Пусть и называют меня «квасным патриотом», но я буду стоять на своём: лето в Сибири ничем не хуже, чем в Крыму. Только оно короче крымского. Намного. Вот таким прелестным летним днём я, поработав до обеда, съездил на велосипеде на пляж, искупался, затем вернулся на работу, пообедал и сидел у раскрытого окна в состоянии нирваны, то есть между грёзами и реальностью. В дверь постучали и, не ожидая ответа, вошли. То, что вошло, достойного отдельного и самого подробного описания.
Это был мужик – не юноша и не старик. Крепкого телосложения, загорелый, небритый, с взлохмаченной шевелюрой и сильным запахом перегара. На голове у него была тряпочка, делающая его слегка похожим на пирата. Это сейчас мы знаем, что её называют «бандана», а в эпоху зрелого социализма и задолго до периода социализма с человеческим лицом, слов таких никто из нас не знал, потому что приближаться к иностранцам и, тем более вступать с ними в разговор или какую-либо иную разновидность контакта советским гражданам категорически не рекомендовалось. Кем именно не рекомендовалось знали все, но произносить лишний раз всуе не решались.
Три верхние пуговицы рубашки незнакомца никогда не застегивались, причем две из них просто отсутствовали, возможно вырванные в драке, поэтому распахнутый ворот рубахи являл взору густую шевелюру, свидетельствующую не просто о диком, но даже свирепом темпераменте истинного мачо. Впрочем, слова «мачо» мы тогда тогда тоже не знали, поскольку были простыми советскими мэ-нэ-эсами, характеры имели тихие и в порочащих связах замечены не были Мы просто отметили, что не лысые и худосочные очкарики, а именно такие мужики обычно спят с самыми красивыми женщинами планеты.
На запястье правой руки нашего мачо свободно болталась прочная серебряная цепочка с брелоком в виде овального медальона, на котором был выгравирована пара слов на английском языке – предположительно имя и фамилия владельца. Если на обратной стороне медальона выгравировать еще и адрес, то любой таксист за скромное вознаграждение сможет доставить бесчувственное тело владельца прямо до дома. Не таксист предпочтёт просто снять такую классную штучку с бесчувственного тела, оставив само тело отдыхать. Именно эта цепочка с медальоном даже не говорила, а просто вопила, что владелец его – человек богемы, а не какой-то занюханный работник науки, наслаждающийся сейчас перед распахнутым окном съеденным в столовке Вычислительного центра комплексным обедом №2. Небольших размеров татуировки, разбросанные в прихотливом беспорядке в случайных открытых фрагментах тела лишь подтверждали, что владелец их не какой-то там урка, а именно человек богемы.
Мы все трое, сидящие в комнате, молча воззрились на мачо, мучительно пытаясь сообразить, как могло это совершенно чужеродное образование оказаться в комнате Вычислительного центра Сибирского отделения Академии наук СССР?
-Привет! – сказало образование.
Мы сдержанно поздоровались, ожидая дальнейших разъяснений.
-Я тут, ребята, на джазовый фестиваль приехал. Немного перебрали вчера после концерта,- извиняющимся тоном продолжал представитель богемы.- А вообще-то я из Москвы. Работаю в Институте пищевой промышленности. Совместил командировку с посещением фестиваля. Так что, завершив приятное, теперь нужно сделать что-нибудь полезное.
Их рассказа незнакомца мы узнали, что работает он старшим научным сотрудником в лаборатории моделирования пищевых технологий. Технологии эти воспроизводятся на стерильно чистой аппаратуре. Скажем, все жидкости от молока до мёда текут по стеклянным трубам, поэтому желательно, чтобы диагностика параметров таких жидкостей была бесконтактной. Особенная морока была именно с мёдом или тестом, которые, как известно, являются сильно вязкими средами. Для измерения этой вязкости и степени её однородности предлагалось напылить на стеклянную трубу проводящие электроды, на которых протекающая внутри среда должна наводить слабые электрические поля. Наведенные поля зависели от скорости протекания, а скорость определялась вязкостью.
Поскольку никто раньше такие работы не проводил, отдельная задача состоит в том, чтобы исследовать зависимость между формой электродов и чувствительностью их к наводимым полям, а исследовав довести эту чувствительность до максимума.
-Задача эта сложная, трехмерная. – рассказывал наш джазист.- По нашим сведениям в мире есть только две программы, способные её решить – одна в Сан Франциско, а другая в новосибирском Академгородке. Поскольку на командировку в Сан Франциско у моей организации денег нет, я и приехал к вам. Помогите.
Мои коллеги молча указали пальцами на меня, поскольку я был самым молодым сотрудником лаборатории, и отказываться мне было просто верхом неприличия. При всей моей молодости, я уже хорошо уяснил, что джаз для этого мужика был главным содержанием жизни, а в институте он просто получал зарплату. И потом, в наше время без работы мужчине находиться никак не полагалось – выселят на сто первый километр как тунеядца и бомжа. Поэтому миллиониы мужчин и женщин просто где-то были трудоустроены. А трудоустроенный человек уже под прямые санкции закона не попадает и может, находясь под защитой профсоюза, весь день разгадывать кроссворды или вязать кофточки, в зависимости от возраста и пола. В перерывах пить чай и вести умные беседы о высоком, скажем, о Тулуз-Лотреке или Франсуазе Саган. Вести же беседы о Саврасове, Лермонтове или о Мусоргском считалось просто неприличным, поскольку они наши «нутряные» и «посконные»..
Тратить своё время на такого случайного человека не хотелось. Я вручил ему в руки инструкцию к пользованию программой и увесистую колоду перфокарт, снабдив краткой репликой: «Прочтите инструкцию. Если будет что-либо непонятно, задавайте вопросы».
Джазист не стал тратить время на чтение, а молча взял колоду и испарился. По его страдающему лицу было совершенно ясно, что сейчас ему больше всего хочется холодненького пивка. Это приключение жарким летним днём вывело меня из блаженного состояния нирваны, и мы с коллегами пошли пить чай, живо обсуждая нашего колоритного гостя. Уже через пару дней я совершенно забыл о нём.
Удивление наше не поддаётся описанию, когда спустя год этот московский мачо снова нарисовался в нашей комнате. Я не стану тратить время на описание его внешних атрибутов по той причине, что они не изменились ни на йоту в сравнении с прошлогодним его визитом. Разве что запах перегара сейчас просто валил с ног.
-Опять джазовый фестиваль? – вежливо и несколько иронически поинтересовался я.
Мужик кивнул: «Да, он тут каждый год теперь проводится». Сам я не чужд музыки и даже люблю джаз, но сугубо традиционный, Нью-Орлеанского толка, а современный. В особенности прибалтийского розлива, не терплю, полагая его просто какофонией. Мы немного поговорили о джазе. Наш гость оказался саксофонистом. То есть мастером самого что ни на есть джазового инструмента, но сегодня ему было так же нелегко, как и год назад, поэтому он молча развернул какой-то замусоленный чертёж, и тут мое состояние можно сравнить с тем, какое возникает у музыканта, когда в нотах после ремарки prestissimo - «как можно быстрее» он читает замечание «ещё быстрее».
Оказывается, наш джазист был не так прост, как это нам представлялось с первого взгляда. По моей программе, прочитав инструкцию, он провёл у себя в институте некоторые расчёты. Обсчитанные конструкции были, конечно, простенькие, но другие из моих пользователей свои первые расчёты делали только после моей лекции, многочисленных вопросов и под моим непосредственным руководством.
Теперь его запросы были гораздо более ёмкими. Ему не хотелось менять геометрию электродов вручную. Желательно было, чтобы я написал подпрограмму, которая автоматически меняла бы параметры геометрии и работала под управлением блока оптимизации, которому нужно было задавать различные критерии, чтобы достичь максимума чувствительности электродов.
Сложные чувства владели мною. С одной стороны, мне было приятно говорить с тем единственным из моих многочисленных пользователей, который смог провести не такие уж и тривиальные расчеты без малейших объяснений от меня. С другой стороны, мне навязывалась некая дополнительная и не очень простая работа, хотя у меня и своей основной работы было выше крыши. Сейчас такие проблемы решаются просто: заказчик платит деньги по контракту, учёный за эти деньги разрабатывает программу, соблюдая сроки и все прочие требования контракта. Но большая часть моей научной карьеры протекала в те благословенные времена, когда наукой занимались лишь бескорыстные «яйцеголовые» чудаки, поэтому я сделал ему эту работу «из интереса». Правда, больше он в Академгородок не приезжал. Я узнал, что фестивали джаза стали проводить в других местах.
P.S. Первую версию этого рассказа я написал в прошлом веке. Когда стал собирать подборку для своей новой книги, я его не обнаружил в архивах. Пришлось писать заново. С учетом разницы в 20 лет, можно сказать, что лексически и стилистически это совсем другой рассказ. Общим остался только сюжет.
Академгородок, 11 июля 2013 г.