Йог

Валентин Иванов
Голос в трубке продолжал уговаривать: «Я понимаю, у тебя и так работы выше крыши, и за последние два года ты обучил с десяток наших сотрудников. Но что я могу поделать, если у нас постоянные переезды и реорганизации, люди уходят, и нужно готовить новых. Это всегда риск – готовишь человека, душу в него вкладываешь, а он – фр-р... и ушел в другую организацию. Но, с другой стороны, если она подойдет для нашего дела, то тебя полностью разгрузит от потока задач, которые ты сейчас для нас решаешь, потому что больше просто некому. Ты освободишься от рутины для настояшего дела, для научной работы. Девка она хорошая, умная, мы вместе МГУ заканчивали, так она у нас на курсе первая была. Зовут ее Люда...».

-«Ладно, - буркнул я, - присылайте свое чудо».

Тут ведь что бы ни ответил, последствия все равно не предугадаешь. Человеческий фактор – самый ненадежный элемент в проектировании приборов электроники. За несколько лет через мои руки прошли действительно десятки людей из самых разных городов – Москвы, Ленинграда, Тбилиси, Абакана, Челябинска – да всего и не упомнишь. Некоторые из них продолжали звонить, задавали вопросы, советовались, просили что-то изменить или добавить в программе. Это было самым верным признаком того, что пакет программ нормально эксплуатируется. Если обученный специалист уехал и не позвонил ни разу, ясно, что пакет положили на полку и не используют. Правда, бывали очень редкие случаи, когда звонков не последовало, а пакет работал нормально. Значит он попал  к толковому и внимательному пользователю, который решает поток более или менее стандартных задач.

Чаще всего, однако, все мои старания шли коту под хвост в силу различного рода непредвиденных обстоятельств. Вот, к примеру, Володя Козленко из ВЭИ. Обучился, уехал и молчок. Потом ребята рассказали, что в институте он навел туман таинственности вокруг пакета, никого к нему не подпускал. Видимо, чтобы создать ощущение собственной значительности, незаменимости, как специалиста, у начальства и сотрудников. Потом что-то не поладил с начальством, сник и потихоньку спился. Или, скажем, Вася Далматов из НИРФИ. Тот был шустрый паренек. Говорил, что участвовал в разработке системы разделения времени КРАБ в качестве системного программиста. Очаровал всех девиц нашей лаборатории своими рассказами о том, что в качестве хобби работает психологом на телефоне доверия. Предложил желающим пройти психологические тесты, потом доверительно и конфиденциально сообщил каждой, что у нее было, какие есть проблемы и как их разрешить. В общем – бесплатная цыганка на научном уровне. Я обучил его и передал библиотеку рабочих программ, а в конце командировки он остался вечерком в институте и тайком переписал с моей ленты тексты пакета. Затем уже в Москве он повторил расчеты центробежного электростатического компрессора электронного пучка, которые я ранее проделал для томского ИСЭ, опубликовал эти результаты в журнале «Радиотехника и электроника», указав, что они сделаны по оригинальной, разработанной автором статьи программе. Я тогда посмеялся: в таком большом городе, как Москва, мошенников и должно быть много. Через некоторое время из НИРФИ позвонили Виталику, с которым мы вместе делали этот пакет, и попросили описать детали алгоритма, объяснить, почему у них что-то считается не то. Виталик спрашивает: «Что за пакет вы использовали, какую версию?».

–«Мы считали по модифицированной нами версии вашего пакета» - отвечают те.

-«Но мы не передавали вам текстов и, тем более, не давали разрешения их модифицировать кому бы то ни было».

На следующей конференции по электронной оптике Вася старательно избегал встреч со мной. Много лет спустя Михаил Сергеевич объяснял россиянам то, что все и так знали: «Мы находимся в самом начале пути построения правового государства». Все, что россиянину попадало в руки он автоматически считал своим и распоряжался им. как хотел, поэтому подобных случаев из моей практики я бы мог привести еще десятка три, но они удивительно похожи один на другой..

Примерно через неделю после упомянутого в начале звонка из Москвы в нашу лабораторию впорхнула Люда. Она принадлежала к особому типу женщин, я бы назвал их «спортсменки». Этот тип, если принять теорию Дарвина за основу, является переходным между мужчинами и женщинами. Спортсменки, в отличие от обычных женщин, не вертятся часами перед зеркалом, не поправляют локон, выходя из дома, не перемеривают 5-7 нарядов, отправляясь на работу или в театр. Они носят затертые джинсы, спортивную обувь и обвисший свитер неопределенного размера и цвета. Конечно, никакого макияжа или даже губной помады – все только натуральное. Понятия «красивая» или «некрасивая» к Люде просто не относились, она была обыкновенной. В одежде чисто мужская небрежность, видимо мысли ее концентрировались на чем-то ином, куда более важном, чем все эти дамские финтифлюшки. Такие женщины обычно успевают закончить аспирантуру, а нередко и защитить диссертацию до того, как решать вопросы семьи и брака, и, уж тем более, до рождения ребенка. Если защита диссертации все откладывается, то до остальных, женских вопросов у них руки так и не доходят.

Через плечо у Люды висела... нет, не дамская сумочка и не хозяйственная сумка, а холщовый мешок, какой я в детстве видел в деревне у пастухов. Однако, могло оказаться, что это просто последний писк моды в столице – типа «хождение в народ». Работа в академическом институте не располагает к излишней суете и деловитости. Час или полтора у нас ушли на знакомство и обсуждение свежих столичных новостей, потом наша гостья отметила командировку, и, наконец, мы приступили к обсуждению постановки задачи и организации работы с пакетом. Поскольку в снаряжении Люды письменных принадлежностей не просматривалось, я положил перед ней стопку бумаги и шариковую ручку. А сам приступил к объяснению, набрасывая по ходу дела пояснительные рисунки и схемы. Через полчаса я прервал свою лекцию вопросом:

- Вы почему ничего не записываете? Потом, в Москве спросить будет не у кого.

- Что Вы,- улыбнулась моя студентка,- Вы так хорошо и понятно все объясняете. У меня пока нет вопросов.

- Кто знает,- подумалось мне,- может, у нее память, как у Рихавда Зорге, такое бывает.
Еще через полчаса мое горло пересохло, а тут и обеденное время подоспело.

- Пойдемте обедать,- предложил я,- у нас тут, рядом есть очень неплохая столовая, вкусно готовят и недорого.

- Нет-нет,- решительно отказалась Люда,- я не обедаю.

- Это понятно,- решил я,- женщины всегда что-нибудь придумают: то специальная диета для коррекции фигуры, то лечебное голодание.

Хотя, судя по ее фигуре, диета ей была не особенно нужна. Я сходил в столовку. На втором этаже размещался диетзал, который с двенадцати до часу обслуживал диетчиков по талонам, выдаваемым профкомом, а затем был доступен и всем остальным, однако, эти правила соблюдались не строго, как и все правила в России, и любители вкусно поесть выстраивались именно сюда. На этом же этаже напротив располагался обычный зал, там готовили комплексные обеды попроще. И очередь там двигалась намного быстрее. Я предпочитал подождать, в очередях было время подумать о чем-то приятном или полезном, на что времени в рабочем кабинете обычно не хватало. Терпение мое вознаграждается котлетами «Космос», аппетитно обжаренными в хрустящих сухариках, и вкусным компотом из сухофруктов.
После обеда я продолжил свою лекцию еще с часок. Потом мы прервались на чаепитие, истинная цель которого заключалась вовсе не в проглатывании стакана чая с печеньем или булочками, а в тех беседах за общим столом в лаборатории, которые отвлекают наши головы, отягощенные научными проблемами, наполняя их на время куда более интересными мыслями. Обычно эти мысли сводятся к обсуждению результатов очередного чемпионата по футболу, хоккею, шахматам или фигурному катанию, перемежающимися вставками из свежих анекдотов. Далее мне уже было скучно обсуждать с Людой особенности расчетов приборов электронной оптики. Я дал ей свой отчет, а сам занялся текущими задачками.

Люда освоилась с новой обстановкой и людьми довольно быстро. Уже на следующее утро она наполнила шесть стаканов водой из-под крана и поставила их на подоконник. На наши удивленные взгляды она объяснила, что вода в кранах не содержит самого важного элемента – праны. Это что-то вроде жизненной энергии, без которой все, что поглощаешь не только бесполезно, но даже вредно, поскольку забивает организм ненужным мусором. А вот вода, постоявшая под прямыми солнечными лучами, набирает эту самую прану. Выпивая такую воду, мы усваиваем прану, накачивая себя энергией и здоровьем. Пить такую воду нужно весь день, по глоточку через каждые 15 минут. Постепенно мы поняли, почему Люда не ходит на обед. Она не ходит также на завтраки и ужины, зато она питается практически непрерывно. Ясное дело, не одной только праной. Еда у нее в той самой холщовой сумочке, что бросилась нам в глаза при первом ее появлении. Еда эта тоже не простая, а экологически чистая и энергетически сбалансированная. Это вам не котлеты по-киевски, которыми легко отравиться, стоит только потерять бдительность. В основном, это сырые овощи, орехи и сухофрукты. Нашим научным дамам все это так понравилось, что они старательно переписывали в свои тетрадки чудесные рецепты здорового питания и правильного образа жизни. Так что на следующий день, слушая мои лекции. Люда смачно хрустела морковкой, выуживала из своей сумки лепешку, отщипывала от нее кусочки и обильно запивала все это праной. В наших чайных церемониях она также не участвовала, поскольку праны в чае крайне мало. Как и во всякой кипяченой воде.

Зато после обеда (моего, конечно, а не ее), Люда вынула все из той же сумочки небольшой коврик. Одним плавным движением расстелила его на полу у моего стола, села на него в позе лотоса, предварительно сняв кеды, закрыла глаза и ушла в какое-то неведомое измерение. Может, даже в нирвану, о коей мы имеем весьма поверхностное представление. Это было так неожиданно и необычно, что я замолчал, стараясь не нарушить своими псевдонаучными фразами торжественное величие медитации. Притихли и другие сотрудники, сидевшие в нашей комнате. А еще через пару минут к нам начали стекаться любопытствующие из других комнат. Они лишь слегка приоткрывали дверь и через образовавшуюся щель робко заглядывали на застывшую в отключке фигуру Люды. Кто мог предугадать, что мы увидим в следующий момент? Не исключено, что она начнет закладывать ноги за уши или завязывать себя морскими узлами. Такое и за деньги не каждый день увидишь.

- Продолжайте!.. – негромко донеслось откуда-то из бесконечности.

Трудно было даже предположить, что это слово произнесла наша гостья, поскольку ни один мускул не дрогнул у нее на лице. Так обычно говорят чревовещатели. Только через минуту я сообразил, что это обращение может относиться ко мне. И означает оно, что моя ученица может медитировать и параллельно постигать курс электронной оптики из моей лекции. Но продолжать я, конечно, уже не мог. Как-то враз я проникся и почувствовал ничтожность не только всего того, что я сделал в своей жизни, но и того, чем я собирался заниматься в дальнейшем, по сравнению с вечным, которое мы удостоились лицезреть. Все наши мысли и достижения казались жалкими и смешными. Каждый из нас, наверное, подумал: «Боже, что же мы творим в этой жизни?! А ведь она проходит медленно и неумолимо, и ничего мы уже не успеем исправить».

Месяца через два после описанных событий случилось мне побывать в Москве. Весь первый день мы просидели с заказчиком, обсуждая накопившиеся проблемы, а в конце дня он сказал: « Ты бы подошел к Людмиле, у нее накопились какие-то вопросы по твоему пакету». На следующее утро я отыскал Люду. Внешне она ничуть не изменилась: тот же свитер и джинсы. А также стаканы с праной на  подоконнике ее комнаты. Поздоровавшись, она сунула мне в руки чертеж прибора и распечатку машинной выдачи с результатами расчета: «что-то не так считается. Почему – не знаю». Едва взглянув на распечатку, я пришел в ужас. Вместо описания прибора в машину были введены какие-то случайные числа. В результате, вместо чертежа прибора, проглядывало изображение какого-то замысловатого цветка. То, что замысливалось как анод, наползало на катод. И вообще, это не выражалось в категориях, которыми оперируют разработчики приборов. Еще минут десять я тупо разглядывал распечатку, пытаясь сообразить, что это должно означать в нашей реальной жизни и как на это можно реагировать. Однако, вспомнив появление Люды в нашей лаборатории и последующие события, я вдруг начал улавливать какой-то смысл. Еще через некоторое время все встало на свои места. Такому удивительному и необычному человеку, как Люда, было невыносимо скучно и душно в нашем мире с его дурацкой электронной оптикой, от которой мозги на глазах усыхают, а бессмертная душа вянет и черствеет. Люда же рождена для совсем иной жизни. Она случайно попала не туда.

- Ты кого мне послал на учебу? – пытал я заказчика.

Он только махнул рукой: «Потом». Вечером мы сидели у него дома. На сковородке скворчала яичница, в кастрюльке булькали сосиски. На столе – разносолы, аппетитно нарезанная селедка с лучком и запотевшая бутылка водки. Махнули по первой, не торопясь, закусили.
 
- Ну? – спросил я.

Хозяин молча наливает по второй. Я понял. Что разговор предстоит не простой. И не торопил. Только когда третья порция живительной влаги разлилась теплом, прочищая и полируя мельчайшие капилляры наших тел, нашлись верные слова для начала разговора.

- «Понимаешь, Валя, - говорил заказчик,- она ведь была лучшей у нас на курсе, с красным дипломом МГУ закончила. Ее известная фирма с руками и ногами тут же забрала на распределении. Потом я ее десять лет не видел, а тут как-то звонит мне приятель и говорит: «Людмилу помнишь? Она сейчас не при деле мается. Может, вашей фирме нужны толковые специалисты?». Еще бы не помнить! -«Берем»- говорю. Взяли, а когда пригляделся – понял, что купили меня, как мальчика. Что уж у нее там произошло за эти десять лет, не знаю, но сейчас максимум, что она умеет делать – это продифференцировать синус со справочником. Может. Личную трагедию какую пережила, черт ее знает. Это ведь не мужик – выпил с ним и все выяснил за вечер.

Только я с ней замучился. Болеет она горной болезнью. Эта болезнь – особь статья. «Лучше гор могут быть только горы» - слыхал? Вот то-то. Весь год она собирается в эти горы. На работу – час в один конец – ходит только пешком, это – подготовка. На овощебазу или, скажем, дежурить в ДНД – никого калачом не заманишь, а она сама вызывается, потому как отгулы к отпуску копятся. Ближе к лету по выходным у них начинаются тренировки на малых горках в Подмосковье. А у нашего института есть еще детский летний лагерь, так она туда поварихой записывается на пару сезонов – опять отгулы к отпуску. Наконец, маршрут у них утвержден, сроки выхода назначены. Берет наша Людмила месяц отпуска да месяц отгулов и отбывает в горы. А там – восхождения. Ледники и торосы, романтика и гитары. Костры и песни, народ все молодой да интересный. Пару месяцев от нее ни звуку, потом приходит на институт телеграмма с коротким текстом, извещающим, что в связи с экстренными обстоятельствами выехать к месту работы вовремя не представляется никакой возможности. Причины тут могут быть разные, но их статистика за последние годы позволяет разбить эти препятствия на три основные категории: во-первых, стихийные бедствия, например, лавина, закрывшая выход через единственный перевал; во-вторых, эпидемии, например, ящура и последующий карантин всего района; в-третьих, перелом ноги или какого-нибудь другого, не менее важного органа.

Ясное дело, по прибытии в отдел кадров представляется справка. А поскольку человек этот съезжал с крутых и опасных гор зачастую на попе, а также неоднократно падал в горные ручьи и ущелья, то и справка, соответственно, излохматилась. Основной текст прочитать – и то трудно, а уж про подписи и печати, говорить нечего. Все расплылось. Я и сам, кстати, такую печать могу из сырой картошки вырезать минут за 15. Но другой справки нет, а сельсовет, выдавший ее, скорее всего, опять завален очередной лавиной, и телефонной связи с ним нет до следующего сезона. Возьмет наш начальник отдела кадров двумя пальчиками такую «справку» и брезгливо сунет ее в папку с отчетными документами, на том и закончится отпуск Людмилы.

Не пройдет и месяца после возвращения с гор, как новая беда. Костры, песни и гитары – они, как известно, сильно сближают. Причем, не всегда только духовно. Потому ложится наша красавицы на очередной аборт. А после этого долго еще болеет, поскольку придатки простужены в горных ручьях. Когда оклемается, пару месяцев начинает входить в работу, а потом... подготовка к новым восхождениям по полной вышеописанной программе. Когда я понял, что толку от нее не будет никакого, стал думать, что с ней делать дальше. Она ведь своим энтузиазмом и других заряжает. Молодые наши сотрудники тоже уважают гитару, костры и песни. А кто работать будет, электронную оптику поднимать? Такие вот дела».

Несколько позже я узнал, что Людмилу он пристроил тем же самым приемом. Порекомендовав ее как классного специалиста еще одному приятелю, который с ним после этого даже здороваться перестал. Еще лет через восемь, как-то спросив невзначай. Где там сейчас Людмила, я узнал, что история ее, как это ни странно, завершилась тихим семейным счастьем. На одном из восхождений познакомилась она со столь же необычным парнем, работавшим на горной базе спасателем. Гитары и песни на этот раз способствовали более прочному слиянию их душ и тел, в результате чего родила Людмила дитя и воспитывает его в разреженном горном воздухе, перенасыщенном целебной праной. А электронная оптика продолжала развиваться своим путем, портя и без того слабое зрение конструкторов и исследователей, приникших к окулярам приборов, экранам дисплеев, и вдыхающих отравленный бензиновыми испарениями воздух городов.

Sunnyvale, CA, USA 11 января 2000 г.