцатой попытки удавалось все-таки загнать меня в дом: "Вова, я больше разогревать не буду! Имей ты совесть, наконец! Я не хочу весь день на отдыхе торчать у плиты...". Обед плавно превращался в ужин. Мыть после еды посуду было моей почетной обязанностью, которую я благополучно пытался спихнуть на папу. Однажды во время выполнения этой почетной миссии я услышал от папы незнакомое мне слово на букву "б". Это случилось, когда папа мыльными руками безуспешно пытался отогнать приставшую к нему осу. Я тут же доложил об этом маме. В результате, мама с папой не разговаривала три дня: "Чему ты ребенка учишь?!". Папа не разговаривал со мной четыре: "Вырастил стукача на свою голову!". Я не мог понять в чем моя вина, ведь я только спросил у мамы, что это слово означает. Откуда же я тогда знал, что это слово ругательное. Сейчас уже, спустя много лет, я не могу понять, а чего я, собственно, об этом не спросил у папы?
Еще дома, собираясь в поездку, я торжественно сложил в чемодан все учебники за 5-й класс, клятвенно обещая родителям, что все время на отдыхе посвящу их изучению. Надо ли говорить, что учебники так и остались не распакованными. И каждый день начинался со слов мамы: "Вов, ты же хотел подготовиться к школе. Ну, почитай что-нибудь!". "Да, мам, сейчас только на речку сбегаю, окунусь и сразу займусь этим..." Причем каждый раз, говоря это, я реально верил, что так и будет. Но всякий раз что-то мешало. Лишь учебник по истории избежал этой участи - его я прочитал от корки до корки. И на следующий год только и делал, что подсказывал учителю, что он сейчас должен рассказывать. Странный факт, возвращаясь сейчас к этим событиям, я думаю, что, как раз, историю за 5-й класс я знаю хуже всего - у меня в голове от нее какая-то каша событий, дат и исторических личностей. Так что, дорогие родители, пожалуйста не насилуйте своих детей уроками, хотя бы на каникулах, ничего хорошего из этой затеи не получится. Знаю по собственному опыту.
Ближе к середине заезда мне таки удалось сойтись с местными пацанами. Несмотря на то, что в их компании были ребята и постарше, верховодил там сын директора папиного завода, который был даже еще на год младше меня. Сошлись мы настолько, что они меня даже стали брать на свои секретные мероприятия. По вечерам они собирались на диком пляже, где-то в полукилометре от лагеря, где под видом костра подрывали найденные в лесу боеприпасы времен 2-ой мировой. В этих местах шли ожесточенные бои и местный лес был просто нафарширован всякими интересными нам пацанам штуковинами. В тот год мы нашли пару проржавевших, пробитых осколками, немецких касок, винтовку Мосина со сгнившим прикладом, неизвестно кому принадлежавшую саперную лопатку и кучу всяких ржавых железяк, похожих на боеприпасы. Именно их мы и отправляли в костер, соблюдая при этом достаточные с нашей точки зрения меры безопасности. После одного такого костра, когда взрывом разворотило половину пляжа, а в ближайших к нему домиках повылетали все стекла, оказалось, что наши меры безопасности недостаточно достаточные, а начальник лагеря был вынужден вызвать саперов. И это было еще не самое худшее из того, что могло с нами приключиться, потому как за минуту до того взрыва несколько пацанов вылезли из укрытия посмотреть, чего оно так долго там не взрывается, и подбросить, если что, пару дровишек. Тут оно и рвануло! Пацанов, которые вылезли, взрывной волной откинуло метра на полтора и присыпало по шею песком. А я, трусливо прятавшийся все это время вместе с девчонками в овраге, даже не понял, что произошло, когда что-то тяжелое со свистом пролетело над нами и нам на головы посыпались срубленные осколками ветки деревьев. Чудом в тот вечер никого не поубивало и даже не ранило. Но костры для нас на этом закончились.
После запрета костров у нас появилось новое развлечение - мы собирались вечерами на старом пирсе, человек 10-15 мальчишек и девчонок, и так толпой, растянувшись метров на 20, медленно поднимались по асфальтовой нитке от базы к домику лесника, а иногда и выше. Дорога вела в гору, вокруг был темный лес и освещенные луной перелески, в темноте только светилась отраженным светом нитка дороги и наши фонарики. И хотя расстояние между базой и домиком лесника было невелико, где-то километра полтора, но по времени это у нас занимало часа два или три. Разговор при этом шел о всякой ерунде, у кого-то тихо играл магнитофон, толпа разбивалась на группки по интересам. Было скучно и романтично одновременно. Прикольнее всего было сесть возле домика лесника на теплый еще после дневного солнца асфальт и смотреть, как в свете фонариков танцуют девчонки (пацаны танцевать почему-то стеснялись). Выглядело это, как в кино - в кромешной тьме в свете мигающих фонариков движения дробились и прерывались, девушки то возникали, то исчезали вновь, складывалось полное ощущение как-будто ты смотришь кино или скорее мультфильм. Сейчас бы это назвали эффектом стробоскопа. Но тогда я был еще маленький, на дискотеки не ходил (да их и не было тогда), и поэтому, что такое стробоскоп не знал. Возвращались в лагерь мы, как правило, далеко за полночь.
Так тупо заканчивалось лето. Скука и умиротворение поселились в нашем лагере и моем сознании в тот год. День нанизывался на день и ничего не менялось вокруг. Только ночи становились длиннее и холоднее, а под ногами прибавлялось желтой опавшей листвы. Время тянулось медленно, как черепаха, и казалось, так будет всегда. Каждое утро молодежь и сочувствующие ей подростки и дети, к которым принадлежал и я, обреченно выползали на пляж, где лениво играли в карты, загорали и купались, в общем, развлекались, кто во что горазд, а остальное взрослое население, не разделяющее их увлечений, соревновалось друг перед другом, кто больше украдет яблок из колхозного сада, расположенного в трех километрах ниже нас по течению, или соберет ничейных грибов и ягод в нафаршированном бомбами и снарядами ничейном лесу. Странно, что никто из них так ни разу там и не подорвался. Потом плоды их походов торжественно сушились на верандах домов и раскладушках рядом с ними, принося огромную радость местным осам и огорчение их хозяевам. Вечерами отдыхающие собирались в клубе у единственного на весь лагерь телевизора и с упоением просматривали информационную программу "Время" и телевизионные художественные фильмы, идущие до и после нее. Молодежь, которой до этого не было никакого дела, тут же рядом шумно играла в карты, вызывая неудовлетворенные замечания окружающих их любителей новостей. Кстати, в тот год я научился играть в покер. Интереснейшая игра, доложу я вам. Играли мы не на деньги, понятное дело, а на спички. Однажды я проиграл сразу восемь коробков, огромные деньги, как для ребенка, когда мой флеш-рояль напоролся на тузовое каре противника. Папа потом долго не мог понять, куда это из дома исчезли все спички. И только, став взрослым, я узнал, что каре младше флеш-рояля, но, видимо, не в тот год и не для меня...
Сейчас, вспоминая все это, я почему-то помню только теплое ночное шоссе, мигающие фонарики, яркие звезды на черном небе, танцующих, как в замедленном кино, девчонок, и ко мне возвращается странное ощущение счастья, которое бывает, наверное, только в детстве, когда у тебя все хорошо, у тебя все есть и все равно чего-то не хватает. Но то, что ты тогда был реально счастлив, ты поймешь только потом, став взрослым...
Нет уж теперь ни мамы, ни папы, да и базы отдыха той, наверное, тоже нет, но я дорого заплатил бы за то, чтобы еще раз вернуться в тот скучный август 75-ого года...