РоманЭ. кн3 ч8 гл28 Мой генерал... продолж-3 My ge

Ирина Лианова
См.содержание РоманЭ
http://www.proza.ru/2013/08/08/68


Я УЖЕ ЛЮБИЛА…
(музыкально-поэтический РоманЭ)

под Грифом "особой важности"

Приложение №6  к роману
 «Записки медведя или По ту сторону реала»
см. роман:   http://www.proza.ru/2013/12/13/1795




КНИГА ТРЕТЬЯ

ПОВЕСТЬ О РОМАНЕ …


ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

Третья книга – конфетти из романов, повестей, рассказов и сказок известных и неизвестных писателей.

Песни прилагаются, и Вы их можете слушать, а можете не слушать, хозяин - барин. Но я бы всё же Вам настоятельно рекомендовала ПОСЛУШАТЬ и ПОСМОТРЕТЬ видео!!!
               - Где?
               - Есть такой сайт – «Изба-Читальня»





Часть восьмая
КАПИТАН


Глава 28

Мой генерал… Mon g;n;ral… My general… Mein general… Mi general
или
Магический реализм

 
(продолжение 3)

My general…

Именно тогда я познал первую из тайн воображения: чарующая выдумка более истинна, чем банальность общего места. Мне открылась и другая тайна: заставляя людей смеяться, ты их обезоруживаешь.

Интеллектуальное наслаждение всегда было для меня самым острым и самым изысканным: проследить путь прекрасной идеи, увидеть лик древнего языка, понять живую связь между философскими системами – вот удовольствия, которые я изведал…
Я как мог таил мое возбуждение и мои познания. Никогда не следует открывать миру свои подлинные чувства – иначе они будут растоптаны. Что-что, а эту истину я усвоил рано.

Одна фраза в Притчах открыла мне жуткую природу божественного: «За то и я посмеюсь вашей погибели; порадуюсь, когда придет на вас ужас». Вот единственное место в Писании, в котором я не вижу двусмысленности. С тех пор я всегда представлял себе Бога этаким шутом в одежде, усыпанной блестками. Его-то смех и гонит меня по бульварам этого унылого города.

Мой маленький еврейский доктор говорит, что у меня неврастения. Я сказал ему, что, поскольку этим заболеванием страдают только высокоразвитые личности – во всяком случае, так утверждает Уида, – я с гордостью принимаю этот диагноз. Я и вправду был им польщен.

Мне стало ясно, почему общепринятые ценности были нужны мне только для того, чтобы смеяться над ними или пародировать их, почему я искал убежища в изнурительной, разрушающей нервы работе и в том словесном тумане, что окутывает меня постоянно.

Я открыл новые изгибы чувственности …***. Меня не тянуло самому их изведать; достаточно было знать, что они существуют.

Я жалел …***, как жалеешь тех, кого жизнь поймала в западню, но вовсе не жаждал разделить их судьбу.

Позже я понял, что искусство и его ценности можно обрести, творя собственную личность, и что я могу стать Зевсом и Афиной в одном лице, родив себя самого, обновленного и могущественного, из своей же головы.

Мне чудилось, что, как некоторые редкие вещества выделяются только под воздействием определенных растворов, так и я смогу выявить свою скрытую сущность, лишь погрузившись в среду прекрасных мыслей и слов. И я тянулся к тем, кто сумел бы мне помочь, к сильным личностям, в чьем присутствии мне удалось бы обрести собственное лицо.

Заниматься следует лишь тем, в чем можешь достичь совершенства…
Я почувствовал, что мне надо провести с ним какое-то время, чтобы подражанием ему продвинуть вперед строительство самого себя.

Деликатно одобрив мою работу, он подарил мне уверенность в себе, и он, а не кто другой, определил путь, которым мне предстояло идти: он склонял меня оставить откровения поэзии ради сокровенности прозы. Поэзия, говорил он, выше прозы – но проза труднее.

Про меня говорили, что я позирую, – нелепое обвинение! Тот, кто распознал в себе гениальность, пусть даже он еще ребенок, ясно понимает разницу между собой и другими. Он не позирует, он просто делает выводы из того, что видит. Но разница между его представлением о себе и условностями поведения, которых требует от него общество, – вот проблема, над которой стоит поразмыслить.
И я одну за другой примерял на себя разные маски, чтобы понять, какая лучше всех соответствует моему лицу. Да, я выбирал костюмы, чтобы понравиться, но понравиться не кому иному, как самому себе.


Мы с …*** изощрялись в словесной эквилибристике, а потом тщательно разбирали свои остроты.

Но я совершил ошибку, которой подвержены все крупные художники, – я уверовал в то, что движениям моей души свойственно чудесное сверхличие гения, что, исследуя свое собственное сердце, я приду к новым поэтическим темам и новым формам искусства. Теперь я понимаю, что заблуждался, но тогда я ехал к …***, вооруженный этой иллюзией, – ехал как завоеватель.

Это место стало для меня средоточием всех сил земли, и душа моя нашла в нем неистощимый источник энергии. С той поры я стал постоянным его обитателем.

Я предпочел женщин, покоривших общество своими удивительными дарованиями, – у них мне было чему поучиться. Это были великие артистические натуры, и я отдал им дань уважения в своих пьесах, где изобразил их куда более умными и яркими, чем мужчин, – в них, как в истинных художницах, уж во всяком случае меньше рассудочности.


С …*** можно обходиться только двумя способами: или ты их шокируешь, или развлекаешь.

Меня так пугала бесформенность жизни – на ней, подобно прожилкам на драгоценном камне, явственно проступали приметы Хаоса, из которого она родилась, – что я брал ее в обе ладони и лепил из нее поначалу рассказы и изречения, а впоследствии – остроумные пьесы.
Я превратил беседу в настоящее искусство, а себя самого – в символ; так я защищался от пустоты и тьмы, которые грозили поглотить меня, пустоты и тьмы, которые стали теперь моими постоянными спутниками – как странно, что в конце концов тебя настигает именно то, чего больше всего боишься.

То, что позолоченную маску принимали за человеческое лицо, подтверждало и укрепляло принципы моего бытия.

Здесь у меня в комнате есть зеркало, но я в него не заглядываю: с ним-то ничего не случится, а вот я могу треснуть.

. Я готов повторить слова Андреа дель Сарто из чудесного стихотворения Браунинга:
Ах, если б я был в двух обличьях,
Я и не я, – тогда б весь мир был наш!...
  «Сказать о чем-то значит заставить это осуществиться»; потом я вычеркнул эту фразу. Я скрыл ее от мира, ибо в ней была заключена одна из моих художнических тайн. Как ни удивительно, во всем, что я писал, можно увидеть пророчество о моей судьбе.

В этом болезненном угаре, когда судьба сбрасывала покров со своих тайн, меня успокаивал только девиз Парацельса: «Не ищи другого лица, если имеешь свое».

Но обсуждать такие вопросы с читающей публикой бесполезно – глупца можно убедить в чем угодно, кроме его собственной глупости.

Только с теми, кто принимал меня таким, каков я есть, мог я снять карнавальную маску и насладиться безмятежной беседой.

И все же теперь, вспоминая эти встречи и пытаясь отыскать в минувшем спасительные следы любви и смирения, я не нахожу их даже здесь, в разговорах с теми, кто любил меня и кого я как будто любил сам. Возможно, даже для них я разыгрывал роли. Я владел всеми секретами эпохи, и любая ее маска была мне к лицу. Я властвовал – или думал, что властвую, – над жизнью столь безраздельно, что мог наблюдать за своими перевоплощениями со стороны. Когда я сбрасывал одну личину, под ней обнаруживалась другая. Мне казалось, что весь мир лежит у моих ног, что я всесилен. Меня охватывала дикая радость. Я чувствовал себя свободным.


Когда будет написана истинная всемирная история, в ней откроется великая тайна – что любовь и разум даются в награду лишь тем, кто не избалован жизнью.

Каждое великое творение есть некое нарушение равновесия, и все лучшее в искусстве рождается в лихорадке страсти

Я потерял себя; собственными руками я выколол себе глаза и, слепой, свалился в яму. Не могу больше писать – надо лечь и успокоиться…


Диалоги, в которых жила моя философия, готовыми выходили из разговоров с …***; зачатые в смехе, они несли в себе то веселье, что проникает в любые тайны.

в двойной жизни стали открываться новые возможности для художника. Как двуликий Янус, я мог смотреть и вперед и назад и поэтому видел мир в более полном охвате. И если я был одержим страстями, это была та лихорадочная одержимость, которая воистину развязывает человеку язык.

Я играл с огнем, но разве есть на свете для игры что-нибудь более подходящее?

/ Завещание Оскара Уайльда





См. продолжение: РоманЭ.кн.3 гл.29 "Exgumator, он же Капитан, он же Барин…
или
Кто таджик"
http://proza.ru/2013/09/02/36

если ты из «ЛИЧНОЕ ДЕЛО» № 4.3.6, то вернись
http://www.proza.ru/2019/02/16/939