Из главы Мозаичные портреты" автобиографической повести «Игры с минувшим», написанной в диалоге с дневниками.
1981-1989 годы
Из дневников:
«- Не правда ли, красив этот лист с нотными знаками! – и он посмотрел на меня почти восторженно.
Ну, как не согласиться? Да, мол… но тут же подумалось: ноты, как и ноты, чего уж там?
Марк Дубровский.
Сделала о нём передачу, а он, - в благодарность ли? – и пригласил нас в гости.
Не сказать, что было уютно в среде музыкантов, но любопытно. Забавный «народ»: тихие, монотонные и говорили только о музыке. Может, нас стеснялись, не музыкантов?
...Очередной клуб «Ападион» Марка Дубровского в зале музыкального училища.
Он стоит у сцены и смотрит на меня, словно извиняясь:
- Не идут люди...
Да, пустовато в зале. Рядом с ним - его друг, приехавший из районного городка, - будет задавать вопросы, чтоб как-то «оживить» вечер.
И вот уже Марк рассказывает о записи музыки на синхронизаторе, представляет свою бывшую ученицу, студентку консерватории, и та играет токкату, потом трио исполняет сонату композитора Рославца, «которого уже нет с нами, но осталась его музыка».
Представляет Марк и свои сочинения: «Пчелка», «Лебедь», «Кружка», «Свирель». Необычно, - не громко, - и образы «проявляет» скрипка ярко, почти зримо.
Но жидкие аплодисменты почти пустого зала.
... Сегодня позвонил Марк, что хочет зайти «только на минутку!» Предупредила: консервирую чёрную смородины и, мол, «прервать процесс» не могу… Да нет, не лукавила. Целое ведро ягод купила, и сегодня надо было расправиться с ними, ибо завтра не смогу, - запись спектакля, а это – на весь день. Вот и крутилась у плиты, а он сидел за моей спиной, пил чай с вареньем и всё рассказывал о своём детище, клубе «Ападион»: не позволяют ему, мол, «определенные органы» рассказывать молодёжи о том, о чём хочется, не разрешают играть джазовую музыку и даже упоминать о ней, - распространять, де, «чуждое влияние Запада». И рассказывал всё это легко, с усмешкой, вроде бы и не жалуясь, но я спросила:
- Марк, а почему бы вам ни перебраться в Москву? Ведь там и композиторам свободнее дышится.
Нет, не хочет он в Москву, а вот дочек своих отправит туда обязательно.
И всё же приятный человек – Марк. Почему Платон его не жалует? Спросила как-то, а он:
- Да зарылся твой композитор в своей музыке и больше ни-и чего не хочет слышать!
- «Больше»… это о чем? – улыбнулась.
- Как о чём? – взглянул косо. – Обо всём, нас окружающем. – А я взглянула удивлённо, и он прибавил: - Да и эта его колясочка, с которой не расстается. – Ухмыльнулся: - Тоже мне… композитор с колясочкой!
- А чем тебе колясочка-то мешает? – рассмеялась. – У него ж ноты, а они тяжё-ёлые! Да и не просит тебя колясочку эту возить, а сам…
Но Платон даже не улыбнулся, молча шмыгнул в свою комнату, а я подумала вослед: ну, и правильно делает Марк, что «ни о чём не хочет слышать», композитор должны музыкой занимается, а для «окружающего» есть вы, журналисты и «потрясователи основ», как писал Николай Семенович Лесков.
... Снова приходил Марк. Правда, вначале позвонил и осторожно выпытал: а будет ли дома Платон? Наверное, чувствует его неприязнь.
Пил чай со смородинным вареньем и очень интересно рассказывал о Рославце, - композиторе прошлого века, жившем и в нашем городе. Может, репетировал на мне? Ведь послезавтра, «на Ападионе», снова будет говорить о нём и играть его произведения.
Пойду. Снова услышу живую скрипку.
... Ну, конечно, не сравнить живую музыку с той, что с пластинок! Только жаль, что в зале снова было десятка три слушателей.
...Выходим с Платоном из кинотеатра после фильма Луиса Бенуэля «Скромное обаяние буржуазии» и сталкиваемся с Марком.
- И как вам фильм? - спрашивает Платон.
Да, Марку фильм понравился.
- И что Вам понравилось? – Чувствую, что Платон начинает заводиться, вышагивая справа от меня. - Разве это… искусство?
Да, для Марка - искусство.
- Так в чём же тогда предназначение искусства по-вашему? – уже кипятится муж.
А Марк семенит слева… Небольшенький, седые волосы торчат из-под потертого беретика, черное пальто длинно и тоже потёрто, да и во всем облике его что-то оседающее. «А ведь он моложе нас» - мелькает.
- Есть семь определений искусства, - начинает отвечать на вопрос Платона, но тот раздраженно прерывает его:
- Что Вы мне цитируете! Скажите коротко: в чем вы видите...
- Создается образ, настроение… - ти-ихо так порывается продолжить Марк.
- Дерьмовое настроение, - подхватывая, уточняет Платон.
Но Марк продолжает бормотать: сразу, мол, не могу сказать, надо бы переварить...
- Да нечего там переваривать!
Я иду меж ними и не вмешиваюсь, - хочу сохранить впечатление от фильма, потому что он мне тоже понравился.
Но уже прощаемся. Приглашаю Марка «как-нибудь, запросто - к нам… посидеть за чаем… Ваше любимое смородинное варенье есть»
- О-о! Тогда обязательно приду, - улыбается, протягивает мне руку и уже делает шаг в сторону, но вдруг вскидывает глаза и тихо бросает: - Я, наверное, скоро повешусь.
- Да что Вы, Марк! - смеюсь. – Совсем не похожи на висельника и даже выглядите более земным, чем обычно.
- В том-то и дело! – подхватывает, жалко улыбнувшись.
Да-а, видать достали его «определённые органы»… А, может, в семье что-то не так… или банальная депрессия. У творческих людей она часто… Но что могу сказать в утешение вот так, на перекрёстке, «на одной ноге»? И расстаемся.
Но Платон до-олго еще в этот вечер будет возмущаться фильмом, Марком:
- Тоже мне, клоп несчастный! Зарылся в своем музыкальном мирке и ничего вокруг себя не хочет видеть! «Ах, чувство! Ах, настроение»! Какое-то агрессивное гавно принимает за искусство, а отличный фильм для него - ничто, - имеет в виду «Полет над гнездом кукушки» Формана.
И я уже прячусь от него в другую комнату… и я уже включаю телевизор!.. но он и возле него достает, начинает цепляться к передаче: вранье, мол, и здесь…
- Да отстань ты от меня, наконец! - выхожу из себя.
Обижается… Уходит в свою комнату, раздвигает диван, собирается ложиться спать.
Слава Богу!
... Конец апреля, но вдруг - снег!
А по площади, по ещё не истоптанному белому ковру, семенит Марк. Седенькие усы, бородка клинышком, в руке - футляр со скрипкой и всё тот же на нём беретик, то же черное длинное пальто и на белом-белом снегу он - как нотный знак, скрипичный ключ.
- Не задерживаю вас? - светит улыбкой.
- Нет, - хочу ответить такой же, - я все равно уже опоздала.
Был он недавно в Москве на слете руководителей клубов, читали им лекции на тему: что и как надо «внедрять в массы» и какую музыку играть.
- Так что, для вас, композиторов, тоже «цели определены и задачи ясны»? – улыбнулась, понимающе.
Грустно улыбнулся, а я, чтобы подбодрить, пригласила выступить у нас в «Эстафете» и рассказать об этом событии. Согласился.
... Давно не встречала Марка.
Но вчера, после передачи, услышала от местного композитора Игоря Дубинина: Дубровский разменял свою трехкомнатную квартиру, отправил семью в Москву, живет один и всё так же преподает в музыкальном училище.
Через несколько лет.
Сегодня случайно столкнулись с Марком на подходе к рынку.
Да, постарел, поседел, ссутулился, но всё так же хрупок, длинноволос и улыбка осталась прежней, - неожиданна и светла.
- Что ж не заходите? - тоже улыбнулась. - И варенье смородинное ждёт Вас, и вино из неё так обалденно пахнет! - попробовала соблазнить.
Засмеялся… Поспешил сделать комплимент, обещал зайти обязательно и побежал к троллейбусу с той самой маленькой колясочкой».
... По слухам знаю: преподает Марк и теперь, участвует в филармонических концертах, издал свою книгу за счет спонсоров, «раскрутил» композитора Рославца и теперь каждый год собирает в нашем городе фестивали его имени.
https://ridero.ru/books/igry_s_minuvshim/