...Вначале этот жёлтый листопад, потом – холодные дожди, потом морозы, метели и снежные рисунки на заиндевелых стёклах окон. Теперь так будет долго-долго…
И что же станется с этим нищим, который каждую пятницу приезжает из города в село за подаянием? С корявой палкой в руке, хромой и согбенный, с глубоким шрамом на щеке и с голосом простуженной овцы:
- Подайте Христа ради афганцу! Подайте Христа ради афганцу!
Обходит всё село, а возвращаясь на станцию, скрипит калиткой крайнего двора:
- Подайте Христа ради афганцу! Подайте Христа ради афганцу!
И дед Егор, наверно, как и все, даёт ему. Конечно, копейки, но всё, что у него есть. В субботу, когда повезёт свой «товар» на базар, может, заработает побольше… Жалко убогого, жалко… И это теперь, а что же будет, когда такое продлится «долго-долго»?
- Ты погоди, милок, - говорит дед Егор, - я тебе дам ещё пару картошек и, может, луковиц несколько штук!
- Не-ет, - простужено блеет этот несчастный, - мне, батюшка, очень тяжело нести – ноги не держат!.. Спасибо за деньги!
И кланяется, кланяется, как перед иконой...
- Господи, Господи, - говорит дед Егор, видя, как тот еле-еле бредёт к станции по жёлтой тропинке. – Кончается жизнь! Скорчилась вся, истомилась!
- И ты, что ли, тоже? – насмешливо спрашивает баба Катя, развешивая на верёвке бельё. – Скорчился, что ли?
Дед смотрит на неё. Как всегда, бодрую, белолицую, неунывающую и… невольно улыбается:
- Меня, Катя, сломить невозможно,– отвечает он, - вон сколько вместе с тобою прожил, закалился; двух сыновей вырастил и выпустил в свет.
- Со мною вырастил, Егор! Со мною! – уточняет баба Катя.
- А с кем же ещё?
- И в свет выпустил со мною! Вот заработают денежку где-то там, далеко… Не со мною, скажешь?
- С тобою, конечно.
- Ну то-то! – торжествует баба Катя.- А то ведь поначалу сватался к Аньке Завьяловой! Помнишь?
- Как не помнить? – говорит дед, видя, как нищий еле-еле бредёт по тропинке, убегающей вдаль. - Очень красивой была! Я – после армии, молодой!..
- Ну то-то! – опять торжествует баба Катя. – А если б не я?
- Умер бы с Аней давно.
Баба Катя, не ожидавшая такого ответа, безвольно опускает руки и с тревогой смотрит на деда, внезапно уронившего голову в ладони.
- Егор! – окликает она.
Дед молчит.
- Егор!
- Чего тебе, Катя?
- Ты что, - горюешь, Егор? – недоверчиво спрашивает она, подходя с не повешенной на верёвку белой наволочкой в руках, и снизу вверх смотрит на высокого деда. Долго смотрит, стоит. – Горюешь из-за Ани, что так рано разбилась?
Дед молчит.
- Из-за Ани? – не верит в происходящее баба Клава. – Из-за неё?
- Из-за всех, - безуспешно пытается справиться с собой дед. - Из-за детей, что не с семьями дома живут, из-за этого нищего афганца, из-за жизни такой… А как все мечтали и верили!.. Как ждали чего-то!..
И снова роняет голову в ладони, стоит, безутешно раскачиваясь из стороны в сторону.
Баба Катя молчит и, уронив мокрую наволочку на землю, с ужасом в глазах, пристально смотрит на влагу, что проступает сквозь пальцы ладоней деда Егора, крепко прижатых к его лицу.
- Егор, - говорит она чуть потом. - Егор, наклонись!
- Зачем? – отcтраняется от неё совсем расклеившийся, недовольный собою высокий худощавый дед Егор.
- Я хочу тебя поцеловать, - со слезой в голосе отвечает баба Катя…