"...В глубоком подвале у пана Данила, за тремя замками, сидит колдун, закованный в железные цепи; а подале над Днепром горит бесовский его замок, и алые, как кровь, волны хлебещут и толпятся вокруг старинных стен. Не за колдовство и не за богопротивные дела сидит в глубоком подвале колдун: им судия бог; сидит он за тайное предательство, за сговоры с врагами православной Русской земли — продать католикам украинский народ и выжечь христианские церкви. Угрюм колдун; дума черная, как ночь, у него в голове. Всего только один день остается жить ему, а завтра пора распрощаться с миром. Завтра ждет его казнь. Не совсем легкая казнь его ждет; это еще милость, когда сварят его живого в котле или сдерут с него грешную кожу. Угрюм колдун, поникнул головою. Может быть, он уже и кается перед смертным часом, только не такие грехи его, чтобы бог простил ему. Вверху перед ним узкое окно, переплетенное железными палками. Гремя цепями, подвелся он к окну поглядеть, не пройдет ли его дочь. Она кротка, не памятозлобна, как голубка, не умилосердится ли над отцом… Но никого нет. Внизу бежит дорога; по ней никто не пройдет. Пониже ее гуляет Днепр; ему ни до кого нет дела: он бушует, и унывно слышать колоднику однозвучный шум его.
Вот кто то показался по дороге — это козак! И тяжело вздохнул узник. Опять все пусто. Вот кто то вдали спускается… Развевается зеленый кунтуш… горит на голове золотой кораблик… Это она! Еще ближе приникнул он к окну. Вот уже подходит близко…
— Катерина! дочь! умилосердись, подай милостыню!..
Она нема, она не хочет слушать, она и глаз не наведет на тюрьму, и уже прошла, уже и скрылась. Пусто во всем мире. Унывно шумит Днепр. Грусть залегает в сердце. Но ведает ли эту грусть колдун?
День клонится к вечеру. Уже солнце село. Уже и нет его. Уже и вечер: свежо; где то мычит вол; откуда то навеваются звуки, — верно, где нибудь народ идет с работы и веселится; по Днепру мелькает лодка… кому нужда до колодника! Блеснул на небе серебряный серп. Вот кто то идет с противной стороны по дороге. Трудно разглядеть в темноте. Это возвращается Катерина.
— Дочь, Христа ради! и свирепые волченята не станут рвать свою мать, дочь, хотя взгляни на преступного отца своего! — Она не слушает и идет. — Дочь, ради несчастной матери!… — Она остановилась. — Приди принять последнее мое слово!
— Зачем ты зовешь меня, богоотступник? Не называй меня дочерью! Между нами нет никакого родства. Чего ты хочешь от меня ради несчастной моей матери?
— Катерина! Мне близок конец: я знаю, меня твой муж хочет привязать к кобыльему хвосту и пустить по полю, а может, еще и страшнейшую выдумает казнь…
— Да разве есть на свете казнь, равная твоим грехам? Жди ее; никто не станет просить за тебя.
— Катерина! меня не казнь страшит, но муки на том свете… Ты невинна, Катерина, душа твоя будет летать в рае около бога; а душа богоотступного отца твоего будет гореть в огне вечном, и никогда не угаснет тот огонь: все сильнее и сильнее будет он разгораться: ни капли росы никто не уронит, ни ветер не пахнет…
— Этой казни я не властна умалить, — сказала Катерина, отвернувшись.
— Катерина! постой на одно слово: ты можешь спасти мою душу. Ты не знаешь еще, как добр и милосерд бог. Слышала ли ты про апостола Павла, какой был он грешный человек, но после покаялся и стал святым.
— Что я могу сделать, чтобы спасти твою душу? — сказала Катерина, — мне ли, слабой женщине, об этом подумать!
— Если бы мне удалось отсюда выйти, я бы все кинул. Покаюсь: пойду в пещеры, надену на тело жесткую власяницу, день и ночь буду молиться богу. Не только скоромного, не возьму рыбы в рот! не постелю одежды, когда стану спать! и все буду молиться, все молиться! И когда не снимет с меня милосердие божие хотя сотой доли грехов, закопаюсь по шею в землю или замуруюсь в каменную стену; не возьму ни пищи, ни пития и умру; а все добро свое отдам чернецам, чтобы сорок дней и сорок ночей правили по мне панихиду.
Задумалась Катерина.
— Хотя я отопру, но мне не расковать твоих цепей.
— Я не боюсь цепей, — говорил он. — Ты говоришь, что они заковали мои руки и ноги? Нет, я напустил им в глаза туман и вместо руки протянул сухое дерево. Вот я, гляди, на мне нет теперь ни одной цепи! — сказал он, выходя на середину. — Я бы и стен этих не побоялся и прошел бы сквозь них, но муж твой и не знает, какие это стены. Их строил святой схимник, и никакая нечистая сила не может отсюда вывесть колодника, не отомкнув тем самым ключом, которым замыкал святой свою келью. Такую самую келью вырою и я себе, неслыханный грешник, когда выйду на волю.
— Слушай, я выпущу тебя; но если ты меня обманываешь, — сказала Катерина, остановившись пред дверью, — и, вместо того чтобы покаяться, станешь опять братом черту?
— Нет, Катерина, мне не долго остается жить уже. Близок и без казни мой конец. Неужели ты думаешь, что я предам сам себя на вечную муку?
Замки загремели.
— Прощай! храни тебя бог милосердый, дитя мое! — сказал колдун, поцеловав ее.
— Не прикасайся ко мне, неслыханный грешник, уходи скорее!.. — говорила Катерина. Но его уже не было.
— Я выпустила его, — сказала она, испугавшись и дико осматривая стены. — Что я стану теперь отвечать мужу? — Я пропала. Мне живой теперь остается зарыться в могилу! — и, зарыдав, почти упала она на пень, на котором сидел колодник. — Но я спасла душу, — сказала она тихо. — Я сделала богоугодное дело. Но муж мой… Я в первый раз обманула его. О, как страшно, как трудно будет мне перед ним говорить неправду. Кто то идет! Это он! муж! — вскрикнула она отчаянно и без чувств упала на землю"...
Н.В.Гоголь "Страшная месть".
Обвилась, слепа, непобедима,
Тьма, змеёй, вкруг брачного венца...
Слишком уж любила Катерина
Грешного, преступного отца.
Ангел ли так пошутил над нею?
Или это был - жестокий Рок?
Как в темницу страшного злодея
Отпереть смогла она замок?!
Обманул? Нет, не простым обманом
Пала Катеринина душа.
Тем, о чем со страхом и со срамом
Маются в глухой ночи, спеша -
На колени и - к святым иконам...
Только это всё - напрасный труд.
Правят нашей жизнью не законы,
А любви и ненависти зуд.
Ведь она любила больше мужа,
Даже больше сына, Колдуна,
И исход, конечно, был заслужен -
Будешь с тем, кем до краёв полна!
Не Колдун, а Тьма, что затаилась,
Что душа, как вечный крест, несёт
Поднялась, когда она гордилась,
Что отца от гибели спасет!
...Я была тобою, Катерина.
Но пример сестрёнке удружил.
Ключ - у сердца. Я - неумолима.
Получи, Колдун, что заслужил.
Светлана Жукова 4. 26.08.2013 года.
Стокгольмский синдром (англ. Stockholm Syndrome) — термин популярной психологии, описывающий защитно-подсознательную травматическую связь[1], взаимную или одностороннюю симпатию[2], возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения (или угрозы применения) насилия. Под воздействием сильного шока заложники начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия, и в конечном счете отождествлять себя с ними, перенимая их идеи и считая свою жертву необходимой для достижения «общей» цели.
Википедия
С самого первого прочтения повести Гоголя "Страшная месть", не могла понять, как могла Катерина выпустить колдуна из темницы. Ведь совершенно ясно было, что он обманывает, и не прекратит совершать противочеловеческое только от того, что в этот раз чудесным образом избавился от смерти! Но какое-то маленькое но настойчивое сомнение оставалось. А вдруг не обманывает? Вдруг он раскаялся по-настоящему? Вдруг Катерина, тем, что не смиловалась над несчастным, ввергает его душу в муки страшные и вечные, и сама тем самым совершает, получается, не прощаемое?
Гоголь задал вопрос, который актуален до сих пор. И будет актуален столько лет, веков и тысячелетий, сколько будет жив на земле человек. Так как то, что заставляет жертву сочувствовать преступнику никуда не не денется из человеческой души до тех пор, пока не будет осознано и преодолено. А если это преодолевается кем-то, то опыт этого преодоления человек не может передать никому, только - рассказать о нем. Потому что тьма души у каждого - своя, а научиться можно только на своих ошибках... Или, пережив как свои, чужие...
Конечно, Катерина отца именно любила. Если бы не любила, не сочувствовала бы ему, не оправдывала, не заставила мужа просить прощение у тестя, когда в ссоре не муж был виноват, а отец.
"...Выстрелил пан Данило — не попал. Нацелился отец… Он стар; он видит не так зорко, как молодой, однако ж не дрожит его рука. Выстрел загремел… Пошатнулся пан Данило. Алая кровь выкрасила левый рукав козацкого жупана.
— Нет! — закричал он, — я не продам так дешево себя. Не левая рука, а правая атаман. Висит у меня на стене турецкий пистолет; еще ни разу во всю жизнь не изменял он мне. Слезай с стены, старый товарищ! покажи другу услугу! — Данило протянул руку.
— Данило! — закричала в отчаянии, схвативши его за руки и бросившись ему в ноги, Катерина. — Не за себя молю. Мне один конец: та недостойная жена, которая живет после своего мужа; Днепр, холодный Днепр будет мне могилою… Но погляди на сына, Данило, погляди на сына! Кто пригреет бедное дитя? Кто приголубит его? Кто выучит его летать на вороном коне, биться за волю и веру, пить и гулять по козацки? Пропадай, сын мой, пропадай! Тебя не хочет знать отец твой! Гляди, как он отворачивает лицо свое. О! я теперь знаю тебя! ты зверь, а не человек! у тебя волчье сердце, а душа лукавой гадины. Я думала, что у тебя капля жалости есть, что в твоем каменном теле человечье чувство горит. Безумно же я обманулась. Тебе это радость принесет. Твои кости станут танцевать в гробе с веселья, когда услышат, как нечестивые звери ляхи кинут в пламя твоего сына, когда сын твой будет кричать под ножами и окропом. О, я знаю тебя! Ты рад бы из гроба встать и раздувать шапкою огонь, взвихрившийся под ним!
— Постой, Катерина! ступай, мой ненаглядный Иван, я поцелую тебя! Нет, дитя мое, никто не тронет волоска твоего. Ты вырастешь на славу отчизны; как вихорь будешь ты летать перед козаками, с бархатною шапочкою на голове, с острою саблею в руке. Дай, отец, руку! Забудем бывшее между нами. Что сделал перед тобою неправого — винюсь. Что же ты не даешь руки? — говорил Данило отцу Катерины, который стоял на одном месте, не выражая на лице своем ни гнева, ни примирения.
— Отец! — вскричала Катерина, обняв и поцеловав его. — Не будь неумолим, прости Данила: он не огорчит больше тебя!
— Для тебя только, моя дочь, прощаю! — отвечал он, поцеловав ее и блеснув странно очами. Катерина немного вздрогнула: чуден показался ей и поцелуй, и странный блеск очей. Она облокотилась на стол, на котором перевязывал раненую свою руку пан Данило, передумывая, что худо и не по козацки сделал, просивши прощения, не будучи ни в чем виноват..."
Н.В.Гоголь. "Страшная месть".
Что видит читатель в этой сцене? А видит он, что не выдерживает Катерина и бросается защищать отца, а не мужа. И сколько слов, сколько сравнений и оскорблений, и ужасов рисует она словами своими, только бы остановить руку мужа, только бы не позволить тронуть отца!
Это не любовь? Любовь. Так как любящий больше всего на свете боится потерять любимого. Самого любимого...
Любила ли мужа и сына Катерина? Конечно, да. Но больше всех на свете любила Катерина своего преступного отца. Если это было бы не так, не заставила бы она Данилу просить прощения, когда он не виноват, защищала бы мужа, а не отца во время их ссоры и, наконец, не выпустила бы отца-колдуна из темницы. И повесть "Страшная месть" закончилась бы по-другому...
Конечно, не о том сейчас речь, что было бы, если бы Гоголь написал другую Катерину. Но у меня давно зрели вопросы к автору. Вопросы серьезные, и я не сразу решилась их задать, даже когда появилась такая возможность. Теперь, кажется, я готова услышать ответы. Поэтому, задаю. Гоголь сказал, что ответит, даже если прозрел не всё, что сам же написал.
ВОПРОС: Сама Катерина понимала, что любит отца больше чем мужа?
ОТВЕТ ГОГОЛЯ: Нет. Катерина не знала всего, что знала её душа. И хуже всего, что я сам не знал, как спасти Катерину...
Дело в том, что душу человеческую притягивает Тьма. И человек любит Тьму так же страстно, как он любит Свет. Только не бывает, чтобы он любил и то и другое одновременно. Всегда происходит выбор, внутренний и неосознанный, но совершенно определённый. Катерина выбрала Тьму.
Она вовсе не была безгрешна, жена пана Данилы - Катерина. Ибо она трепетала от страха больше за того мужчину, кто несправедливым себя показал, кто без вины обвинил, не имея прав требовать, потребовал, не имея права оскорблять, незаслуженно оскорбил и виниться не собирался! А тот, кто был справедлив и честен перед собой и людьми, и кто свою честь защищал, оказался не только вне защиты, но и обвинён.
Отдавала ли себе отчет в своих действиях Катерина?
Нет.
Знала ли она, к чему приведет её неправедное чувство? И что это за чувство?
Нет. Не знала. Но тогда не знал всего и я. Теперь знаю. Тогда я только и думал о том, как спасти душу Катерины. И не находил ответа. Ибо невозможно заставить себя разлюбить того, кого ты любишь, даже если он злодей. А пока любишь, невозможно не спасать того, кого любишь. Доже если тот, кого ты спасаешь гарантированно погубит тебя и весь Мир, сразу после того, как ты его спасёшь...
Не мог смириться. Женщина не должна любить Тьму. Но всегда любит...
Не мог понять, как можно не проявить милосердия, чисто женского милосердия, которое и есть - сама суть женщины и не потерять при этом женственности. Я был уверен, что, окажись на месте Катерины любая другая женщина, если она - Женщина, она откроет темницу.
Выходил - замкнутый круг. Не было спасения для Катерины, если откроет и выпустит колдуна, не было оправдания, если пройдет мимо, так как этим она обрекает отца на мучительную смерть и вечные муки после...
Я нашел выход: Катерина сходит с ума после убийства колдунам мужа и сына, и гибнет, пытаясь его зарезать. Этим она освобождала свою душу, так как отрекалась от любви к колдуну.
Тогда этот выход казался мне наилучшим. Но, как говорят современные зрители и читатели, получился "счастливый конец по-японски - все умерли".
На самом деле мне это никогда не нравилось. Ибо Катерина - женщина, которая должна жить и быть счастлива! Очень люблю я эту свою героиню.
Но я также знал, что если она останется жива, то неумолимый огонь жажды мести не угаснет в её груди и погубит то, что не погубил колдун. Ведь месть - разновидность любви. Пока ты хочешь отомстить, ты не живешь, творя и совершенствуясь, ты погружаешься во тьму, где - разложение и смерть.
Поэтому мне очень нужно было научить Катерину не любить колдуна. Тогда она просто не открыла бы темницу и не выпустила его. Тогда и муж и сын её были бы живы, а сама Катерина была бы счастлива.
Для того, чтобы научить Катерину не любить колдуна, я должен был объяснить, почему она его любит. Ну, что есть её любовь к нему?
Понять свою героиню и помочь ей, объяснив ей, что на самом деле есть её любовь, я смог уже после того, как умер...
Любовь Катерины к колдуну есть - гордыня. А гордыня - один из смертных грехов. То есть, одна из граней тьмы человеческой души.
Почему именно гордыня?
Потому, что человеком движет в этот момент мысль: "никто не мог спасти эту грешную душу, а я спасу. Ибо только я способен дать шанс. За это деяние я буду прославляем и любим"...
"Только я - самый милосердный, самый поразительный, самый, самый, самый..."
Такие мысли, даже не мысли, а подсознательные стремления и есть - Гордыня.
Как с ней бороться, с Гордыней? Это - не сложно. Достаточно понять, что грешника ты своим милосердием раскаяться не заставишь. Ибо только в раскаянии и покаянии - его спасение, а жертвуя собой в надежде исправить злодея, ты не делаешь ничего, кроме как жертвуешь собой. Потому, что он - губитель по сути, и твоя погибель его не потрясёт, не заставит содрогнуться. Ибо любит тебя он любовью-поглощением, что означает, он получает удовольствие от твоих мук.
Надо просто понять, что для искреннего раскаяния не нужна ни чья-то помощь, ни чье-то содействие. Никогда колдун из моей "Страшной мести" не попросил бы Катерину выпустить его для того, чтобы покаяться и заслужить Божье прощение, если бы раскаялся искренне.
Знаете почему?
Потому что тот, кто искренне раскаялся, больше всего боится не наказания, а прощения. Ибо никакая боль физическая, не сможет заглушить боль души, когда она, ставшая Светом, видит о осмысливает содеянное.
Страх неполучения наказания за свершённое - вот, что такое искреннее раскаяние. Запомните это, люди. И не попадайтесь в ловушки Тьмы.