3.2. Семен.
Борисову до чертиков надоело свое унылое село под Читой, хоть там и промысел (грабеж проходящих мимо железнодорожных составов) в последние пять лет пошел неплохой, и он решил податься в город. Того и гляди, с родичами сопьешься. На халявные деньги что еще делать?
Но только не в Читу, решил он. Нет, куда угодно, только не в Читу. В Читу ему путь заказан, так как на него заведено дело об изнасиловании малолетней шлюшки, брат которой, к тому же, поклялся его зарезать. Дело вялое, его знали в Чите только в лицо, даже имя свое он там никому не раскрыл, всем представился Григорием Котовским. Нравился ему этот человек. Как-то в пятом классе прочитал о нем классную книгу. Рисковый был, чего там! Вот и завели дело условно на «Григория Котовского»! Пусть ищут! Лысого!
Разложив карту на столе, Борисов крутанул на ней бутылку из-под пива и, куда горлышко показало, туда и поехал. Хорошо, показало в областной центр Нежинск, а не какой-нибудь Тургай или Троицк. Собственно, он так и крутанул, чтобы горлышко показало не Тургай или Троицк, а именно Нежинск. Семен несколько месяцев облапошивал на вокзале в Чите простаков, вертя бутылочку, пока его не привели в чувство конкуренты.
Был ноябрь, не лучший месяц для охоты к перемене мест, но Семен знал, куда ехать. С вокзала он сразу же подался в общежитие табачной фабрики, где работала его мать. Мать обещала устроить его экспедитором. Она хоть сама и была из «простых», но много лет состояла членом профкома. Чего тогда не сделала себе квартиру? Мыкается по частникам да углам. Неприспособленная она у него! Дура, словом. Его даже поднять на ноги не смогла. Отвезла десять лет назад к братьям. Те «воспитали»! Ладно, это отрезанный ломоть. При должности экспедитора (а у него уже был опыт) можно в поездках накручивать неплохие «бабки».
В городе ночью, похоже, был дождь, а с утра ударил мороз, покрыв асфальт ледяным панцирем. Прохожие елозили на переходах, машины еле тянулись, остерегаясь столкновений. Гудки, выхлопные газы, шум, галдеж. Все это в первые минуты неприятно ударило по мозгам, но Борисов тут же успокоил себя: цивилизация! Он ведь ехал в цивилизацию. И попал.
Автобус выехал на вогнутый мост через один из рукавов Нежи. Обледеневший мост уходил в туман и там таял, как сахар. Автобус стал медленно спускаться, и тут его развернуло и закрутило вниз.
Автобус прокрутился несколько раз, как бутылка, и завис над пустотой передними колесами. «Докрутилась бутылочка!» — подумал Семен, лихорадочно соображая, что делать. Он давно бы уже вылетел в окно, но возле окна сидел какой-то парень и невозмутимо взирал на переполошившихся пассажиров.
Семена удивила выдержка этого человека, и он сам немного успокоился. Хотя автобус не просто завис, а покачивался над пропастью. Многие пассажиры были близки к отчаянию. На многих было жалко смотреть. Парень же справа ничуть не изменился в лице. Мало того, он даже чуть пренебрежительно улыбнулся, чем поверг Семена в оторопь.
— Тебе чего, не было страшно? — спросил Борисов, когда они благополучно и, как считал Семен, чудом спаслись от явной смерти. Все потихоньку выбрались из автобуса и пересели на более надежный трамвай.
— Мне было забавно. Забавно наблюдать, как люди суетливо хотят избежать судьбы. Суета губит людей.
— Ты всегда, что ль, такой?
— Какой?
— А вот такой.
— Приехал откуда-то? — указал парень на сумку.
— Да, на табачную еду.
— Через одну будет.
— Знаю. Я тут жил когда-то…
Через несколько дней Борисов встретил парня в магазине, потом в Доме культуры, и они познакомились. Семен хотел было представиться опять Григорием Котовским, но, глядя новому знакомому в темные спокойные глаза, неожиданно для себя произнес:
— Семен.
— Сергей, — представился тот.
Фамилии не назвали, ну, да оно и лучше. Мало ли что, подумал Борисов. А так, познакомились и познакомились, не так, чтобы для дружбы, а на всякий случай. Как знакомятся попутчики или отдыхающие в санатории.
Мать болела и, оказывается, уже год не была членом профкома. Так что с экспедиторством ничего не вышло.
— Ты не отчаивайся, — сказала она. — Мне Василий Игнатьич обещал помочь.
— Чего ж звала тогда? — не удержался Семен.
— Да соскучилась я по тебе, сыночек, — заплакала вдруг мать и попыталась обнять сына, но тот взял ее за руки и не позволил сделать этого.
— Надо было сразу сказать, что ни черта не сможешь. А то, здрасьте, сорвала с места!
— Да уж какое там у тебя место, Сеня!
— Какое никакое, а мое! Ты, кстати, меня устроила. На «воспитание»!
— Ты меня теперь всю жизнь попрекать будешь? — заплакала мать.
— Не буду, — буркнул Семен. Ему на мгновение стало жаль ее, но он тут же ожесточенно подумал: «А кто пожалеет меня?» — и вышел, хлопнув дверью.
Зима, а потом и весна, пролетели быстро. Как и все, что идет в этом проклятом городе. Случайных заработков едва хватало на жизнь. Настал июнь. Семен стал подумывать, не вернуться ли ему в деревню, но город, хоть и чужой такой, засосал. Шлюшек пруд пруди.
Борисов зашел в пивбар. Увидел там Сергея. Подошел к нему с пивом. Сергей узнал его, кивнул на место рядом с собой, снял кожаный пиджак со спинки, перевесил на свой стул.
— Чем занимаешься? — спросил Сергей и протянул Семену воблу.
— А-а, ничем. Думал, экспедитором устроюсь, хрен! Мать подвела. А ты?
— В институте.
— Учишься?
— Закончил уже, — усмехнулся Сергей. — Я за два с половиной года его закончил. Работаю. Математиком.
— У-у! Математиком? Платят мало? А у меня всегда по арифметике нелады были... Родители помогают? — указал Семен на кожаный пиджак.
— Да нет, сам кручусь. Туда-сюда. Купи-продай, словом. Чтоб деньги не считать.
Семена сразу осенила мысль:
— Что если нам с тобой, Сергей, заняться этим, бизнесом! — он рассмеялся. Как-то непривычно в его устах прозвучало это такое чуждое для всего его уклада жизни слово. Сергей внимательно посмотрел на него.
— А что ты можешь предложить? Дела-то у тебя, гляжу, швах. Бизнес предполагает первоначальный капитал. По Марксу. Деньги или товар. Есть такой? А?
— Есть, есть товар! Хороший товар! Много товару! — возбужденно заговорил Семен. Как это он раньше сам не догадался об этом? Ведь так просто! — Просто до упора. Едем в мою деревню. Под Читу. У нас там барахла всякого, хоть жопой ешь. Деревенские за бутылку телевизор или пуховик готовы отдать. Наберем — и сюда. Крутнемся. Бабки нормальные будут!
— Откуда телевизоры-то, сами, что ль, мастерят? — насмешливо спросил Сергей.
— Грабят. Поезда из Китая идут. Вот и грабят.
— Что? Прямо-таки грабят? Как в гражданскую? — не поверил Сергей.
— Не знаю, как в гражданскую, а грабят почище, чем в гражданскую. КАМАЗ подгоняют и грабят. По Марксу.
— Средь бела дня?
— А как еще? Поезда больше днем идут. Да ночью и не видно, чего брать.
— Что-то не верится.
— Не верится? Поехали. Поехали-поехали! Сам увидишь.
— За твой счет.
— Лады!
— В июле поедем. Потерпишь? Отпуск у меня в июле будет. А сейчас не отпустят.
— Заметано! — Семен с наслаждением, не отрываясь, выпил кружку пива. — А-а, мне бы еще папеньку, сволочугу, найти.
— А что так?
— Да мать, помню, в детстве все уши прожужжала: поэт, твой папенька, поэт!
— Может, так просто, шутила? Для красного словца?
— Да нет, на полном серьезе жужжала. Поэт Гурьянов! Поэт Гурьянов! Кто такой? Пушкин — знаю кто, а Гурьянов — кто такой?
— Есть такой, — сказал Сергей. — Довольно-таки известный. Не знаю, не читал, но говорят, что неплохой.
— Мне бы увидеться с ним. В глаза поглядеть.
— А если не он твой отец?
— А вот бы сразу и увидел.
— Ты где живешь-то?
— А что?
— Привел бы к тебе Гурьянова.
— Знаешь, что ли, его?
— Немного.
— Понтишь?
— Ей-бо! — рассмеялся Сергей, дернув ногтем верхний передний зуб. — Я с тобой, Семен, арго изучу.
— Чего?
— Да это так я. Значит, привожу. Когда и где?
Они договорились, что Сергей приведет поэта Гурьянова, «папеньку», сюда в пивбар в ближайшую субботу. Если он только по своим поэтическим или другим сердечным делам не будет в очередном творческом загуле. Бабник страшный, пояснил Сергей.
— В Читу еду скоро, мать.
— Уезжаешь, сынок? — всколыхнулась та. — Обиделся?
Семен удержал ее за руки.
— Да не обиделся, мать. Брось ты, чего обижаться? С корешем одним за шмотьем к дядь Коле с дядь Шурой смотаюсь. Сюда привезем, продадим. Да и тебе пуховик не мешало бы. Ходишь в зипуне каком-то...
— Ой, спаси и сохрани тебя Христос! Спаси и сохрани! — запричитала, как старуха, мать.
— Да ладно, — поморщился сын. — Спасет и сохранит. Делов-то! Это мы в июле поедем, не сейчас. Всего-то на неделю. А может, и меньше. Если пойдет, заживем тогда!
У матери в глазах не было никакой веры, что они наконец-то «заживут», и это ожесточило Семена еще больше. Ожесточило, непонятно против кого и против чего. Да против всего и против всех! Знакомая всем вещь.